Какзим не оставил следов. Была тропинка, но она кончалась на берегу маленького ручья. Какзим мог пересечь ручей, мог пойти по нему вверх или вниз — если он вообще прошел этим путем. Его охота безнадежна и опасна, и Павек точно знал, что он дурак.

Потный разгоряченный дурак.

В лесу было холоднее, чем в Пустых Землях, но ненамного, а сырость в воздухе приклеила шелковую одежду Павека к коже. Он встал на колени на берегу ручья и сунул голову в воду, полностью, как он это делал после двух дней работы в роще Телами. Лес говорил с ним, пока он пил, беспорядочная болтовня, каждый камень и каждое дерево, каждая капля воды и каждая тварь, размером больше червяка, кричала о своем существовании: дикая жизнь как она есть, без друида, который мог бы научить ее петь сообща, вместе.

Павек поднял свою голову, вода капала с него на берег. Луны поднялись над верхушками деревьев. Джавед был прав: маленький Рал скользил, молчаливо и спокойно, через большой диск Гутея. Серебряный свет смешивался с золотым. Он мог чувствовать его на своем лице; это не очень отличалось от ощущений, которые чувствовал одетый в желтое темплар, когда желто-зеленые глаза Хаману показывались над головой и воздух наполнялся магией.

Озарение пришло в его голову. Темплары обращались к Хаману за магией. Друиды тянулись к стражу, персонализации природы, за магией. Какзим страстно хотел силы двух лун, когда собирался отравить Урик или принести в жертву Руари. Получался бесполезный парад желаний: Маги тянулись к магии, чтобы заставить работать их магию. Разные маги получали магию из разных источников. Маг обращался к источнику, который он выбрал себе, и получал магию.

И любой может обратиться, но если человек выбрал себе источник, вцепился в него всеми силами, всеми фибрами своей души, магия придет. Даже если ты рискующий собой болван, ты можешь обратиться к лунам, да и к сверкающим звездам тоже, если захочешь.

И Павек потянулся, всеми своими силами, всеми своими мыслями. Он впитал серебристо-золотой свет в себя и использовал его, чтобы призвать голоса леса. Когда он уже держал их себе — луны и голоса — и его голова была готова взорваться от напряжения, он сформировал в ней один единственный образ.

Какзим.

Какзим с рабскими шрамами, Какзим без них. Темноглазый Какзим. Какзим с ненавистью в глазах. Какзим, который прошел этим путем.

Куда пошел Какзим? Кто видел его путь?

Павек увидел, как тень упала на дальнюю сторону ручья, услышал шепоток, Сюда. Сюда. След маленькой ноги, размером с ногу ребенка, проплыл по воде, отражая серебристо-золотой свет лун.

Не осмеливаясь отвести взгляд, Павек нащупал свой меч, вернул его в ножны и пересек ручей. Еще больше следов приветствовало его на дальней стороне. Ветки серебрились в том месте, где халфлинг коснулся их. Лесные твари, чьего сознания он коснулся в поисках Какзима, передавали ему его образ. Иногда большие хищники передавали ему его собственный образ — еда — предупреждая Павека, что с магией или без, он не единственный охотник в лесу.

Он не слишком хорошо бегал, даже в сравнении с другими людьми, но мог двигаться долго и безостановочно, как дварф, вложив в погоню всю свою выносливость и все свое упрямство, воспитанное долгими годами темпларского приюта, и мог обогнать даже и более молодые кости. Один его шаг был как два шага халфлинга, и с каждым шагом Павек сокращал и сокращал дыру между собой и своей жертвой.

Наконец настал момент, когда даже его человеческие уши услышали впереди движение, а обыкновенные человеческие глаза увидели силуэт халфлинга между деревьями. Отпустив голоса леса и серебристо-золотой магический свет лун, Павек вытащил свой меч. Спокойный и молчаливый, он приближался, используя каждый трюк, который Руари показал ему, чтобы не выдать себя. Но украденных у Руари приемов не хватило.

Какзим ударил его первым, всей силой мастера-псионика, душеходца. Первоначальный удар халфлинга должен был бы поколебать уверенность Павека в себе, но не принес сколько-нибудь заметного вреда: Павек и так верил, что он безобразный, тупоумный болван — и к тому же несчастливый.

Сбросив с себя груз чужих мыслей, Павек сосредоточился на своем мече, подходя к дереву, на котором затаился Какзим. Тогда Какизм послал ему псионические мысли о храбрости и мужестве, которых нет у него, зато есть у этого халфлинга, и предложил не тратить зря времени халфлинга. И тут он промазал, так как Павек никогда не считал себя храбрым человеком, а его мужество было мужеством дерева, стоящего перед штормом.

— Ты честный человек! — пробормотал разочарованный Какзим, достаточно громко, чтобы Павек смог услышать его и поразиться, как суд халфлинга напоминает суд Хаману. — У тебя нет иллюзий.

И с этими словами Какзим сам сотворил иллюзию. Вместо того, чтобы спокойно опустить свой меч на незащищенную шею халфлинга, Павек внезапно оказался нос-к-носу со своим врагом, который носил золотую, блестящую и черную маску Элабона Экриссара, имел габариты мясника из Кодеша, а в руках держал кровавую секиру.

В некоторых отношениях это была неважная иллюзия. Павек видел лунный свет, льющийся через маску, не верил, ни на один удар сердца, что перед ним находится Экриссар, или, тем более, мясник. И тем не менее эта иллюзия была очень эффективной, так как он не мог видеть настоящего Какзима, и не мог видеть и нож, который тот держал в руках, и которым халфлинг полоснул его по левому бедру. Отшатнувший от боли и удивления, Павек инстниктивно разрубил иллюзорного Экриссара от левого плеча до правого бедра, и даже удивился, что меч прошел, не встретив сопротивления.

Кожаная броня Павека и даже шелк рубашки защитили его тело от ножа, который, как ему показалось, Какзим использовал против него, но не один человек не проживет долго, получая самые настоящие раны от оружия, которое он не видит.

Настоящего оружия, напомнил себе Павек. Какзим мог сделать из себя иллюзию, но нож оставался настоящим, его крепко держала настоящая рука халфлинга, которая не могла достать очень высоко, а халфлинг уж точно не был хорошим бойцом. Он получил рану в бедро не только потому, что бедро не было защищено, но и потому, что оно — самая легкая цель халфлинга. Павек должен непрерывно двигать руками и мечом, не останавливаясь ни на миг, защищаясь от атак, которые халфлинг мог предпринять, и при этом искать металлический нож; в иллюзии он должен будет выглядеть как коготь, размером с нож.

Какзим хихикнул; Павек рубанул на звук. Халфлинг совсем не боец, даже со сталью. Какзим посылал иллюзию за иллюзией в сознание Павека. Некоторые из них были воспоминаниями о людях, живых и умерших, которые халфлинг вытащил из пямати Павека, другие были ему совершенно незнакомы. Все они имели оружие и все быстро увядали на скудной почве воображения Павека.

За исключением одной…

Одна темноглазая женщина постоянно возвращалась, и не имело значения, сколько раз Павек отсылал ее прочь. Ее звали Сиан. У нее были волосы цвета полуночи и приторная улыбка. Она никогда не встречала мужчину, которого не полюбила бы, и никогда не встречала мужчину, которого бы не любила больше, чем своего единственного надоедливого сына. Павек не мог сражаться даже в памяти со своей собственной матерью, и не мог видеть нож в ее руке.

Какзим нашел его слабое место. Он получил еще одну рану, на этот раз в левое бедро. Это было достаточно больно, но двигаться не мешало. Оружие халфлинга, очевидно, маленький нож, но, с точки зрения человека, любое оружие халфлинга кажется маленьким.

Павек покрепче стиснул зубы, борясь со своей болью. Опять вернулся образ его давно умершей мамы, он отослал его прочь — и тут сообразил, что в его сознание есть еще одно Невидимое присутствие. Оно было скрытым, тайным, но от этого не стало меньше. Оно растаяло от следующей промельнувшей мысли, и когда Какзим опять вернул образ Суан, Павек не мог позволить себе второй посторонней мысли: первая стоила ему еще одной раны, на этот раз в правой голени, и достаточно глубокой, так что он покачнулся.