— А чего тут ещё скажешь? — неохотно отозвался задумчиво покачивающий свой стакан Виталий, — Всё правильно, все мы, ясный хрен, молодцы, ур-р-ря и всё такое прочее, но вот только… Мужики, любите ли вы фантастику, как люблю её я?

— Ну не тяни! — привычно ткнул я того в бок, — Ну чего тебе опять заговоры мерещатся?

— Не запряг, не нукай! — не менее привычно огрызнулся Виталий, — А всё это я к тому, что читал я как-то на толчке один фантастический рассказик. Чего ржёте? Короткие рассказы, между прочим, для того и пишут, чтобы их именно там и читали! Ну не роман же мне там читать! Ага, «Войну и мир», например, с выражением. Я как раз по-французски только в нужнике обычно и говорю одним заголённым местом. Ну, так вот, мужики, есть у Роберта Силверберга рассказ «Двойная работа» про двух земных инженеров, которые изобрели вечный двигатель, после того, как им подсунули его якобы действующую модель и, тем самым, убедили в его реальности. Сечёте?

— О как! — удивился Миха, — Со мной-то всё понятно, если мне что приказано, то… Э, нет, ребята, так не пойдёт! Если толком не служили, то, соответственно, не поймёте, что такое приказ для военного человека. Нет, Виталик, прости, но твоя годичная срочка тут тоже не прокатит! Мне приказали и я пошёл. Если в водной сказано пройти через пространство и время, то я и пройду через эти долбанные пространство и время. Потому что никто кроме нас! Как-то так, ребята. Ну а ты, медицина, что нам скажешь по этому поводу?

— Объяснил, нечего сказать! — засмеялся Петрович, — Короче, дерусь, потому что дерусь! Ну а если серьёзно, ребята, то Виталий, похоже, прав, поскольку ещё в середине прошлого века известный советский психолог профессор Олег Константинович Тихомиров, ученик великого Лурии, проводя опыты по внушению личностей знаменитых людей, обнаружил, что человек, которому внушили, что он Репин начинал хорошо рисовать.

— Да ты чё, — искренне изумился Миха, — Вот так мне скажут, что я типа Никола Паганини и я не хуже Ванессы Мэй смогу где-нибудь в кабаке лабать?! А ведь до операции не мог!

— Правда-правда, Миха! Тихомиров даже организовал выставку работ, авторы которых стали художниками под гипнозом. Выставка вызвала фурор, так как многие эксперты отказывались верить, что эти полотна писали люди, никогда не учившиеся рисованию и живописи. Скажу больше, то же самое происходило с добровольцами, которым внушалось образы других великих людей. Они становились вполне профессиональными певцами, шахматистами, хотя ранее не имели никакого отношения к этим видам искусства. Может, разольём по очередной, мужики, а то в горле пересохло уже?

— Кстати говоря, — продолжил Петрович после того, как все выпили, — Когда я упомянул имя советского психолога и врача-невропатолога Александра Романовича Лурия, то сразу вспомнил, как он лечил Аркадия Голикова, психика которого была сильно деформирована алкоголизмом и «посттравматическим синдромом», что находило выражение в головных болях, сопровождавшихся приступами злобы, ярости и даже членовредительства.

— Кто такой Голиков? — вновь не удержался и тихонько спросил уже у меня Михаил, пока Петрович сосредоточено закусывал столь обожаемую большевиками холодную закуску.

— Красный командир, — так же тихо ответил я тому, — С 14 лет воевал на Гражданской, а лет в шестнадцать или семнадцать, точно не помню, уже командовал полком. Вообще-то, Миха, эту жуткую личность, ты как военный должен лучше меня знать. А Алкоголикова я больше знаю как советского детского писателя Аркадия Гайдара. Но книжек его не читал и о чём он писал лучше меня не спрашивай, ибо просто не знаю…

— Так вот, — Абсолютно невозмутимо продолжил Петрович, но после того как тщательно пережевал свою закуску, — Голикова привезли в харьковскую психушку, когда его уже приговорили к расстрелу за бесчинства в отношении мирного населения…

— Это ж, — чуть не задохнулся Миха, — Это ж что такое надо было сделать, чтобы во время Гражданской красные своего же за зверства к расстрелу приговорили?! Всё-всё, Петрович, молчу как рыба об лёд! А то по шее получу и подвиг свой не совершу…

— А в харьковской психушке, — сверкнул глазами Петрович, — Работал в то время Лурия…

— Так ты, Петрович, — подхватил я, — Думаешь, что этот патологический палач Голиков, как ты его фактически обозвал, превратился в детского писателя Аркадия Гайдара не без психиатрической помощи великого советского ученого?

— Ну-у-у, — протянул с явным сомнением в голосе Петрович, — Во всяком случае, коллеги Голикова по прежней жизни отмечали его в нелюбовь к писанине, из-за чего тот никогда даже не вёл допросных протоколов, представляете, мужики? Миха, давай наливай!

— Не, Петрович, — энергично замотал головой Михаил, — Эти всякие там лурии-шмурии и прочие джуны-шмуны, как ни крути, всё-таки единичные примеры и, наверное, далеко не всякому человеку можно внушить, что он почти гений! Витёк, допивай, шланга ты эдакая!

— Единичные? Далеко не всякому? — насмешливо глянул Петрович, — Тогда держи! Другой советский врач-психотерапевт и гипнолог Владимир Леонидович Райков также известен своими экспериментами по развитию творческих способностей с использованием гипноза. За период с конца прошлого — начала нынешнего века у него прошли сеансы по развитию творческих способностей свыше полутора тысяч человек. Полутора тысяч, Миха! И цикл выставок живописных работ в Московском Дворце культуры «Меридиан», написанных под его гипнозом в лаборатории развития творческих способностей у молодежи.

— Ну хорошо, — не сдавался Миха, — А что, под гипнозом только мазню малевать учат?

— Почему только? — возмутился Петрович, — Музыка, пение, языки… Кстати, о языках, ты давай-ка разлей всем, ты же у нас сегодня дежурный виночерпий, а я сейчас один прикол вам расскажу… Эй, ты что краёв моего стакана не видишь? Ага, а вот теперь спасибочко! Когда одному плохо знающему английский участнику внушили, что он типа англичанин, и спросили «ду ю лайк пиво?», то есть «любишь ли ты пиво?», получили его ответ «вот из мин пиво?» — «что такое пиво?», иначе говоря, степень отождествления себя с внушенным ему образом была такой, что парень реально забыл значение русских слов.

— А когда другому, — продолжал Петрович, — Внушили, что он гениальный американский шахматист Поль Морфи и предложили сыграть в шахматы, тот запросил гонорар миллион долларов. Дали ему пачку бумаги, типа миллион долларов, а на энцефалографе мощный всплеск яркой эмоциональной реакции. Кстати, играл с ним сам Михаил Таль.

— И? — вновь не выдержал Миха, а мы с Виталием просто выразительно промолчали.

— Таль сыграл с ним две партии, — буркнул Петрович, прожевав очередной кусок, — До и после внушения. Гроссмейстер признал, что хотя «в образе» испытуемый играл, конечно, же не на уровне Морфи, но все же примерно разряда так на два выше, чем без гипноза. Людям внушали, что они новорожденные и их нейрофизиологические реакции тут же приходили в соответствие: детское десинхронное плавание глаз, специальные рефлексы стопы и рук, свойственные только новорожденным. Такие вещи взрослый сыграть просто не может. Людям внушали, что они весит только три килограмма, и у них уже в первые сутки меняется походка, учащаются дыхание и пульс, меняются газообмен и давление крови. Причём, похоже, люди получали не просто иллюзию невесомости, ибо многие из них спали с поднятыми вверх руками и ногами, не чувствуя их веса. А вообще говоря, последователи советской школы психологии типа нашего Тарасова не зря развивают это направление, потому что наработки по гипнотическим состояниям особенно характерны и для наследия советских специалистов, работавших в закрытых учреждениях СССР…

— Слушай, Петрович, — засомневался неугомонный Михаил, — А может быть наши просто, как это тогда было у нас распространено, приписками занимались, что ли, дабы поднять престиж советской науки и всё такое прочее?

— Да нет, — усмехнулся Петрович, — Схожие опыты проводили и американские психологи. Одному внушали, что он Рембрандт, другому Роден, третьему Моцарт. Соответственно, те классно рисовали, лепили и сочиняли музыку, но удивительно не это, а то, что выйдя из гипнотического состояния они не могли делать всё то, что свободно делали под гипнозом!