Гоббс одновременно и материалист, и эмпирист. Он считает, что все является телесным, а все доступное познанию зависит от наблюдения, осуществляемого человеком с помощью пяти чувств. Обе эти позиции – первая онтологическая, а вторая эпистемологическая – логически независимы друг от друга. Тем не менее не только Гоббс, но также и мыслитель французского Просвещения Ламетри отстаивал обе эти позиции. Ламетри попытался предположить чисто механистическое объяснение человеческой мысли и поведения в своей книге "Человек-машина" (L'Homme Machine, 1748). Его проект заключался в том, чтобы адекватно описать личность как сложнейший физический объект с движущимися частями и, таким образом, освободиться от картезианского понятия личности как, в сущности, нематериальной души. Согласно Ламетри, мышление и ощущение являются не чем иным, как сложным движением материи. Наиболее полное выражение материалистическая тенденция во французском Просвещении получила у барона Гольбаха в "Системе природы" (1770). Гольбах доказывает, что вселенная представляет собой одну огромную детерминистскую систему физических объектов и ничего другого не существует.

Самый знаменитый материалист в западной интеллектуальной традиции вовсе не был материалистом. Я имею в виду революционного мыслителя XIX столетия Карла Маркса. Верно, конечно, что темой докторской диссертации Маркса был материализм Демокрита, упомянутый ранее. Верно также, что Маркс попытался изменить на противоположный порядок приоритетов в философии своего идеалистического предшественника Гегеля, "поставив Гегеля с ног на голову". Важно, однако, заметить, что когда Маркса называют материалистом, то это материализм особого сорта. Иногда его называют "диалектическим материалистом", а иногда – "историческим материалистом". Оба эти взгляда предполагают, что материальные, в частности, экономические, факты относительно некоторого общества обусловливают другие черты этого общества. Какие законы, религия и другие формы мышления имеют место в обществе, в значительной степени зависит от того, как это общество организовано экономически, т.е. как оно способно воспроизводить себя. Так вот, взгляд, что физическое детерминирует ментальное, не равнозначен материализму. Материализм – это воззрение, согласно которому ментальное есть физическое. Материализм представляет собой теорию, в соответствии с которой все ментальные факты – это не что иное, как физические факты, но в работах Маркса нет ничего, что бы свидетельствовало, что он был материалистом в этом смысле. Тот взгляд, что ментальное детерминируется физическим, совместим с большинством онтологии сознания, излагаемых в этой книге. Для того, чтобы показать, что детерминизм предполагает материализм, потребуется специальное обоснование, в частности обоснование того типа, что предлагается Хондрихом и будет рассмотрено в этой главе позднее.

В том, что Марксов детерминизм может быть несовместим с материализмом, есть своя ирония судьбы. Есть основание полагать, что если А детерминирует В, то В есть нечто "сверх и помимо" А. Если Маркс и придерживался некоторой онтологии, то это был "натурализм", описанный им в "Экономическо-философских рукописях 1844 г." В них он заявляет, что его натурализм снимет противоречие между идеализмом и материализмом. Я думаю, Маркса не слишком интересовала проблема сознания и тела. Он был озабочен тем, как ниспровергнуть капиталистическое общество и заменить его коммунизмом. Его материализм есть доктрина материального детерминизма, а отнюдь не онтологического материализма. И вполне допустимо называть Маркса материалистом лишь в тех случаях, когда мы используем данный термин в этом особом смысле.

Может ли материализм быть истинным? Может ли быть истинным, что вы и я суть лишь сложнейшие физические объекты? Одно распространенное недоразумение должно быть устранено сразу же. Когда люди впервые слышат о материализме, они часто говорят: нет, я не просто сложнейший физический объект, ибо я мыслю, воспринимаю, у меня есть эмоции и т.д. Но ссылка на тот факт, что люди мыслят, – не слишком убедительное возражение против материализма. Ни один материалист не будет или едва ли какой-либо материалист будет отрицать этого. Материалисты признают – как признали бы вы, я или кто-либо другой, – что у всех у нас есть мысли, восприятия, эмоции, ментальные образы. Материалист не отрицает того, что мы мыслим. Материалист говорит, что наши мысли имеют физический характер. Та полноценная ментальная жизнь, которая присуща каждому из нас, представляет собой, в соответствии с большинством современных вариантов материализма, серию физических событий, т.е. ряд электрохимических процессов в мозге. Материя способна мыслить. Вы, я и любой другой представляют собой мыслящую материю.

А сейчас мы можем перейти к материализму Плейса, Дэвидсона и Хондриха.

Когда Плейс говорит, что сознание (consciousness) является процессом в мозге, он не имеет в виду, что наши мысли и переживания просто причинно обусловлены событиями в мозге. Он имеет в виду, что эти ментальные события как раз и есть те же самые события, что происходят в мозге. Каузальная корреляция между ментальным и физическим сама по себе еще недостаточна для истинности материализма, ибо и дуалист может с определенной вероятностью утверждать, что ментальные события причинно обусловлены физическими событиями, но вместе с тем придерживаться того взгляда, что эти ментальные события происходят в нематериальном сознании. Поэтому Плейсу требуется более сильная теория, нежели каузальная корреляция.

Плейс, по его собственным словам, он отстаивает ту позицию, что сознание есть процесс в мозге, как некую научную гипотезу и затем доказывает, что эту позицию нельзя отбросить на одних лишь логических основаниях. Что же имел в виду Плейс, называя положение "сознание есть процесс в мозге" научной гипотезой? Гипотеза представляет собой утверждение, которое предлагается в качестве решения некоторой проблемы и истинность или ложность которого открыты для проверки. Если утверждение обладает статусом гипотезы, то мы еще не знаем, истинно оно или ложно, хотя оно истинно или ложно. Мы и выдвигаем его для подтверждения или опровержения. Называя свою гипотезу "научной", Плейс имеет в виду, что именно приемы и методы естествознания – в особенности, наверное, нейропсихологии – продемонстрируют ее истинность или ложность. Поэтому нам должно быть ясно, что сам Плейс не считает, что он доказал теорию тождества сознания и тела. Свою роль он видит в устранении логических препятствий для признания правдоподобности этой теории, с тем чтобы при передаче ее ученым она могла бы использоваться для объяснения сознания.

Первое разъяснение Плейсом своего тезиса заключается в отрицании того, что предложения о сознании означают то же самое, что и предложения о процессах в мозге. Он исходит из того, что его тезис был бы явно ложным, если бы он означал, что наши термины для ощущений и ментальных образов семантически эквивалентны нашим терминам для описания центральной нервной системы. Это верно в той мере, в какой верно то, что человек, к примеру, своими словами о том, что ему больно, намерен сообщить не то, что он находится в определенном неврологическом состоянии, но что он испытывают определенное ощущение. Эти два вида значения представляются достаточно различными вне зависимости от того, является ли теория тождества сознания и мозга истинной. Так что, даже если боль есть в точности то же самое, что и возбуждение С-волокон, слово "боль" не означает "возбуждение С-волокон". Здесь следует указать на отношение Плейса к логическому бихевиоризму. Он полагает, что программа логического бихевиоризма по переводу наших диспозиционных ментальных понятий – типа "знать", "считать" и "намереваться" – в предложения об актуальном и возможном поведении в своей основе является правильной. Ведь при этом не было бы утрачено ничего существенного из их значения. Но он считает, что нашим понятиям о таких случающихся время от времени ментальных состояниях, как "иметь остаточный образ" или "больно", присуще несводимое чувственное содержание, не поддающееся аналитическому переводу. Он допускает, что, в принципе, может наступить время, когда бихевиористский тезис будет распространен и на понятия указанных состояний, однако в отношении современных перспектив он настроен достаточно пессимистически. Таким образом, мы можем трактовать позицию Плейса как в некотором смысле дополняющую логический бихевиоризм новой разновидностью теории, которая сумеет справиться с кажущимся личным, внутренним и чувственным аспектом ментального. И мы можем также трактовать отрицание им возможности перевода понятий наших случающихся время от времени ментальных состояний в предложения относительно процессов в мозге как одно из проявлений его пессимизма в отношении распространения логического бихевиоризма на эту область. Плейс не просто открыто утверждает, что ментальные и физические понятия имеют различные значения, хотя для многих, без сомнения, это покажется самоочевидным. В поддержку своей позиции он предлагает три аргумента, и именно к ним мы сейчас обратимся.