Любители животных несомненно признают за ними наличие разума; верующие признают существование умных демонов; но, строго говоря, науке не известны другие разумные существа, кроме людей.

Если мы не правы, то назовите их.... Кант однако не называет никаких разумных существ, кроме человека.

Убеждение в наличии многих других разумных существ, вероятно, коренится в обожествлении Разума: придании ему вселенской субстантивности.

Правоту нашей догадки подтверждает следующее высказывание Канта.

Ссылаясь на евангельский пример святого, утверждающего, что никто не благ, кроме бога, Кант вопрошает:

"Но откуда же у нас понятие о боге как о высшем благе? Только из идеи нравственного совершенства, которую разум составляет a priori и которую он неразрывно связывает с понятием свободной воли".

Откуда следует, что и вера должна поверяться разумом:

"Даже святой праведник из Евангелия должен быть сопоставлен с нашим идеалом нравственного совершенства, прежде чем мы признаем его таким идеалом".

Но Идеал принадлежит сфере творчества, производящей деятельности, тогда как Праведник принадлежит сфере личных отношений с Царем через отношения с ближними.

Разумеется, прежде чем сравнивать праведника с идеалом нужно создать образ (статую) этого праведника в сфере умной красоты, в поле представления.

В любом случае, стремление соответствовать идеалу совершенства распространенное в обществе рождает совсем другую мораль, нежели мораль евангельского праведника.

Это идеологическая мораль служения общему делу: такая, например, как мораль Строителя Коммунизма.

Между тем моральный урок приведенного Кантом в пример праведника заключается в его обращении к окружающим: "Что зовете меня благим...?!".

И это урок смирения перед лицом Всеблагого Царя, который имеет смысл только в личных отношениях. Тогда как в творческой деятельности смирению вообще нет места. Напротив, поощряется дерзость слома и созидания.

Именно здесь потребна "свободная воля" как условие возможности творчества.

Однако, в области морали разум у Канта не созидает: идея нравственного совершенства принадлежит разуму a priori. И вот, в этом-то a priori как раз может прятаться исконная связь человека с Отцом Небесным.

Получается так, что имярек ограничивший свое сознания деятельностью и вынесший личные отношения с ближними за скобки своей идеальности, устанавливает связь с Отцом через представления разума.

В свете этого предположения, навстречу вопрошанию Канта: "...откуда же у нас понятие о боге как о высшем благе, если не от разума?"; мы выдвигаем своё вопрошание: откуда у разума идея нравственного совершенства, если не от Бога?

Кант даёт естественнонаучный ответ: разумом человека наделила Природа.

И, поскольку "высший принцип нравственности" установлен в разуме a priori, постольку ответ Канта фактически эквивалентен сентенции "Так устроен мир!".

Что ж, при таком его устройстве мы вправе ожидать, что среди разумных существ - к каковым относятся люди - будет существовать только добро. Ибо такова природа разума, что в нем заложен принцип доброй воли.

Откуда же тогда берется зло?

Означает ли наличие зла в людях то, что человек не пользуется своим разумом?

И можем ли мы в таком случае полагать зло тождественным глупости?

Получим ли мы ответы на свои вопросы в ходе дальнейшего чтения...(?). Посмотрим.

Пока что ссылка на Природу оказывается чисто формальной, поскольку, по мнению Канта...

"... не следует вообще искать принципы нравственности в знании человеческой природы (которое мы можем получить только из опыта), если эти принципы можно найти совершенно a priori, свободными от всего эмпирического, просто в чистых понятиях разума".

Таким способом наш Иммануил отделяет себя от естествознания и антропологии как исследователя собственного разума - каковое исследование "лучше совершенно отделить" от "всего эмпирического".

Результатом его исследований и должна стать...

"... чистая практическая философия, или метафизика нравственности".

И "такая совершенно изолированная метафизика нравственности, не смешанная ни с какой антропологией, ни с какой теологией, ни с какой физикой или сверхфизикой и еще в меньшей степени с скрытыми качествами (которые можно было бы назвать подфизическими), есть не только необходимый субстрат всего теоретического, точно определенного познания обязанностей, но и дезидераты величайшей важности для действительного исполнения их предписаний".

Как видите, речь идет о "теоретическом познании обязанностей", или осознании себя, как состоящего на службе, на должности.

И особая польза такого самосознания будет заключаться в том, что мы не поверхностно только, а "действительно" сможем исполнить свою Должность, на которую мы уже назначены самим фактом наделения нас Разумом.

Возьмём, к примеру, супружество. В логике Канта это не отношения двух лиц, но совместный бизнес двух предпринимателей, заключивших договор, определяющий их дополнительные роли. С каждой ролью сопряжены обязанности. И вот, допустим, я - жена. Беру на себя обязанности жены, и хочу быть по-настоящему ХОРОШЕЙ супругой. Как стать таковой?

В теории Канта подлинно хорошая супруга та, которая исполняет свои супружеские партнерские обязанности не из корысти, не ради внимания мужа, не в ожидании постельных ласк, а исключительно исходя из принципов, которые я найду в своем разуме.

Притом моя женская простота не может служить препятствием такому нахождению, в силу того, что...

"... все нравственные понятия имеют свое место и возникают совершенно a priori в разуме, и притом в самом обыденном человеческом разуме, а не только в исключительно спекулятивном".

"Однако, чтобы в этой работе подняться по естественным ступеням не просто от обыденного нравственного суждения (которое здесь достойно большого уважения) к философскому, /.../ к метафизике, мы должны проследить и ясно представить практическую способность разума, начиная с ее общих определяющих правил и кончая тем пунктом, где из нее возникает понятие долга".

"... Именно потому, что моральные законы должны иметь силу для каждого разумного существа вообще, необходимо выводить их уже из общего понятия разумного существа вообще, и таким образом излагать всю мораль, которая для своего применения к людям нуждается в антропологии, сначала независимо от нее как чистую философию, т.═е. как метафизику, во всей полноте".

Таким образом, мы забежали вперед со своим Супружеством. Это уже антропология.

Сначала мы должны сформулировать разумность морали как таковую. Тем самым мы как бы извлечем из всякой конкретной человеческой моральной обязанности её чисто разумное ядро, присутствующее в любом реальном нравственном долге.

Это, как теорема Пифагора - справедлива для любого реального треугольника, встречающегося в орудийной деятельности человека. Но извлечена она не из техники, а из чистой математики.