Что же такое тогда «сверхчеловек»? Какимего видел автор «Заратустры»? Каким-то неслыханно великим и могучим и потому – царям, завоевателям и покорителям прошлого, пришедшим из легенд великим воинам, подобным, неким полубогом – ведь именно какой-то такой образ невольно и рисуется в умах многих при одном упоминании о том самом, который «сверх»? Да, Ницше позиционирует своего «сверхчеловека» как нечто, изначально стоящее надтолпой всех остальных, стоящее над массой «червей», «растений и призраков», но разве это самое «над» означает стремление к власти над ними? Тот, кто понимает приставку «сверх» как синоним исключительно властительства одних над другими, ставшего закономерным итогом превосходства над ними – безнадёжно глуп. Позволить командовать собой, диктовать себе способны только слабые, и, становясь их господином, любой вроде бы достойный неизбежно принижает себя до их состояния: чего добьётся повелитель царства живых призраков, пожизненных безликих теней, не способных создать самостоятельно ничего истинно великого, привыкших жить с постоянной оглядкой на своего властелина? С таким же успехом можно, найдя муравейник в лесу, провозгласить себя его генералом – и что такое «генеральство» принесёт его обладателю? Так самый достойный полководец в мире зароет в землю свои таланты: растратив себя на господство над толпой бездарей, даже трижды гений всё равно потерпит поражение – не то поле для приложения сил своих он выбрал,не единомышленников – рабовнеразумно захотел сделать попутчиками своими .«…Дело идёт не о том, чтобы идти впереди(этим путём можно в лучшем случае стать пастухом, то есть верховной и настоятельной потребностью стада), а о возможности идти самому по себе, о возможности быть иным…» (Ницше Ф., «Воля к власти». – СПб, Изд. группа «Азбука классика», 2010. – с. 188.) Истинно достойному обществу мало великого правителя – ему нужны великие граждане, вот почему за тысячи лет своего существования так и не создал человек достойного общества себе подобных, и до сих пор вся история существования общества его была историей векового торжества предрассудка под названием «стремление к власти»: издавна, желая лишь того, что необходимо для выживания и достойной жизни и добывая это немногое у Природы, жил человек в согласии с ней, но, возжелав большего, возжелав богатства, которое на самом деле совершенно не нужно ему, со временем поделил закономерно самое себя на господ и прислугу, на рабов и вельмож, и культивировались, воспевались рабство и диктатура как безальтернативные много лет. «Власть» стала синонимом могущества, всесильности, но она на самом деле – всего лишь способ добиться силой ещё большего богатства, роскоши, комфорта, сумев отнять побольше у других. Так, постепенно нарастая, породило в мышлении, в психологии дикаря снедавшее его желание разбогатеть и превратить свою жизнь в цепочку сплошных, нескончаемых удовольствий, страшный порок – иллюзию ценности господства над другими, ценности как можно более полной власти над ними, что и должна принести ему богатства несметные. Но, стремясь к ней всей душой, варвар добивался прямо противоположного результата: объявив на пути таком войну всем, кто мог бы помешать ему, он рано или поздно неизбежно сталкивался с другой, более мощной силой и вместо господства сам оказывался у неё в подчинении. И, не в силах противостоять её диктату, принимал ставившиеся ею условия его существования в ней. Так рушилась ценность человека как создателя, так падала до нуля сама ценность человеческой жизни, так самые великие превращались в дармовое пушечное мясо, и опьянённые успехами властители становились уверены, что всё позволено им. И разрушение Природы живой в угоду своим интересам воспринималось ими как закономерная, неотъемлимая часть раз и навсегда выбранного курса, и перенаселённость планеты, создание как можно большего количества дешёвых исполнителей воли их, у которых можно отнимать всё больше и больше, поддерживалась и культивировалась ими как необходимый инструмент достижения всех безумных устремлений их – и так и раб, и господин запустили обратный отсчёт неизбежной гибели цивилизации своей, построенной на самодурстве одних и унижении других. Человек вынес приговор себе не тогда, когда заявил: «Это моё!», а тогда, когда заявил: «Хочу больше!..»

Не власть, не подчинение и порабощение других будут лежать в основе представителя истинно высшего общества планеты Земля. «Сверхчеловек» должен стать не очередным тираном и диктатором, коих в истории было предостаточно и которые в итоге так и не создали достойного общества достойных людей, а помочь поднять на новый уровень само качество жизни, само восприятие действительности и единственно верные действия по отношению ко всему, что окружает каждого, когда не найдётся более места убогости и никчемности, когда уйдёт в прошлое система «властитель-толпа» и на смену ей придёт «общество достойных»: оно действительно возможно, но не в виде общества лже-«равных», как не раз пытались создать социалисты. Ницше не раскрывает образа своего «сверхчеловека», не рисует его подробный портрет: размыт и неясен образ этот – возможно, потому, что автор его не хотел навязывать читателям своим никаких готовых эталонов чего-то, что, неверно истолкованное, как в случае с германским нацизмом, могло в итоге вновь направить человека по ложному пути. А может быть, потому, что тогда иначе и быть не могло: в девятнадцатом столетии человечество, ослеплённое манией того, что преподносилось как развитие, блеском золота и хрустом купюр манимое, ещё не понимало, в чём истинный смысл существования его. Безотчётно осознавая ущербность, а потому – обречённость царившего кругом варварства, великий немец не разглядел истинных причин, питавших его столетиями, не смог обосновать всю неизбежность гибели цивилизации, построенной на дикости властительства одних над другими, дабы уже тогда заставить человечество задуматься о том, верную ли дорогу выбрало оно. Потому, не предложив реального решения, не выставив законченной концепции общества будущего, которое единственно и способно выжить на планете Земля, не идя к неизбежной гибели своей, общества высших существ, представителя которого и можно было бы с полным правом назвать каким-то таким «сверхчеловеком», он тогда так и не был услышан. Вместе с тем не было тогда, нет сейчас и не может быть никогдаготовых эталонов того, что «высшим» назвать можно: бездумно идя к тому, что преподносит как высшее кто-то другой, лишь к очередному стаду придёт человек. Только и единственно самон должен прийти к пониманию того, что есть высшее и единственно ценное для него, к чему стоит стремиться ему, если не хочет он обратно к «растению и червю» вернуться. Существует множество трактовок ницшевского понятия «сверхчеловек», однако наиболее подходящим(и именно в таком контексте оно и будет употребляться далее) представляется автору образ сверхчеловека как существа в первую очередь мудрого, высоконравственного и волевого, сумевшего найти своё место в жизни, не воюя с другими и не отнимая у других, выдавив из себя и свинью, и неандертальца, и раба, и стяжателя, во власти предрассудков живших. Избавлением от предрассудков создаются две основы сверхчеловека – высшая нравственность, дикости и варварству, грязи и беспорядку, тунеядству и низменным инстинктам противопоставленная, которая, по замыслу великого немца, и должна стать главной отличительной чертой сверхчеловека: художником и мыслителем, сделавшим свою индивидуальность главным локомотивом всей своей жизни, видит Ницше его, и железная воля, которая есть способность осознанно, не обращая внимания ни на какие советы и увещевания, идти своей дорогой, принимая в отношении себя самого единственно верные решения и потому не становясь человеком толпы, неспособным самостоятельно ни на какие решения, отдавшим ей право решать.

«Три превращения» (Ницше Ф., «Так говорил Заратустра», пер с нем. Ю.М.Антоновского. – М.: Академический Проект, 2007. – с. 33), по замыслу автора «Заратустры», должен пройти человек, чтобы достичь состояния сверхчеловека, три стадии развития и трансформации мышления и мировоззрения своего – мысля аллегорически, автор «Заратустры» сравнивает стадии эти с состояниями «верблюда, льва и ребёнка». Первое превращение, поначалу создавшее из обезьяны человека, со временем сделало из него не более чем рабочего верблюда, вечно навьюченного поклажей и не видящего в жизни иного смысла, кроме как бесконечного, пожизненного труда на своего хозяина – это та картина, которую Ницше ежедневно наблюдал вокруг и которая до сих пор у каждого перед глазами. На второй стадии, осознав всю ущербность, бесперспективность, безысходность такого существования, поначалу одиночки, зачастую непонимаемые и гонимые другими, а затем – всё больше и больше людей и, наконец, всё человечество в целом, приходит к пониманию истинной ценности индивидуализма, ценности «своей дороги», ценности истинного успеха как результата прежде всего приложения своихспособностей и нахождения единственно своего места в жизни. Путём долгих и мучительных проб и ошибок находя свой путь, наконец, избавляется человек от предрассудков общества, избавляется от зависимости от стада, от его серости, безликости, от его стелящихся по дну достижений, пытаясь «научиться жить своим разумом и волей». Сложен и опасен будет такой путь: не зная верного направления, не зная, куда стоит стремиться ему, на что надеяться, на что рассчитывать и делать ставку, вступит человек на совершенно незнакомую ему дорогу, ошибаясь и теряя. Движение по такой дороге сравнимо с восхождением по почти отвесному склону к самой высокой горной вершине, какую только можно себе представить: не всем суждено будет подняться и покорить её, многие под давлением старой системы, стремящейся поголовно всех сделать вечными «верблюдами», не выдержат противостояния с ней и скатятся обратно к состоянию этого самого «верблюда» – но именно так жизнь и выберет лучших, способных двигать себя дальше на пути к сверхчеловеку. Такова, согласно Ницше, должна быть вторая, переходная стадия, обозначенная им как стадия «льва»: «…в самой уединённой пустыне совершается второе превращение: здесь львом становится дух, свободу хочет он себе добыть и… ради победы бороться с великим драконом по имени «Ты должен». Тысячелетние ценности блестят на чешуях этого дракона, на каждой из которых блестит, как золото, «ты должен»: «Ценности всех вещей блестят на мне! – так говорит дракон. – Все ценности уже созданы, и каждая созданная ценность – это я!» Но к чему нужен лев в человеческом духе, чему не удовлетворяет вьючный зверь, почтительный и воздержный? Создавать новые ценности – этого не может ещё лев, но создать себе свободу для нового созидания – это может сила льва. Завоевать свободу и священное «Нет» даже перед долгом – для этого нужно стать львом. Завоевать себе право для новых ценностей – это самое страшное завоевание для духа выносливого и почтительного. Оно кажется ему грабежом и делом хищного зверя. Как святыню, любил он когда-то «ты должен», и теперь нужно стать львом, чтобы добыть свободу от этой любви…» (Ницше Ф., «Так говорил Заратустра», пер с нем. Ю.М.Антоновского. – М.: Академический Проект, 2007. – с. 33.) «Пустыню» отказа от инстинктов стада, где каждый повинуется лишь одному: «Ты должен!», считает «великий немец» ключевой, описывая второе превращение: только у не боящегося пойти против безволия толпы, вечной одинаковости и вечной лояльности пастуху своему людишек, есть шанс вступить на путь «льва»…