Робот уже высунулся на десять-двенадцать дюймов. Мне померещилось, что камень катится слегка в сторону, и я испугался, что он пролетит мимо.

Но он не пролетел мимо. Он со страшной силой ударил робота по левой стороне. Потом они исчезли. Уже теряя сознание, я все-таки услышал, как они грохнулись вниз.

Я не знаю, сколько времени пролежал там. Мне казалось, что я сплю и во сне вижу бесчисленные звезды, похожие на ослепительно яркие островки в черном озере, и между ними прохаживаются люди, умиротворенные, безмятежные, мудрые, благородные. Меня это обрадовало, но по противоположным причинам: либо та работа, которую я должен был выполнить, завершена и завершена успешно, либо это произошло вопреки всему сделанному, но благодаря тому, что мне все-таки удалось вовремя вмешаться. В любом случае, это была очаровательная картина, хотя и не вставленная в рамку, и я пожалел, что меня от нее отвлекают. Вероятно, меня привел в чувство свет. Когда я окончательно пришел в себя, то не мог понять, то ли я действительно спал и видел сон, то ли просто смотрел на звезды в мечтательном забытьи. Это уже не имело значения.

Я перевернулся на живот и сумел подняться на четвереньки, пряча лицо от света. Потом я медленно подполз к краю.

Внизу валялся искореженный робот. Свалившись, он еще откатился футов на тридцать в сторону. Камня я не разглядел.

Я опять опустился на живот и стал смотреть вниз. Чувство торжества быстро сменилось грустью, тоской. Разве не был я сам сломанным механизмом? Сохраняя в себе лишь то, что казалось мне существенно важным, я сам формировал себя, отбрасывая лишнее, заводил себя, как механическую игрушку, и бегал, пока не кончался мой срок. Потом опять.

Или, вернее, он.

Будь оно все проклято! Нет! Я.

Мы?

Хорошо. Я начинал воспринимать то, что произошло. После последнего слияния все стало бессознательно раскладываться по полочкам само по себе. Извлечение очередной булавки каждый раз приводило к восстановлению той части памяти, что была когда-то отброшена мной за ненадобностью, и вызывало психические потрясения различной силы, но полученный материал в конце концов непременно усваивался, потому что он был моим, он был знакомым, он был родным и близким. Потом появилось чужое связующее звено, сквозь которое стали просачиваться другие частицы моего первоначального «я».

Чужое? Уже нет.

Нет.

На миг я оказался по другую сторону зеркала, разглядывая тот отвратительный багаж, который я приобрел, вытащив булавки и убив Винтона. Ну что же, я не получил, чего хотел, а именно, понимания изначального происхождения этой шайки назойливых, лезущих в чужие дела проныр.

Назойливые, лезущие в чужие дела? Конечно, я тоже такой же. Но это они вынудили меня.

Они?

Мы. Теперь.

Занятно.

…Ибо никто из нас не знал, почему мы обречены влачить именно такое существование, каким бы оно ни было, или кто мы такие на самом деле. Я действительно был пропавшим клоном; необходимость этой кражи была обусловлена тогда моим преклонным возрастом и угасавшими силами. Чтобы другие не узнали о моем перемещении, о моей истинной сущности, пришлось пойти на тщательно спланированное самоубийство. До этого я очень долго был рядом с ними, почти с самого начала. Но вот что было еще раньше… Я всегда знал, что я с врагом одной крови, что мы всегда были врагами, потому что мне сразу же не понравилось то, что они затевают, создавая Дом. Впрочем, тогда я был бессилен и выжидал, скрывая свои чувства. Я узнавал о них либо по их действиям, либо, иногда, молчаливо участвуя в их слияниях. Прошло много времени, прежде чем мое неодобрительное отношение к их системе ограничений и тотального контроля достигло такой степени, что я начал обдумывать их устранение.

Ведь первоначально предполагалось, что Дом создается только только на время, для связи и консолидации всех отдаленных миров, как обыкновенное убежище для той части человечества, которой удалось пережить погубившую Землю катастрофу, как место, где уцелевшие смогут остановиться и перевести дух. Однако, семья решила превратить его в нечто более постоянное, придерживаясь того убеждения, что повторение случившегося неизбежно, куда бы люди не отправились, если не будет сделано что-нибудь радикальное для изменения самого человека. Я понял это так, что они готовы упрятать человечество в тюрьму, в больницу. Я же считал, что выживание рода человеческого может быть гарантировано простым его рассредоточением, теми разнообразными и бесчисленными возможностями для его развития, которые непременно представятся. Я находился на Земле в ее последние дни, работая со спасательными командами, и я верил, что это несчастный случай, недоразумение, ошибка; война, стихийное бедствие всему виной. И даже если это было не так, случившееся не обязательно должно было повторяться снова и снова. Я хотел, чтобы человек вышел из Дома, чтобы он опять отправился в путь.

Таких возможностей, как у семьи, у меня не было. Но обо мне тоже никто не знал. Я решил в полной мере воспользоваться этим, тщательно все продумывая, нанося внезапные удары и не оставляя ничего без внимания. В первый раз я потерпел неудачу, но они так и не узнали, кто я, или что все это значит. Власти оставались вне игры, не зная о существовании семьи и находясь под ее влиянием. Я изучил их методы, превзошел в умении скрывать свое истинное лицо и до известной степени стал таким же безжалостным, какими были они в самом начале. Это было не так сложно.

Впрочем, они изменились. И я знал, почему. Эта идея нравственной эволюции, с которой они так носились и которую они пытались осуществлять даже на своем собственном, личном уровне… Она их и погубила. Теперь они оказались слишком слабыми, и я победил… Пиррова победа, в своем роде.

Я не знал, откуда я взялся. Мои самые ранние воспоминания относились к тому времени, когда я работал техником в Подвале Крыла 1. И только постепенно, путем наблюдений и телепатии, я узнал о семье и об их великом эксперименте. Я принял решение помешать им и занялся самообразованием.

Я понимал, что уничтожая их, я, вероятно, выбрасываю ключ к тайне моего собственного происхождения. Впрочем, я был готов принести эту жертву…

Те булавки, что я сумел вытащить, не принесли мне этого знания. Если бы я сразу пошел на свет, то быть может…

Что таилось в этом свете? Меня влекло к нему с того самого мига, когда я увидел его в первый раз там, в своей комнате. Если бы я не возился с булавками, то я, может быть, успел бы добраться до его источника. Я бы избежал…

Плохо.

Я бы избежал схватки, которая была просто необходима для успешного завершения моей работы. Теперь надлежало лишь поддерживать умственное и психическое равновесие, сохранять собственное преимущество в себе самом. Я…

Но мне уже не хотелось идти на свет. Теперь он вызывал во мне отвращение. Я…

Мы…

Да. Мы.

Нет. Я.

Мы — это Я.

Я смотрел на разбитую машину: у нас было много общего.

Шло время.

Свет струился над моей головой, отбрасывая причудливые тени внизу.

Голова кружилась.

Ветерок пронес над роботом клочки тумана.

В воздухе стремительно пронеслось что-то темное.

Что-то невдалеке пискнуло и зажужжало, но тут же стихло.

Уголком зрения я видел полную луну, похожую на ледяное колесо.

У меня застучали зубы. Пальцы заледенели.

Поднимайся!

— Я…

Сейчас ты должен спуститься вниз и пойти назад. Поднимайся.

— Я устал.

Поднимайся. Сейчас же.

— Не знаю, смогу ли я.

Сможешь. Поднимайся.

— Не знаю, хочу ли я.

Это не имеет значения. Поднимайся.

— Почему?

Потому что я так сказал. Ну же!

— Хорошо! Хорошо!

Я медленно приподнялся. Постоял секунду на четвереньках, потом сел.

— Лучше?

Да. Теперь вставай.

Я встал. Страшно кружилась голова, но я понял, что стоять могу. Я не поворачивался к свету, глядя на Крыло, Которого Нет.

Ты пойдешь именно туда. Иди.