Я с нетерпением жду, когда прозвенит звонок, и понимаю, что опоздание меня совершенно не волнует, пока меня не втянули в перепалку Элизабет с Джейсом. Я высовываю голову из двери туалета и вижу, что коридор пуст. Иду в класс и получаю карточку опоздавшего, но при этом никакой вины я не чувствую.

День тянется, и я продолжаю прятаться. Взгляды и шепотки рассеиваются из-за новой сплетни. Судя по всему, Эрин Симпсон залетела от одного из футболистов, и теперь это стало сенсацией. Благодаря отсутствию у нее презерватива, моя история стала для злых сплетников не такой актуальной.

Физкультура и раздевалка, обед и кафетерий — это самое ужасное время и место в моем дне. К несчастью, они идут друг за другом. Я была бы рада, если бы мой «ночной кошмар по расписанию» закончился одним махом, но все равно, ничего не сделает для меня это время дня радостным.

Пока я иду в спортзал, страх буквально сочится сквозь мои поры. Женская раздевалка — это поле битвы. Существует две группировки: «знаменитости» и «никто». Моя проблема в том, что я не принадлежу ни к одной группе. Я нахожусь между ними, в «болоте», между верхушкой и низом. Это самое ужасное место, и причина пребывания там — ненависть. Как будто у меня на спине огромная мишень, и самая большая группа «знаменитостей» школы целится прямо в нее.

Сегодня мы должны играть в волейбол, поэтому я делаю все возможное, чтобы быть как можно незаметнее. Элизабет и ее свита одеты в футболки, завязанные сзади на узел, потому что они не могут носить мешковатую одежду и не показывать свои идеальные тела. Они перешептываются и мельком смотрят на меня, но я игнорирую их на протяжении всего урока.

Наконец-то время для душа. Я быстро проскальзываю к шкафчику, хватаю вещи для душа и полотенце. Выбираю самую дальнюю кабинку и включаю воду. Вешаю полотенце на крючок за шторкой и вхожу в кабинку. Вдруг, слышу смех и сразу же узнаю голос Хейли.

— Эта шлюха заслужила это. Она все равно любит быть голой. Заставим ее показать всей школе то, что все парни видят каждые выходные.

Еще больше смеха и издевательств наполняют душную, заполненную паром раздевалку, и я закрываю глаза, не желая знать, что они собираются сделать со мной. Отодвигаю занавеску и высовываю голову. Сразу же вижу пустой крючок и понимаю, что они забрали мое полотенце. Сердцебиение ускоряется, а желудок падает вниз. Мой шкафчик находится очень далеко от душевой. Это значит, что придется идти голой, выставляя напоказ все мои шрамы, о которых никто не должен знать. Это единственное, что принадлежит только мне. Моя тайна. Мои физические шрамы, которые отражают все мои эмоциональные раны.

Я смотрю вниз на свое мокрое, покрытое шрамами, тело и возвращаюсь под струи воды. Вода стекает вниз, и слезы исчезают из моих глаз. Они смешиваются с водой, и мои страдания маскируются — печаль и безысходность, они никогда меня не покинут. Прислоняюсь спиной к кафелю, медленно сползаю на пол и притягиваю колени к груди. Я не хочу, чтобы они услышали, поэтому тихо плачу и жду, пока все покинут раздевалку.

Моя кожа сморщивается от воды, и я начинаю дрожать под струями холодной воды. Как могу, закрываю шрамы рукой и крадусь по кафельному полу к своему шкафчику. Как только вижу его, мне становится плохо. Дверца широко распахнута, и вся моя одежда исчезла. На внутренней стороне дверцы надпись «ШЛЮХЕ НЕ НУЖНА ОДЕЖДА». Я отчаянно оглядываюсь в поисках чего-нибудь, чтобы прикрыть тело, и меня накрывает паника. Открываю все шкафчики, пытаюсь найти хоть один открытый, где я смогла бы взять хоть что-то, чтобы прикрыться. Затем дверь раздевалки открывается, входит Элизабет, держа iPhone в руке, и делает несколько моих фотографий.

— Позируй, Джессика. Покажи нам, что у тебя есть. Покажи миру, что ты показываешь парням по выходным — эту грязную венерически зараженную промежность, которая переходит из рук в руки как Chiclets^[3].

Хейли достает свой телефон и тоже начинает фотографировать. Они обе смеются, когда достают мою одежду и швыряют ее в меня.

— Держи, сука. Одевайся, меня тошнит от тебя. Ты — грязная шалава, разгуливающая голой, но никто хочет видеть твое отвратительное дерьмо.

Их смех эхом отражается от стен, заполняет всю комнату и проникает в самое мое сердце, когда они разворачиваются и выходят. Я быстро хватаю свою одежду, разбросанную на полу. Руки трясутся, и слезы стекают по щекам. Я пытаюсь устоять на своих ватных ногах, пока надеваю трусики и штаны. Футболка и лифчик мокрые, но мне плевать на это. Я собираю сырые волосы в конский хвост и обуваюсь.

Я должна узнать, что делать с этими фотографиями. Все эти годы я ничего у них не просила, но сейчас не могу позволить, чтобы эти фотографии попали в интернет. Я быстро иду в кабинет тренера и тихо стучу, прежде чем войти.

— Извините, тренер Хайнс, могу я с вами поговорить?

Она поднимает голову от работы и осматривает меня сверху вниз.

— Конечно, Джессика, но сначала я хочу, чтобы ты знала, что Элизабет и Хейли были здесь сразу после занятия и рассказали о проблеме, которая у вас возникла.

Что? Она, должно быть, шутит.

— Я не хочу быть вовлеченной в драму между парнем и девушкой, но скажу тебе, если ты будешь рассылать свои непристойные фото парню Хейли, пока ты учишься в школе, тебя могут исключить.

Естественно, они пришли сюда и солгали ей, чтобы прикрыть свои задницы. Я смотрю в пол со стыдом и нервно ковыряю свои ногти.

— Ну, о чем ты хотела со мной поговорить? — спрашивает она, будто раздражена на меня из-за того, что они ей сказали.

— Ничего, тренер. Не обращайте внимания.

Я знаю, что ничего никогда не расскажу. Это бессмысленно. Никого это не волнует, и никто не видит эту ненависть, которая каждый день проходит сквозь коридоры школы. Они слепы ко всему.

***

Последний звонок — самый сладкий звук, который слышу за весь день. Я не могу дождаться, когда сяду в свою машину. Обхожу парковку, но останавливаюсь, когда вижу Джейса, прислонившегося к моей «Хонде» и улыбающегося мне. Я нервно оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто этого не видит. Может быть, это мираж, который означает, что я умираю от жажды, а он — единственный источник воды. Ноги будто приклеились к асфальту, и пока я стою здесь, понимаю, выгляжу как идиотка.

Джейс отталкивается от моей машины и начинает идти ко мне. Что он, черт возьми, делает? Вдруг, позади него останавливается машина. Это мудак Харрисон, которого я ненавижу всем сердцем.

Я отрываю ноги и заставляю себя двигаться вперед, надеясь, что Карандашный Член отвлечет Джейса настолько, чтобы я успела добраться до машины, прежде чем он приблизится ко мне. Если игнорировать тот факт, что он ждал меня, такой план был лучшим в подобной ситуации.

Я подхожу к своей машине и начинаю рыться в огромной сумке, в которой больше дерьма, чем серий в сериале «Hoarders»^[4], и ищу ключи. Если я когда-нибудь встречусь с похитителем поздно ночью на улице или парковке, я офигенно облажаюсь. Я всегда ищу свои ключи гребаную вечность!

— Эй, Джесс, — я слышу, как он зовет меня, пока идет следом за мной.

Факт, что он назвал меня просто Джесс, заставляет ощущать странное чувство привязанности. Я пытаюсь вернуть самообладание — будто оно у меня когда-то было — и поворачиваюсь.

— Я порвал с Элизабет и сказал ей оставить тебя в покое.

Я распахиваю глаза от удивления и борюсь со смесью счастья и мучительного страха. В миллионный раз я удивляюсь, почему он делает это для меня. Я на самом деле не понимаю, это совершенно бессмысленно. Он мог дружить с любой девушкой школы, так почему со мной? Почему со странной, тихой одиночкой, о которой все любят сплетничать? Он популярный, привлекательный, из богатой семьи. Дружба со мной — вроде разрушения устойчивого шаблона.

Мы стоим здесь с кучей невысказанных вопросов между нами. Понимает ли он мои вопросы, я не уверена. Я точно знаю, что его ответы не будут случайными, хотя думаю, у нас обоих есть невысказанное желание, может быть даже потребность, услышать слова, которые мы слишком боимся спросить. Я не знаю что сказать, поэтому молчу. Уголки его губ поднимаются, и он засовывает руку в карман, достает зубочистку и отправляет ее в рот. Он начинает перекатывать ее между губ, пожевывая ее.