Я не могу в это поверить. Она говорит со мной. Меня обуревает непреодолимое желание схватить ее в охапку и закричать «аллилуйя». Останавливает меня от этого лишь сердитое выражение ее лица.

— Твоя семья знает, что ты жив? Слушай, если это у тебя такой тупой пиар-ход для тех репортеров снаружи… — Она замолкает и раздраженно фыркает. — Скажи же что-нибудь, Логан! Пожалуйста! Найди волшебные слова, благодаря которым вся эта бредятина не станет самой большой жестью, которую когда-либо и кто-либо сотворил в своей жизни.

— Зои? — Я не в силах сдержать расплывающуюся на лице радостную улыбку. Она действительно видит меня. Так чего же злится тогда? Она должна быть счастлива, что я жив. — О чем ты говоришь?

— Ты в курсе, что ты кретин каких поискать? Что ты творишь? Таким дебильным образом пытаешься заработать себе дополнительные баллы по литературе? Том Сойер101? Все эти люди думают, что ты умер! Мы все так думали… — она снова замолкает, и я чувствую напряжение, исходящее от нее жаркими волнами. Такой я и помню Зои. Как-то раз, когда мы были детьми, она так разозлилась из-за того, что газонокосилка изрубила оставленных ею на дворе игрушечных солдатиков, что разобрала ее на части отверткой. Если я не смогу успокоить ее — и быстро, — она станет живой ходячей бомбой, готовой взорваться в любой момент.

Наклонив голову, я отвечаю ей успокаивающей улыбкой. Я уже забыл, какая она красивая в гневе. Ее щеки горят, глаза расширяются, губы сжимаются в тонкую линию. Я все еще так поражен, что она видит меня, что шепчу, просто чтобы убедиться:

— Ты видишь меня?

И этим лишь подливаю масла в огонь.

— Ладно. Хватит. Я не куплюсь на… что бы там это ни было. Сейчас же пойду и расскажу все твоей матери.

Она это так говорит, что я не могу сдержать смеха.

— Хочешь наябедничать моей маме? Нам что, снова по пять лет?

Зои показывает мне средний палец, толчком открывает дверь и стремительно выходит из комнаты. Я пытаюсь схватить ее, но ладонь проходит сквозь ее руку.

— Подожди! — кричу я, но она несется в зал для прощания. Я следую за ней и замечаю, как она замедляет шаг, впервые увидев гроб и меня в нем. Она медленно, пошатываясь, подходит к нему.

В задней части зала вскакивает на ноги Бруно, словно собираясь пойти за ней, но к ней уже бегут мама и ее друг Карлос. Бруно обеспокоенно смотрит на Зои. Я и забыл… он же был в нее влюблен. Даже просил у меня номер ее телефона.

Я выхожу в коридор, чтобы Зои меня не видела. Стою за дверью, пока Карлос и мама Зои ведут ее на улицу, наблюдаю, как они сажают ее в машину. Когда я наконец выхожу на крыльцо, Зои бросает взгляд через плечо Карлоса и снова видит меня. В этот раз она кажется не злой, а лишь шокированной и растерянной.

Они трогаются в путь, и я сую руки в карманы. Я дам ей пару часов успокоиться, прежде чем навещу. Должна же быть причина того, что она меня видит. Может быть, она может мне помочь.

Повернувшись, чтобы вернуться в зал, я думал только об одном: почему это должна была быть Зои?

Я смотрю, как собираются в сумеречном небе грозовые облака. Воздух густеет в преддверии дождя, и небеса пронзает первая вспышка молнии. Рабочие поспешно опускают мой блестящий черный гроб в яму рядом с моими ногами. Родители давно уехали домой, и все, что осталось — цветы и двое мужчин в комбинезонах. Один запрыгивает в мини-экскаватор и забрасывает могилу землей.

Они быстро управляются со своей работой и спешат в неказистое здание, расположенное в задней части кладбища. Как только они заходят внутрь и закрывают дверь, по небу прокатывается раскат грома и начинает лить дождь. Я не чувствую его — ни падающие на кожу капли, ни холода от них. Может потому, что я оцепенел и опустошен после событий этого дня, чтобы чувствовать хоть что-то еще? Или, может, это просто преимущество мертвых?

После того, как меня увидела Зои, я был практически уверен, что будет еще кто-нибудь, хоть кто-нибудь, кто обладает такой же способностью. Я должен был понимать, как глупо надеяться на это.

Мы с Зои в детстве были лучшими друзьями. Лепили куличики из песка, построили себе тайную крепость в деревьях за моим домом и разделили наш первый поцелуй. Несмотря на всю невинность этого детского поцелуя, забыть его невозможно. Но все изменилось после смерти отца Зои. Я помню, как тем летом каждый день стучал в ее дверь, но меня все время отсылала ее мама, потому что Зои не хотела никого видеть.

Каждый. Божий. День.

Все закончилось тем, что она на некоторое время перешла на домашнее обучение и вернулась, когда мы уже учились в старших классах. У меня появились новые друзья и новые увлечения. Нам больше не было места в жизни друг друга. Я стал популярным, а она — стервозной. И это еще мягко говоря.

Мы старались держаться подальше друг от друга, пока в конце прошлого школьного года мой лучший друг Бруно не попросил у меня ни с того ни с сего номер ее телефона. Во мне неожиданно вспыхнули ревность и собственническое чувство, я шутливо хлопнул его по плечу и сказал, что лучше пригласить на свидание гремучую змею, чем ее.

Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить, как выглядит изнутри ее дом. Воздух вокруг меня меняется, и, открыв глаза, я вижу, что нахожусь в кухне Зои. Снаружи бушует гроза, и над моей головой мигает простенькая люстра. Зои стоит ко мне спиной. Ее волосы распущены и растрепаны, ноги босы. Она в пижаме.

Свет снова мигает, в этот раз дольше, и Зои поворачивается ко мне лицом, держа в руках стакан молока и тарелку с пиццей. Ее глаза останавливаются на мне, и я чувствую облегчение.

Она и правда видит меня, даже сейчас. Что бы ни случилось в похоронном доме, это не было случайностью. Затем я замечаю, как расширяются ее глаза, как белеет лицо и открывается рот. Тарелка со стаканом выскальзывают из ее пальцев и разбиваются, разлетаясь осколками в разные стороны.

Я вытягивая руки перед собой.

— Не двигайся, — тихо говорю я.

И тут она кричит.