Теперь пришла очередь Тезея, и он поднялся.
- Я хочу крикнуть, - начал молодой царь, - сюда, все люди! Я оставляю мегарон афинских владык только для гостей. Пусть очаг его горит для близких моих и для тех, кого боги приведут сюда, отправив в дорогу. Мы устроим общий Пританей для всей Аттики. Не только Афины, где каждый живет сам по себе, не только семьи, закрывающие двери от остального мира, но и города, ограничивающие себя лишь налогами в царскую казну и поставками в хранилища, пусть объединяются вокруг всеафинского очага.
- Прекрасно, все вместе, - одобрил Академ. - А как с общими нуждами? Они ведь тоже увеличиваются вместе с нашим братством.
- Те, кто явно богаче других, сверх положенных взносов будут дарить всем остальным и корабли, и праздники. Для большого почета, для заслуг перед другими, - объяснил Тезей.
- Добровольно... так... так, добровольно, это хорошо, - размышлял Академ.
За исключением учености, признаваемой всеми, сам Академ не обладал каким-либо заметным достатком.
- И мнение свое, - продолжал Тезей, - народ будет выражать на народном собрании не ревом, где главное перекричать противную сторону, а так, чтобы голоса посчитать можно было. Скажем, по поднятым рукам.
- Фу, - поморщился Мусей, - лучше уж камешки считать.
- Или черепки, - добавила Лаодика.
Битой посуды всегда хватало в Афинах.
- А как же все это будет называться? - недоумевал Академ.
- Голосованием, - сразу же нашлась Лаодика.
- Почему? - продолжал недоумевать Академ.
- Не почему, а зачем, - пояснила Лаодика. - Чтобы недавние крикуны не забывали, чем они занимаются.
- А почему молчит мудрый Тимон? - спохватился вдруг Тезей.
Тимон, сидевший, кажется, безучастным, сердито вскинулся:
- Люди одинаковы...
- Вот-вот, - оживился Академ, но еще и для того, чтобы Тимон дальше не продолжал.
Однако Тимон отстранил его резким жестом.
- Люди одинаковы, - продолжал он уже спокойней, - потому что одинаково отделились от природы. Я не знаю разницы между знатным богачом и ремесленником. Посмотрите на лесное зверье, на птиц в небе. Им не нужен врач, им не нужно напридуманной пищи.
- Предложи птицам сладкий пряник, Тимон, - улыбнулся Мусей.
Это поддало Тимону жару, и он опять стал горячиться.
- Тут-то и есть соблазн, - вскипел Тимон. - Из нас никто не хозяин себе, никто не умеет быть самим собой. Все стремятся стать похожими на поднаторевших в поисках удовольствий сластен. Никто из нас не самостоятелен, все рабы, как мухи, летят в паутину богатств. И знаешь, - обратился Тимон к Тезею, - чем кончится твоя затея?
- Чем? - спросил Тезей.
- Они украдут у тебя власть, которую ты им даришь и которой владеешь по праву, и отдадут тебе ее обратно, но уже не как твое. И станешь ты деспотом.
- Я и так царь, - возразил Тезей, - я добровольно отдаю власть. Я не стану деспотом.
- Тогда им станет кто-то другой, - заявил Тимон. - Тот, который будет много хуже тебя. Поскольку он-то не откажется.
- Что же ты предлагаешь, Тимон? - спросил Тезей.
- Ничего, - ответил Тимон, - себе я уже предложил.
- Что же ты предложил себе? - продолжал допытываться Тезей.
- Я строю башню, - нехотя пояснил Тимон. - Удалюсь туда от всех вас.
- То, что ты строишь, будет башней? - в свою очередь удивился Академ.
- Ты что-нибудь имеешь против? - хмуро повернулся к нему Тимон.
- Нет, нет, чего сердишься. - Академ был поражен услышанным. - Лично я не собираюсь строить такой башни, друг Тимон. Но понять-то мы друг друга можем... Почему ты не позволяешь мне удивиться?
А Тезей, глядя на Тимона, почему-то вспомнил Скирона, которого пришлось ему убить под Элевсином и который тоже настаивал на простоте внегородской жизни первородного братства и на святости быта предков.
Когда гости ушли, Лаодика вдруг вздохнула:
- Академ говорит, что мы можем понять друг друга... Но если наше разномыслие передастся когда-нибудь тем, кто у подножья Акрополя, толпам, сколько может пролиться крови...
Тезей в эту ночь заснул сразу. Сказалось, верно, возбуждение, напряжение на совете. Однако среди ночи Тезей также мгновенно и пробудился. Может, тоже от дневного напряжения, но и еще от чего-то. Сон слетел с него, как слетает покрывало, сорванное со спящего. Надо было идти. По крайней мере, оставаться в помещении не хотелось. Тезей поднялся, покинул дворец, пересек площадку Акрополя, спустился вниз и через ворота, где почему-то не обнаружилось никаких признаков охраны, вышел в Нижний город. Он двинулся не прямо, в сторону Ареопага, а свернул, или, лучше сказать, соскользнул по извилистой земляной лесенке налево, к старому храму Диониса. Пройдя еще немного, он оглянулся и увидел освещенную лучами луны маску Горгоны-Медузы на стене Акрополя. "Береги меня", - почему-то попросил Тезей без слов эту маску, отгоняющую невзгоды. Миновав пещеру, уходящую в толщу царственного холма, и храм Фемиды, Тезей вышел к святилищу Асклепия, где невидимый во тьме внятно и беспечно шумел источник.
Жилых помещений с этой стороны Акрополя не было. Сплошь - святилища. Далеко не самые главные для города, но собранные вместе, при полном отсутствии житейского, бытового, они составляли единый комплекс, словно созданный самими богами. От могилы Колосса виделся уже и старинный храм Диониса. Странно, но внутри него горел свет. Тезей подошел к самому порогу храма, и из света к нему вышла Ариадна.
- Ты пришел, - сказала она.
- Как видишь, - ответил Тезей, охваченный внезапным волнением, но не удивленный, словно этого он и ждал.
- Как ты тут?..
Наверное, Ариадна хотела добавить "без меня", но не произнесла.
- Ты, я думаю, лучше теперь знаешь, как мы тут, - ответил Тезей, почувствовав прилив ревности.
- Знаю, - согласилась Ариадна. - И еще я знаю, что у нас с тобой родился сын.
- Зачем ты мне говоришь это? - выдохнул Тезей.
- Почему бы тебе не знать этого, - резко сказала Ариадна.
- Это жестоко.
- Не более, чем многое другое, - ответила Ариадна, но уже мягче, а оттого и печально.
- Как его звать?
- Керам.
- И что Дионис? - глухо спросил Тезей.
- Мужчины, будь они боги или смертные, бывают довольно самоуверенны. Это мешает им разглядеть истину. Дионис считает Керама своим сыном.
- Кажется, вы быстро лишаете нас самоуверенности. - В голосе Тезея звучал упрек.
- Тебе ли говорить об этом, - холодно посмотрела на него Ариадна, но снова смягчилась. - Не мучайся. Я опять пришла помочь тебе. Ты должен построить храм для Диониса.
- Зачем? - вскинулся Тезей.
- Хотя бы затем, чтобы я могла сказать Дионису: посмотри, нетрезвое чучело, Тезей и то не ревнует, ставит тебе храм, а ты... - усмехнулась она.
- Как будто бы для Диониса некому строить святилища... - заупрямился Тезей.
- Вы - не Азия и не настолько богаты, чтобы каждый день ставить по храму... Может быть, и к лучшему, - добавила Ариадна.
- Почему?
- Потому что, будь вы богаче, тут же начнете создавать армии и станете, как вам покажется, совершать великое дело завоеваний.
- Ты рассуждаешь, как будто ты уже не мы. Быстро переменилась.
- Это естественно, я женщина и жена бога... Зачем тебе божественный враг... Построй храм Дионису.
Тезей словно не слышал ее.
- А что мне сделать для моего сына?
- Сын, - повторила Ариадна. - Ты думаешь, у тебя один сын, - помолчав, добавила она.
- Как!? - похолодел Тезей. - И еще где?
- Сам узнаешь. Сейчас не скажу. Так построишь храм?
- Построю, - выдавил из себя Тезей.
- Что касается нашего с тобой сына, - слово "нашего" Ариадна подчеркнула голосом, - то назови район Афин, где селятся гончары и художники, Керамиком, или Керамикосом.
- Назову.
Теперь они понимали, что главное сказано. Помолчали, глядя друг на друга.
- А тельхины?.. Эти заговорщики, тебя не выдадут? - спросил Тезей.