Все эти мысли, как белые снежинки под фонарями, проносились от одной стенки черепной коробки до другой, не особенно упорядочиваясь и, как это часто бывает, охватывали все и сразу, пока он сам в этот знаменательный день рубил огурцы для азу, жарил мясо и поглядывал в окно, пытаясь угадать, придет джаным или не придет.
Но так уж вышло, что уже очень скоро его блаженство было прервано телефонным звонком, которого он вообще не ждал, не хотел, и надеялся ограничиться, как обычно, поздравлениями в новогоднюю ночь. И пусть спасибо скажут, что не на католическое рождество.
На экране светилось имя Аяза Четинкаи, обозначенного коротко и ясно – «Baba». Реджеп Батькович даже чихнул от такого поворота событий, но трубку взял и по-турецки молвил:
- Мерхаба, бейбаба! К добру ли?
- Который час не могу понять, кто кого обманул, - вместо приветствия рявкнул «бейбаба» в самое ухо Четинкаи-младшего. – Твоя мать, когда сказала, что ты мой сын. Или проклятые врачи, когда подсунули ей чужого ребенка.
- Аллах, Аллах, и что же теперь делать, когда вместо законного родного сына приходится признать этот плод позора и падения? – самым заинтересованным голосом уточнил Реджеп.
- Не дерзи! – пыхтел возмущением Аяз-бей. – Отвечай мне, как ты посмел пойти против моей воли и обещать дать свое имя неверной?
Фейс. Палм.
И еще два раза лбом о столешницу.
Но ничего этого Реджеп не сделал. Он лишь постарался медленно и как можно более доходчиво проговорить:
- Ты прекрасно знаешь, что мы с Жюли уже давно разошлись. Сходиться не собираемся, потому будем считать твой наезд фальстартом. С новой неверной я пока не обручался.
- Не лги мне! Я все знаю! В этот раз ты дважды ранил мне сердце! Снова связался с неподходящей кадын, так еще и с дочерью этого пса Моджеевского!
А вот это поворот...
Четинкая-младший даже сел на стул, отложив в сторону нож от таких новостей. И в первую очередь он хотел знать...
- ... откуда ты это взял? При чем тут Татьяна-ханым и Роман-бей?
- Он пес! – зло выдохнул отец, подкрепив свое утверждение крепким турецким словцом. – Который год пьет мою кровь. Мечтает лишь о том, чтобы пустить меня по миру. И как ты, мой единственный сын, скажи мне, как ты можешь так вероломно меня предавать?
- Отец! Я никогда не предавал тебя, да отсохнет мой язык, если я лгу! – пафосно заверил Реджеп и почесал висок. Наверное, переборщил. Черт с ним. – Татьяна-ханым пришла работать в мой ресторан. Она работает. Я работаю. И все!
- Твой ресторан? Твой?! Ты снова мне лжешь, - Аяз Четинкая на мгновение затих, словно набирал побольше воздуха в легкие, и с двойным рвением продолжил: - Это ресторан Моджеевского. Ты, мой сын, в какой-то дыре! Варишь похлебку за несколько курушей, которые тебе бросает мой злейший враг. И воспользовавшись твоей глупостью, он теперь угрожает нам судом за шпионаж. И все это из-за паршивой юбки?
Шпионаж? Опять шпионаж? Ну почему все время шпионаж?
- Да какая разница, чей это ресторан?! Когда я жил в Париже и работал там, ты был недоволен точно так же! О том, что Моджеевский пес, – я узнал только что от тебя!
Хотя надо признаться честно, Реджеп Аязович также считал Роман-бея псом с того дня, как его, будто щенка, выперли из «Соль Мёньер».
- А я часом ранее узнал от Моджеевского, что он тебя выгнал, - мрачно проговорил отец и чем дальше он продолжал, тем больше это должно было походить на глас самого Бога. – Каково мне было это слушать? Он! Посмел выгнать МОЕГО сына! А ты? Ты позволил ему так с собой поступить! Аллах, Аллах! Больше тебя там ничего не держит. Чего ты достиг за эти два года? Ни достойной работы, ни достойного жилища, ни достойной женщины! И даже не вздумай заикаться про эту девчонку – отродье паршивого пса! Я пришлю самолет – и прилетай в Стамбул. Хватит! Пожил собственным умом. Теперь будет так, как я скажу. А посмеешь ослушаться, клянусь Аллахом, я встану перед тобой и сам тебя за шкирку приволоку, как шакала блудливого.
- Придержи свой самолет для себя и своих дочерей, отец! Не гоняй пилота понапрасну и топливо не расходуй! Оно нынче недешево, а раз Роман-бей хочет тебя обанкротить, учись экономить. Что до меня, то я останусь там, где я есть! И никакая сила не заставит меня жить в твоем доме и продолжать твое дело!
Ну и, естественно, никакая сила не могла заставить его после столь занимательного разговора с отцом оставить все как есть. Потому как даже возможность брака с джаным представлялась ему чем-то фантастическим, невероятным, невозможным, но почему-то совсем не отталкивающим, а даже заманчивым.
Вот и сейчас он внимательно следил за выражением ее лица и всерьез ждал, что же она скажет.
- Когда заявил? – опешила Таня, не зная, чему удивляться больше. Тому, что версия о ее шашнях с поваром превратилась в свадьбу, или тому, что они говорят об этом только сегодня, а не три дня назад.
- Только что. Он мне звонил полчаса назад, джаным. И сказал, что твой отец звонил ему и обвинил в том, что я злонамеренно пытаюсь жениться на тебе. Соответственно, у меня вопрос, что же я все-таки натворил, что меня уволили, потому как ничью яичницу я правда не пересаливал. А все остальные версии выглядят как твой Азул для не умеющего играть. Разрозненные фишки, которые непонятно как сочетаются между собой.
- А до этого он что говорил? – все еще не понимала Таня. Она присела к столу и задумчиво смотрела на Реджепа.
- А что он должен был говорить? Я даже не знал, что у них с твоим... высокие отношения! Я с ним общаюсь раз в месяц в лучшем случае. Ну и на Байрамы – это святое.
- Блин, какое-то всеобщее помешательство, - выдохнула она. – Ну вот как так можно! И ладно мама, но папа!
- Джаным, скажи, пожалуйста, вот твой отец, он мог вообще предположить, что я сын его злейшего врага? А? Или он каждого человека, кто к нему устраивается, проверять будет теперь?
- Его мама накрутила.
- А маме-то до меня что?! Чем я ей не угодил?
- Вероисповеданием! – буркнула Таня и мотнула головой. – Давай есть! А то у меня от них аж живот разболелся!
- Да, садись, - согласился Реджеп, соображая, что же такое она сейчас сказала, и что именно имела в виду. Попытался не заморачиваться, и подкрепил свои попытки выкладыванием азу на красивые цветные тарелки в турецком стиле, но немецкого производителя керамики. Поставил все на стол, присовокупил к имеющемуся овощной салат и бутылку сухого вина, раз водку джаным не уважает, а потом все его усилия пошли прахом, и он в сердцах воскликнул:
- Да какое у меня вероисповедание, джаным! Если я через слово вспоминаю Аллаха, и мне в детстве сделали обрезание, то это еще не значит, что я в принципе религиозен! Посмотри на меня! Я вырос в Солнечногорске, какой, к черту, ислам!
- Вот ты правда хочешь сейчас об этом поговорить? – усмехнулась Таня. Вспомнила про хлеб и принялась увлеченно его кромсать.
- Нет. Считай, меня задело за живое. С чего вдруг я для тебя плох?
- Ты сейчас о чем? – она отложила нож и удивленно воззрилась на Реджепа. – Я поговорю с отцом, правда, и смогу убедить его, что он не прав.
- Мне прямо интересно, какие аргументы ты приведешь, чтобы он тебе поверил. Ты сама-то уверена, что он не прав?
- Я знаю, что он не прав. И я ему об этом говорила.
Знает она! Реджеп буквально готов был еще пару раз лбом о столешницу, но и на сей раз этого не сделал. Спросил только, поставив на стол бокалы:
- Попробуешь? Это мое любимое.
- Немножко.
- Как скажешь. Кстати, что с машиной?
- Вроде, починили, - пожала она плечами. – Я ее еще не забирала.
- Ну раз ты не за рулем, то… - и Реджеп ливанул вино, наполнив ее бокал почти что до конца. Ну просто потому, что впереди был долгий вечер. И за этот вечер надо было решить кучу вопросов, а как их решать на трезвую голову? – Можешь растягивать, джаным. Твое здоровье.
- Мне этого до Нового года хватит, - вооружившись вилкой, Таня отправила в рот кусок мяса и довольно булькнула: - Вкусно!
