Но прошло совсем немного времени, и Джессика снова поймала себя на том, что думает вовсе не о делах. Отшвырнув в сторону лист бумаги с предварительным списком гостей, на полях которого она старательно выводила свои инициалы, переплетенные с монограммой Рафаэля, Джессика твердо приказала себе взять себя в руки. Ей даже пришлось напомнить себе, что ей уже двадцать семь, а не тринадцать, и что она — взрослая женщина, способная управлять своими эмоциями. Раз не получается не думать, решила Джессика, значит, она должна найти себе кучу мелких дел и забот, которые помогли бы ей отвлечься. Для начала нужно устроить генеральную уборку, разобраться в шкафах и на кухне, приготовить несколько блюд и заморозить их для быстрого употребления, и сходить в магазин, чтобы купить несколько пакетов сока. Да мало ли что еще она способна придумать! На худой конец можно хоть расставить в алфавитном порядке специи на полке; что угодно, лишь бы занять руки и голову, а если и это не поможет — навестить бабушку.

В доме Мими Тесс дверь Джессике открыла Арлетта. При виде дочери она натянуто улыбнулась и приглашающе махнула рукой. Несмотря на послеобеденное время, она все еще была одета в ночной халат и домашние шлепанцы.

— Значит, ты вернулась, — бросила она через плечо. — Ник сказал мне, что ты уже в Штатах, но я не была уверена, поскольку ты очень ловко от меня пряталась. Кстати, о своем отъезде ты тоже забыла мне сказать.

— Я думала, что ты уже давно не обращаешь внимания на то, когда я ухожу и прихожу, — парировал Джессика и с опаской поглядела на напряженные плечи и прямую спину Арлетты.

— Может быть, я и не была идеальной матерью, но мне не безразлично, что с тобой происходит.

— Когда со мной что-нибудь произойдет, я обязательно тебя об этом извещу.

Неожиданная резкость ответа удивила саму Джессику. Лишь мгновение спустя ей стало ясно, что это было вызвано горечью воспоминаний — воспоминаний о матери, которой никогда не оказывалось рядом, когда она в ней так нуждалась.

Войдя в гостиную, Арлетта остановилась на пороге и повернулась к Джессике.

— Ты чуть не сгорела заживо, а потом чуть не утонула — и это ты называешь «ничего»? — спросила она. — А то, что какой-то бразильский мужик умыкнул тебя на самый край земли? Это, по-твоему, в порядке вещей?

Джессика невольно поморщилась.

— Я бы не стала так драматизировать, — сказала она сухо. — Кроме того, дедушка и Кейл знали, где я и что со мной. Я звонила им чуть ли не каждый день.

— Ах да, в контору, но ведь я там не бываю. Что касается твоего деда, то из него каждое слово приходится вытаскивать ну просто клещами. Да и в любом случае он скорее расскажет важную новость постороннему человеку, чем мне.

Джессика уже готова была ответить новой резкостью, но сдержалась, заметив на подбородке матери какое-то странное темное пятно. Нахмурившись, она протянула руку и повернула лицо Арлетты к свету, падавшему из окна. Она не ошиблась — это был свежий фиолетово-багровый синяк, который отчетливо виднелся даже сквозь толстый слой грима.

— Оставь! — Арлетта отдернула голову.

— Что с тобой случилось?

— Ничего, — коротко ответила Арлетта и, опустив взгляд, отошла в глубь комнаты.

— Ты упала? Или на что-то налетела? — продолжала допытываться Джессика, делая шаг вслед за матерью.

— Ты же знаешь, что я никогда не падаю, даже когда напьюсь.

— Этого я не говорила! — запротестовала Джессика.

— Но подумала, — отрезала Арлетта. — И хватит об этом, я же сказала, что это ерунда.

Она явно оправдывалась, и Джессика невольно вздрогнула. Если ее мать не пила, то откуда же взялся у нее на подбородке синяк? Единственный ответ пришел ей на ум почти мгновенно, и она воскликнула:

— Кто-то напал на тебя!..

— Вот еще глупости. Ничего подобного, — ответила Арлетта, но ее голосу не хватало твердости, и слова прозвучали неубедительно.

— Кто? Кто это был? Кто-то вломился к тебе домой, да?! Тебя ограбили, напали на тебя?! — Джессика уже почти кричала, но ничего не могла с собой поделать.

Арлетта повернулась к ней, и в ее глазах отразилось неподдельное удивление.

— С чего ты взяла? — спросила она.

Джессика колебалась, не зная, как много она может открыть матери, чтобы сохранить в тайне свою историю. В конце концов она все-таки решилась и рассказала Арлетте о том, как в подъезде на нее напал неизвестный мужчина и как Рафаэль Кастеляр пришел ей на помощь.

— Боже мой! — Лицо Арлетты залила смертельная бледность. Сделав шаг к дивану, она упала на него, словно ноги отказывались ей служить. — Боже мой, Джесс!.. И ты никому ни слова не сказала? Ни деду, никому?

— Сначала я решила, что это обычный уличный грабитель, — пояснила Джессика, решив не посвящать мать в свои подозрения относительно возможной причастности к нападению самого Рафаэля. — Но после того, что случилось с яхтой, и вот теперь — с тобой, я… Нет, я не знаю, что и думать. Я, во всяком случае, даже не могу себе представить, кому это могло понадобиться! В этом нет никакой логики, никакого смысла!

— Не знаю, не знаю… — проговорила Арлетта, медленно качая головой.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожилась Джессика, пристально глядя на мать.

— Твой дед с каждым днем все ближе и ближе к… к тому, чтобы отойти от дел. Решается судьба миллионов долларов. А деньги порой вытворяют с людьми самые невероятные вещи.

— Он готов отойти от дел? — в тревоге переспросила Джессика. — Скажи, ему стало хуже? Ты что-нибудь знаешь?

— В последнюю неделю он пережил несколько микроинфарктов — неужели ты об этом не слышала? Его даже хотели снова положить в больницу, но он отказался. Он может уйти от нас в любой день.

— Никто ничего не сказал мне… — Отчаяние с такой силой стиснуло грудь Джессики, что следующие слова она произнесла почти что шепотом:

— А мне казалось, что он пошел на поправку.

— Ему нравилось считать себя бессмертным. Увы, это не так.

Губы Джессики задрожали, и она поспешно опустила глаза. Ее пальцы, лежавшие на подлокотнике дивана, судорожно сжались, и ей потребовалось сознательное усилие, чтобы сдержать вдруг набежавшие слезы.

Джессика долго молчала. Боль сжимала горло, да и нечего было сказать. Наконец она справилась с собой.

— Значит, дедушка больше не вернется к руководству фирмой, — произнесла она сдавленным голосом. — Объединение компаний пройдет под диктовку КМК, и наша «Голубая Чайка» уже никогда не будет такой, какой она была при нем.

— И это касается не только объема операций, который, конечно, возрастет, — поддакнула Арлетта — Если хочешь знать мое мнение, то наша фирма вообще перестанет быть той «Голубой Чайкой», которую все знали и любили.

Джессика вовсе не стремилась узнать мнение матери, но запретить ей высказывать его она не могла. Сама она смотрела на события несколько иначе. Джессике казалось, что Рафаэль выиграл, победил окончательно, и она не сомневалась, что он знал это уже тогда, когда приезжал к Клоду Фрейзеру.

Обе женщины долго молчали. Джессика уже подумала, что пауза слишком затянулась, когда из дальнего угла гостиной раздался задумчиво-безмятежный голос:

— Джонатан никогда не бил тебя, Арлетта. Он был добрым человеком и хорошим мужем.

Джессика вздрогнула. Она не заметила Мими Тесс, которая, погрузившись, по своему обыкновению, в глубокое раздумье, сидела в кресле у окна. Высокая спинка скрывала ее полностью, и Джессика поняла, что они не одни, только тогда, когда бабушка, уловив, очевидно, часть их беседы, подала голос.

— Мими Тесс! — воскликнула Джессика и, порывисто шагнув к окну, наклонилась, чтобы поцеловать бабушку в щеку — сухую, как пергамент, и благоухающую, как корзина розовых лепестков. — Прости, я не увидела тебя в этом кресле, да еще против света.

Мими Тесс ласково улыбнулась внучке, но взгляд ее оставался рассеянным.

— Как ты выросла, детка, — сказала она все тем же мягким, задумчивым голосом. — И стала очень похожа на отца. Джонатан всегда мне нравился. Он часто приносил мне вишни в шоколаде — он знал, как я их люблю. И еще он был ласков с моей Арлеттой. У него была добрая душа.