Пусть я останусь для них обычным мальчиком Федей, который пошёл служить и сгинул на границе с Монгольской Тьмой.

«Впрочем, это в худшем случае!» – сразу же внёс я мысленную поправку.

Шансы выжить были. И я собирался использовать их на полную катушку. Поэтому в моей голове сформировался чёткий план:

1. Выполнить свой долг и убить как можно больше врагов.2. Выжить.3. Поесть.

Завтрак был давно, а обеда в ближайшее время не предвиделось. А значит, третий пункт вовсе не был лишним! Но главное было выполнить первый пункт, чтобы не напрасно исполнять второй и третий. А то, знаете ли, обвинение в дезертирстве и трусости – это такое позорище, которое даже простому вою не простят. Причём всю его оставшуюся жизнь.

Позади, на центральной вышке командного пункта, защёлкали дальнобойные егерские винтовки. Стас, Павел, Пётр и Ерёма сейчас старались выбить из рядов противника тех, кто мог командовать всей этой оравой, катившей на нас из степи.

- Внимание всем! Замечены тёмные! – пробасил сотник в наушнике. – При обнаружении уничтожить любым способом!

У меня как-то сразу вспотели руки. Стало ещё страшней. Тёмные – это бывшие люди. Те, кому особенно не повезло, и их монстры не просто растерзали, а в плен взяли. Бог весть, что там с ними делают во Тьме, но когда они возвращаются – то всецело этой самой Тьме преданы. А уж как заклятиями жарят! Нашим «меченым» и не снилось! Во всяком случае, из тех, кого я видел. Может, в столице, во Владимире, и есть такие же сильные «двусердые»… Но я-то во Владимире не был. А вот про тёмных – и читал, и от других воев слышал. Страшный противник…

Впрочем, удивляться нечему. Логика подсказывала, что они во время нашествия обязательно придут. Куда уж без них. Так что вдох-выдох, успокоиться… И крепче сжать в руках автомат. Новости от сотника – совсем даже не новости.

И только я в это поверил и чуть успокоился, как один из тёмных нанёс удар по нашей заставе.

- Атака кудесника! – успел предупредить сотник. – В укрытия!

Над массой врага сформировался светящийся шар, который, шипя и плюясь, понёсся по воздуху в сторону стен. В последний момент он раскрылся, как смертоносный бутон – и обрушил на наши позиции дождь из острых ледяных снарядов. Для броников и шлемов нестрашно. Но если такой вонзится в плоть, рана будет очень неприятная…

- Вот сука тёмная! – ругнулся Егор, которому прилетело по шлему.

- Не высовывайся! – посоветовал я ему.

- А стрелять как? Жопой? – ехидно уточнил он.

- Если сможешь, жопой и стреляй! – одобрил план действий я.

Мог ли я не оказаться в этот жуткий день здесь, в бывших кайсакских степях?

Мог.

Чисто теоретически, конечно.

Мог бы пойти учиться в пандидактион, получив там высшее образование. И тогда меня от военной службы освободили бы.

Мог бы уплатить рабочий налог, если бы нашёл хорошую работу. И тогда меня тоже от службы освободили бы.

Мог просто быть умнее: получил бы баллы повыше на экзаменах в госгимназии – и попал бы хоть и на службу, но не на границу.

Чего уж там, я мог бы и сам выбрать другое место! В конце концов, вовсе не обязательно именно на границе служить.

Хотя давайте начистоту… На самом деле, с шести лет выбора у меня не было. Просто именно в шесть лет я впервые столкнулся с Андреем Петровичем Рыбаковым. Воспоминания из его жизни ворвались в мой мозг, как цунами… И с тех пор регулярно плескались в моей голове, как бы я ни пытался задраить люки.

Скажем честно: чужие воспоминания в твоей голове – это не слишком приятно. Особенно когда тебе всего шесть лет.

И да, обычно они приходили по ночам, когда я спал. Но беда в том, что Рыбаков, в отличие от мальчика Феди, прожил пятьдесят два года. И прожил их в похожем, но совсем другом мире. Мире, где нет Тьмы. В мире, где Русь прошла долгий путь в окружении человечества куда более многочисленного, чем здесь.

Там у Руси была другая история, другие обычаи и даже другое название. Там всего добивались с помощью науки и технологий, а не с помощью кудесничества. И тот мир, как и воспоминания о нём, казались куда реальней того, что окружало шестилетнего Федю.

Долгих десять лет я жил в двух мирах. В одном я был ребёнком и только пошёл в гимназию, а в другом – молодым военным. В одном я постигал основы физики и химии, а в другом – сначала работал в госорганах, спасая разваливающуюся страну, а потом занимался бизнесом в уже развалившейся стране.

Это, знаете ли, сильно мешает в жизни… Почему? Ну сами представьте… Вы задаёте взрослым странные вопросы. Вы иначе воспринимаете мир. А ещё, против всякой логики – и детской, и попаданческой – мало интересуетесь тем, что происходит вокруг.

Потому что в голове у вас – и без того одна сплошная каша. А вам надо найти в этом сумбуре воспоминаний себя самого. Очень-очень надо!

На вопрос, как называется столица Руси, я на автомате мог ответить: «Москва» – и только потом понять, какую чушь сморозил. Да, конечно, частенько это принимали за шутку… Уж слишком бредовой была даже мысль, что маленький Москов может быть столицей Руси. Но иногда на меня всё же смотрели, как на идиота.

И репутация у меня в школьные годы была тоже… Не самого, в общем, большого умника!

Сначала я и вовсе решил, что я – это не я, а тот самый Рыбаков. Особенно когда его воспоминаний в моей голове стало куда больше, чем своих, Фединых. А потом научился как-то разделять, где я, а где он. Ну и очень пытался понять, что за фигня вообще со мной происходит. Был даже момент, когда я пришёл к выводу, что я обычный псих, и меня надо лечить…

Но, слава Всевышнему, лечиться не пошёл. И только к шестнадцати годам я понял, что я – это я. Я мальчик Федя из небогатой многодетной семьи. Тот мальчик, у которого умер отец, когда ему было двенадцать. Тот мальчик, который пытался помочь матери тянуть семью, хотя и самому тяжеловато было.

И я – это Рыбаков. Тот, который прожил бурную жизнь. Воевал, служил в органах, занимался бизнесом, зарабатывал хорошие деньги, не имел детей и семьи – и умер оттого, что некому было его по спине треснуть, когда он подавился.

Я был ими двумя. Рыбаковым в прошлом, Федей – сейчас. И у меня была новая жизнь. А значит, надо было прожить её лучше, чем удалось Рыбакову. К тому же, с высоты его возраста я точно знал: один час в юности, потраченный с пользой, а не на беготню по девчонкам, стоит целой недели усилий во взрослом возрасте.

И я принялся навёрстывать то, что пропустил за предыдущие десять лет… Вот только было поздновато. Возраст призыва в армию Руси – семнадцать лет. И за год я не успел что-то заметно изменить… Да ладно, я ровным счётом ничего не успел изменить! Поэтому, едва покинув гимназию, поступил на службу в Военный Приказ своего города. Других вариантов не было: подготовиться к экзаменам в пандидактион я уже не успевал. А на рабочий налог не хватало денег.

И какой у меня был выбор? Служба в отдалённых гарнизонах, где-нибудь на границе с саксами и ромеями? После которой я вернусь домой таким же неудачником без гроша в кармане? Или служба в где-нибудь в тылу, с теми же перспективами?

Но у меня за спиной была очень уставшая мама. А ещё младший брат и целых три сестры.

В пограничье с Тьмой платили неплохо. Сто четыре рубля и сорок одну копейку в месяц. За три года службы я как раз накопил бы на новый дом для семьи. К тому же, здесь я получал целую кучу льгот для дальнейшего обучения и трудоустройства.

А ещё теперь моя жизнь была застрахована на пять тысяч рублей. Так что даже умри я при исполнении долга – всё равно бы помог семье.

Выбор был очевиден! Выбора у меня не было!

Вот так, шагая по этой дороге-без-выбора, я закономерно пришёл на эту заставу на границе с Тьмой.

Закономерно дождался третьего года службы.

И так же закономерно оказался лицом к лицу с ордой нашествия…

Это был закономерный итог, предопределённый множеством обстоятельств. А вот дальше я мог подёргаться и постараться что-то изменить…