- Хорошо! Отвечаешь на три вопроса – наливаю тебе стакан воды! – неожиданно согласился Иван Иванович. – Договорились?
- Это принуждение, но вы не оставляете мне выбора! – оценил его коварство я.
- Коснёмся того мужчины, который тебе помог… – следователь сходу взял быка за рога. – Видел ли ты его когда-нибудь раньше?
- Его? Точно нет! Я даже не уверен, что он вообще существует, – предельно откровенно ответил я. – Возможно, он вообще плод моей безграничной фантазии! А возможно, просто житель того города!
Петя кивал в такт моим словам, подтверждая, что я говорю правду. Пару раз он перед кивком на мгновение задумался... Но всё-таки кивнул.
- А почему ты решил, что он местный житель? – профессионально-ласково уточнил следователь. – Можешь описать его?
- Это два вопроса, или один? – поинтересовался я, быстро соображая, что наиболее правдиво вещать дальше.
- Само собой, один! – улыбнулся следователь.
- Но я ведь уже описывал, во что он был одет… – напомнил я.
- Да, я видел, – кивнул следователь и, сверившись с блокнотом, продиктовал: – Майка, открывающая плечи и верхнюю часть груди, на довольно тонких лямках, и шорты, с изображением банана и киви на причинном месте с надписью латинскими буквами: би-и-джи, пробел би-о-ессе-ессе? Не знаешь, кстати, что означают эти слова?
- Что-то на сакском, может? – предположил я. – По смыслу, наверно, что-то вроде большой перец… Или большой банан?
Петя кивнул, хоть и с некоторой задержкой. Сложно с ними, с менталистами… Они хуже всякого детектора лжи. Каким-то образом улавливают даже тончайшие нюансы. Ну ведь «большой босс» – это же практически «большой перец»! Ну серьёзно!
- Ладно… И почему ты думаешь, что он местный? – продолжил допрос следователь.
- Да в такой одежде только у себя дома и походишь! – пояснил я. – Тем более, у него на пузе майка была в масляных пятнах… Ну точно из дому вышел, чтобы Тьме по роже настучать перед завтраком!
- Хм… – следователь повёл бровями, вздохнул и хмуро согласился: – Ладно, давай теперь описание внешности…
- Ну он был лет пятидесяти на вид… Плотно сбитый… Плечи широкие, натурально прямо, размер шестидесятый. А ручищи толстые, как моя нога!..
За дверью камеры что-то громыхнуло. Раздались голоса. Я, Петя и Иван Иванович с интересом уставились в сторону звуков.
- Ты, продолжай, Федь, продолжай! – опомнился следователь.
- Ну вот, ручищи толстые… Костяшки! О! Костяшки намозоленные! Он, видимо, часто кого-то бил. Возможно, что как раз Тьму перед завтраком.
В коридоре послышались крики. Следователь поморщился, жестом остановил мой рассказ и направился к двери. Не успел…
Дверь, явно ценную, тяжёлую, покрытую рунами, как и стены в кабинете, вынесло так, будто это был картонный межкомнатный ширпотреб.
- Ваша светлость, прекратите портить казённое имущество! – в кабинет, спиной вперёд, упираясь двумя ногами в пол, что несильно помогало, заехал весьма колоритный дядька в форме Тёмного Приказа, занимавший, судя по золотым нашивкам, высокий пост. – Я буду жаловаться!..
Вот только зря он жалобами грозит… Это я сразу понял.
Во-первых, раз «ваша светлость» – значит, я вижу перед собой представителя одной буйной семейки, которая даже справку может предъявить. Ну или щёку, левую, если кому-то уж очень надо.
А, во-вторых, в мужчине, вошедшем в кабинет, сразу чувствовалась сила! От него прямо вот-таки веяло мощью, властью и деньгами.
И если тут, в Покровске-на-Карамысе, ты высокий чин Тёмного Приказа, украшенный золотыми нашивками, то там, во Владимире, разница между тобой и отроком второго ранга, которого три дня не поили – только в том, что ты, собака, в воде себе не отказывал все эти дни.
А в остальном разницы никакой. Что один муха, что второй – муха.
- Жалуйся! – заявил его светлость, входя в помещение вместе с чиновником Тёмного Приказа.
- Сюда нельзя! – обиженно вскинулся Иван Иванович.
- Ты мне, запретишь, что ли? – мрачно осведомился его светлость.
А я прищурился, оглядел огромную фигуру, каким-то чудом втиснутую в пиджак, кафтан и рубашку…. А затем погремел кандалами, привлекая внимание.
И когда на меня уставились все собравшиеся, нагло заявил, кивнув на его светлость:
- Вот такие плечи и были! Правда, рост на три головы ниже.
- Хм! Брешешь! – тут же отозвался его светлость, шевельнув окладистой бородой и показав всем и сокола Рюриковичей, и чёрный шрам на щеке. – Если плечи такие, то ниже, чем на две головы, рост быть не может! Физиология не позволит!
- Да точно такие! – возмутился я, обидевшись за Андрея. – И рост, как я сказал!
- А ноги кривые были? – уточнил его светлость.
- Кривые, ваша светлость, – согласился я. – Колченогий был!
- А возраст? – не отставал вновь прибывший.
- Да лет пятьдесят, – отозвался я.
- Тогда может быть… Просел, значит, с годами. Ты, что ли, Фёдор Седов? – поинтересовался его светлость, глянув на меня из-под кустистых бровей.
- Так точно! Я! – пришлось признаваться, даже несмотря на то, что воды я, скорее всего, в таком случае уже не получу.
Во всяком случае, в ближайшие час-два.
- Сымайте с него это всё хозяйство! – приказал его светлость, кивнув на кандалы.
Что, естественно, вызвало бурю тихого возмущения со стороны работников Тёмного Приказа.
- Так не положено же, ваша светлость! Он у нас под следствием! – попытался спорить высокий чин с золотыми нашивками.
Ишь ты, храбрый. Или безумный. Или два в одном. С его работёнкой-то, конечно, рехнуться несложно…
- А мы допрос не закончили… – тихо пробормотал более осторожный Иван Иванович.
А Рюрикович в ответ прокашлялся, нахмурил густые брови и попросил таким голосом, что даже я захотел взять под козырёк:
- Так, слушайте-ка сюда, голубчики! Парень приписан к моему училищу! К моему! И ни один засранец, кем бы он себя ни считал, не имеет права без разрешения, подписанного мной или проректором, забирать ученика! И то, что мне пришлось сюда из самого Владимира пилить, чтобы решить вопрос – это уже такая жопа для каждого из вас, что только быстрое освобождение моего учащегося ещё может спасти ваше начальство от каторги, а вас – от ухода в городовые… Или, того хуже, в дворники!
- Особые хоть, ваша светлость? – с энтузиазмом уточнил Петя, которого его работа в моём лице за последние сутки, похоже, достала.
- Ну не без того… – его светлость покрутил огромной лапищей в воздухе, как в мире Андрея любил делать один президент России со своим знаменитым «панимашь». – Давайте уже! Выдавайте мне учащегося, время дорого! Мне в ещё в училище заехать надо, раз уж тут оказался…
А дальше случилось обычное для таких печальных ситуаций переглядывание, когда следователь смотрел на вышестоящего чина, чин смотрел на менталиста, тот – на следователя… И никто не хотел идти и делать. Ну потому как за это впоследствии отвечать надо будет.
Пришлось его светлости громко прочистить горло, что заставило машину Тёмного Приказа заработать активнее. Кандалы и ошейник сняли, меня отпустили, а мои вещи – браслет-удостоверение и телефон – передали ректору всея «Васильков». Мне он их сразу возвращать не стал: не глядя, сунул в карман. Но я решил, что высказывать протесты пока не время.
Тем более, меня шатало и мотало при ходьбе – не до протестов было. Приходилось все силы прилагать к тому, чтобы не свалиться, споткнувшись о свою же ногу. Всё-таки двое суток на стуле, в кандалах, без еды и воды – это то ещё испытание, даже для молодого и здорового организма.
Моё состояние не осталось незамеченным ректором:
- Ты чего на ногах еле стоишь? Не кормили, что ли?
- Даже не поили, ваша светлость! – немедленно нажаловался я.
Мы как раз двигались по первому этажу Тёмного Приказа, и суровый Рюрикович не стал долго возмущаться таким измывательствам. Скорее всего, даже не собирался – наверняка знал, как все эти расследования проводятся. Просто поймал доверенного, который тащил на подносе две чашки в один из кабинетов. Одну чашку отобрал, понюхал, что внутри, и сунул мне: