Она проехала мимо цепочки музеев и наконец свернула на 14-ю улицу. Справа высилось здание Бюро гравюр и печатей, слева расположился приливный бассейн. Бюро представляло собой огромное и мрачное серое здание. Фролих обогнула его и остановилась напротив главного входа. Она не стала выключать мотор, держа при этом ногу на педали тормоза, и принялась разглядывать высокие и узкие окна Бюро.

– Джо некоторое время работал здесь, – пояснила она. – В то время, когда создавалась новая стодолларовая купюра. Он считал, что раз уж должен защищать деньги от подделок, то обязан внести свой вклад в их создание. Это было очень, очень давно.

Она склонила голову, и Ричер обратил внимание на красивый изгиб ее шеи. Он молчал.

– Мы иногда встречались с ним здесь, – продолжала Фролих. – Или на ступеньках мемориала Джеферсона, а потом гуляли вокруг бассейна поздно вечером. Обычно весной или летом.

Ричер посмотрел направо. Согбенный Джеферсон среди голых деревьев отражался в спокойной воде.

– Я ведь очень любила его, понимаешь?

Ричер снова промолчал и только смотрел на ее руку, державшую руль. Он обратил внимание на ее тонкое запястье и идеальную кожу, все еще сохранявшую следы летнего загара.

– А ты очень на него похож.

– Где он жил?

Она удивленно посмотрела на Джека:

– А разве ты этого не знаешь?

– По-моему, он мне об этом никогда не рассказывал.

В салоне наступила тишина.

– У него была квартира в Уотергейте.

– Он снимал ее?

Фролих кивнула:

– Она практически стояла пустая, ну, как временное жилье.

– Наверное. У нашего семейства, по-моему, вообще никогда не было ничего своего в смысле жилья.

– У семьи твоей матери было. Они владели целыми поместьями во Франции.

– Неужели?

– И этого ты тоже не знал?

Он неопределенно пожал плечами:

– Я знал, что она была родом из Франции, как мне помнится. Но о поместьях, уверен, ничего не слышал.

Фролих сняла ногу с тормоза, посмотрела в зеркальце заднего вида и легко влилась в транспортный поток.

– У вас, ребята, какой-то странный взгляд на семью, – покачала головой женщина. – Просто дикость какая-то.

– Тогда мне это казалось нормальным, – хмыкнул Джек. – Ну, мы считали, что все семьи такие.

У Фролих зазвонил мобильный телефон. Негромкая электронная трель всколыхнула тишину салона. Женщина откинула крышку, несколько секунд слушала чей-то голос, затем закрыла телефон.

– Это Нигли, – сообщила Фролих. – Она закончила допрашивать уборщиков.

– Что-нибудь удалось выяснить?

– Она ничего не сказала. Будет ждать нас в офисе.

Фролих объехала ряды магазинов и направилась на север по 14-й улице. Телефон зазвонил снова. На этот раз слушать женщине пришлось дольше. Сама она молчала и через некоторое время так же спокойно просто закрыла крышку, продолжая смотреть на дорогу перед собой.

– Армстронг собрался уходить, – заговорила она. – Я отправляюсь туда, чтобы попытаться уговорить его поехать со мной, а тебя сейчас подброшу до гаража.

Она спустилась по пандусу и подождала, пока Ричер выйдет из машины, затем развернулась и снова выехала на шумную улицу. Ричер теперь без труда отыскал дверь в вестибюль, где находился единственный лифт, добрался до третьего этажа и сразу же увидел Нигли, которая поджидала его в приемной. Она сидела, выпрямившись, в кожаном кресле, спокойная и уверенная в себе.

– Стивесант здесь? – сразу же поинтересовался Ричер.

Она отрицательно покачала головой.

– Ушел по делам, но не очень далеко. В Белый Дом.

– Я хочу осмотреть ту самую камеру, – пояснил Джек.

Они прошлись по коридорам и через некоторое время очутились в секретарском закутке у кабинета Стивесанта. Секретарь сидела за своим столом, на котором стояла ее раскрытая сумочка. В руках женщина держала маленькое зеркальце в черепаховой оправе и тоненький флакон блеска для губ, которым она подправляла макияж. Это незатейливое занятие сразу сделало секретаря обычной земной женщиной. Конечно, при этом она оставалась профессионалом высшего класса, но казалась еще просто милой и человечной старушенцией. Увидев посетителей, она смутилась и сразу же спрятала косметику, словно смущенная тем, что ее застали врасплох. Ричер всматривался в камеру, висевшую позади нее, над головой. Нигли сначала взглянула на дверь, ведущую в кабинет Стивесанта, затем на секретаря.

– Вы хорошо помните то самое утро, когда здесь появилось послание? – поинтересовалась Нигли.

– Ну конечно, – кивнула секретарь.

– Скажите, почему мистер Стивесант оставил здесь, на вашем столе, свой «дипломат»?

Секретарь замешкалась лишь на секунду:

– Потому что был четверг.

– А что происходит по четвергам? У него была назначена какая-то встреча и нужно было сразу же уезжать?

– Нет, его жена отправляется в Балтимор по вторникам и четвергам.

– И какая же тут взаимосвязь?

– Она бесплатно работает там в больнице.

Нигли посмотрела женщине в глаза.

– Но каким же образом это может повлиять на «дипломат» ее супруга?

– Она едет туда на машине, – пояснила секретарь, – забирает их единственный автомобиль. А служебной машины у мистера Стивесанта нет, потому что ему практически никуда не нужно больше выезжать. Вот поэтому ему приходится добираться до работы на метро.

Нигли смотрела на секретаря и ничего не понимала.

– То есть как? Он ездит сюда дважды в неделю подземкой?

Женщина серьезно кивнула.

– Поэтому для вторников и четвергов у него имеется другой «дипломат», поскольку он вынужден его ставить в вагоне подземки на грязный пол. Со своим обычным «дипломатом» он бы так никогда не поступил, боясь его испачкать.

Нигли не шевелилась. Ричер вспоминал видеокассету, те моменты, когда Стивесант выходит из кабинета в среду вечером, и когда снова появляется там в четверг утром.

– Я почему-то не заметил разницы, – признался он. – По-моему, это один и тот же «дипломат».

Секретарь согласно кивнула:

– Одна и та же модель, – подтвердила она. – Та же фирма и год выпуска. Он не хочет, чтобы кто-то знал об этом. Но только один «дипломат» предназначен для автомобиля, а другой он носит только тогда, когда ему приходится пользоваться подземкой.

– Но почему?

– Он ненавидит грязь. Мне даже кажется, что он ее немножко побаивается. Так вот, по вторникам и четвергам он даже не заносит свой «дипломат» в кабинет, а оставляет здесь, на моем столе, а я потом в течение всего дня приношу ему из него разные документы, когда это потребуется. Если на улице дождь, то он и ботинки свои оставляет здесь, у меня. Создается такое впечатление, что у него там не рабочий кабинет, а японский храм.

Нигли посмотрела на Ричера и скривилась.

– Он немного эксцентричен, конечно, но эти капризы совершенно безобидны, – вступилась за шефа секретарь, а затем заговорила тихо, словно боялась, что ее голос могут услышать в Белом Доме. – Правда, его предосторожность совершенно излишня, если вам интересно узнать мое мнение. Вашингтонское метро считается самым чистым во всем мире.

– Все понятно, – подытожила Нигли. – Хотя и странно, и диковато.

– Но при этом совершенно безобидно, – повторила секретарь.

Ричер потерял интерес к истории с «дипломатами», зашел за спину секретаря и взглянул на пожарную дверь. На ней был блестящий стальной брусок на уровне талии человека среднего роста, как наверняка предписывалось инструкциями. Он положил на него пальцы, замок нежно щелкнул, а когда Джек нажал посильнее, дверь плавно распахнулась. Она представляла собой массивную огнеупорную металлическую конструкцию, подвешенную на трех мощных петлях, поддерживающих ее вес. Джек вступил на небольшую квадратную площадку лестничного пролета. Здесь он увидел бетонную лестницу, куда более новую, чем все элементы самого здания. Лестница, снабженная стальными поручнями, вела как на верхние этажи, так и вниз, до уровня земли. Тусклые электрические лампочки аварийного освещения были упрятаны в проволочные сетки. Очевидно, эту узкую лестницу пристроили к зданию во время реконструкции, чтобы усовершенствовать противопожарную защиту.