— Мерзавец!!! — Родик вскинул пистолет.

Стой, стой, Родион Иваныч! — испугался Пиранделло. — Опусти пистолет, Христом Богом молю! Не ровен час выстрелит. Грех надушу… — Он передал поводок Герстнеру и сказал: — Держи Фросю крепче, Антон Францыч. А то она их всех порвет.

Подошел к главарю, за спиной которого теснилась вся банда.

— Чего балуешь?

— А те чё? — Главарь легонько пихнул Федора в грудь.

— А ничё. — Федор тоже его пихнул.

— А ты кто такой? — И главарь пихнул Федора посильнее.

— Я? — Федор на секунду задумался. — Я — Пиранделло!

Банда оскорбительно захохотала. Главарь усмехнулся:

— Кто-о-о?! — И снова пихнул Федора в грудь.

— Пиранделло я!!! — обиженно крикнул Федор и так пихнул главаря, что тот отлетел на несколько метров, врезался в свою банду и свалил на землю всех до единого.

Федор вышел на дорогу, легко поднял огромное дерево и понес его к обочине. Но в это время банда уже очухалась и бросилась на него, вздымая колья и вилы.

Держа в руках пятисаженное дерево в обхват толщиной, Федор просто повернулся вокруг своей оси и этим деревом шарахнул банду так, что вся она с воем улетела в придорожный лесок. А главарь оказался висящим на ближайшей березе. И шапка главаря упала с его головы на землю.

Тут Герстнер не сдержал Фросю, и та со злобным кобелиным лаем бросилась вслед за бандой…

Со штангой на запятках колымага ехала вдоль берега небольшого озерца. Вместо сбежавшего кучера лошадьми теперь правил Пиранделло. Рядом на облучке сидела коза Фрося в трофейной шапке главаря.

С дерева, висящего прямо над озером, за колымагой следил Тихон Зайцев. Когда колымага проехала под ним, Тихон засуетился, ветка, на которой он сидел, обломилась, и тайный агент с воплем ужаса полетел в воду.

— Помогите!., — услышан Пиранделло и резко осадил лошадей.

Родик и Герстнер тревожно выпрыгнули из колымаги…

В ожидании лошадей они сидели на постоялом дворе и отпаивали горячим козьим молоком мокрого, дрожащего, закутанного в клетчатый плед Тихона Зайцева.

— Как же это ты, секретный агент тайной полиции, плавать не умеешь? — спросил Родик.

— Да когда было плавать-то учиться, ваше благородие Родион Иванович? Ведь все пишем да следим, следим да пишем… — шмыгал носом Тихон.

— Господи! — поразился Родион. — Я же всю жизнь считал, что тайный агент Третьего жандармского отделения и плавает как рыба, и стреляет, как Робин Гуд! Из пистолета — бац! И с сорока шагов — белке в глаз!..

Зайцев горестно махнул рукой:

— Да я с пяти шагов слону в задницу не попаду…

— Дай-ко я тебе еще молочка подолью горячего, — жалостливо сказал Пиранделло. — Козье молоко от всех напастей!

Мимо пробежал станционный смотритель, покосился лукаво.

— Как с лошадьми, любезный? — спросил его Родик.

— Лошадей нет, извиняюсь, и не предвидится, ваше благородие.

— Черт знает что… — пробормотал Родик и спросил у Тихона: — А документ у тебя какой-нибудь есть?

— А как же! — Тихон нашарил нагрудный кожаный мешочек, вытащил подмоченную бумаженцию. — А то случись чего!..

Родик прочитал документ, на секунду задумался и сказал:

— Вот что, Тиша. Поедешь с нами. Харчи наши, жалованье казенное. Доносы тебе поможем писать. А сейчас… — И крикнул станционному смотрителю: — Эй, любезнейший! Быстро четверку лучших лошадей тайному агенту Третьего отделения собственной его величества канцелярии! Покажи ему документ, Тихон. Покажи, покажи!..

Запряженная четверкой лошадей, ехала вместительная карета с огромной штангой на запятках.

Теперь в карете сидели пятеро — Герстнер, Родик, Пиранделло, коза и Тихон Зайцев. Все работали; Герстнер делал пометки на грифельной доске, Родик отмечал проезжаемые места на карте, Пиранделло вычесывал Фросю, Зайцев писал очередное донесение Бенкендорфу.

— Дальше как, Родион Иванович?.. — спросил Тихон и показал уже написанное.

— Не «сикретно», а «секретно», грамотей. А дальше так: «С величайшими опасностями и риском для жизни мне удалось внедриться в наблюдаемую группу». Написал? Точка. Теперь проси жалованье за истекшие полгода и подписывайся: «Агент ноль, ноль, ноль, семь». Или «восемь»? А, Тихон? Как там у вас это делается?

— Нет. Я обычно пишу: «Преданный Отечеству и вашему высокопревосходительству Тихон Зайцев».

— Очень хорошо! Вот так и пищи. Не меняй стиль.

Перед самым Петербургом карета наших героев попала в плотный туман. Тревожно блеяла Фрося, бестолково суетились вокруг кареты путешественники, отчаянно причитал возница:

— Ой, беда-то… Помоги, сохрани и выведи, Господи!..

И вдруг совсем рядом в тумане возникло некое странное свечение в человеческий рост с неясными очертаниями. И насмешливый девичий голос проговорил:

— По таким пустякам — и сразу к самому Господу? Все замерли. Свечение растаяло, и на его месте возникла прелестная девушка лет восемнадцати.

— Что это вы так приуныли? — улыбнулась она.

— Заблудились… — хрипло сказал Пиранделло,

— Эка важность! — Девушка что-то пошептала лошадям, погладила их и крикнула путникам: — Садитесь!

Она сразу же уютно устроилась в карете и приказала вознице:

— Погоняй!..

Лошади легко понесли карету в сплошной белой мгле. Фрося положила голову девушке на колени и блаженно прикрыла глаза.

— Батюшки!.. Она же никого к себе не подпускала! — перекрестился Пиранделло.

— Ура! — заорал возница. — На большак вылезли!!! Герстнер церемонно снял шляпу. Девушка предупредила вопрос:

— Меня зовут Мария.

— Местная? — сразу попытался уточнить Зайцев.

— Это как посмотреть, — рассмеялась Мария. Родион Иванович увидел, как Мария зябко передернула плечами.

— Озябла, Машенька?

— Ага. Ждала вас долго.

Пиранделло тут же сбросил с плеч кафтан, набросил его на девушку… Зайцев поспешно вытащил свою подзорную трубу, отвинтил окуляр, налил в него из трубы водки, проворковал:

— На-ко хлебни, Манечка…

Не чинясь, Маша выпила и пустила трубу по кругу. Когда очередь дошла до Герстнера, тот с инженерным интересом осмотрел трубу:

— Как же вы смотрите через водку, Тихон?

— А через ее завсегда лучше видно, Антон Францыч.

— Какой талантливый народ! — Герстнер выпил, передал трубу Родику.

Тот налил себе в окуляр:

— Твое здоровье, Машенька. Тебя нам словно Бог послал…

— Вообще-то так оно и было, — весело ответила Маша.

Родик выпил и, потрясенно глядя на Машу, проговорил:

— Да, есть еще женщины в русских селеньях…

В Петербурге у отеля «Кулон» Родик руководил разгрузкой экипажа. Зайцев стоял на крыше кареты, сверху подавал багаж. Фрося охраняла поклажу — бросалась на каждого проходящего.

— Жить будем здесь — каждому по комнатке. Штаб назначаю в апартаментах Антона Францевича. До утверждения проекта — никаких увольнений!

— Родик, я готов поверить в то, что вы действительно внук фельдмаршала Кутузова! — восхитился Герстнер.

— Нет, Антон Францевич, это легенда для провинциалов.

— А ежели мне отлучиться потребуется? — сверху спросил Зайцев.

— Считай себя мобилизованным, а посему на казарменном положении! — жестко отрезал Родик.

— Исхитряйся как-нибудь. На то ты и тайный агент, — усмехнулся Пиранделло.

— Ты еще мне будешь указывать!.. — обиделся Тихон.

— Не ссорьтесь, друзья мои, — сказал Герстнер. — Мы с вами начинаем грандиозное дело. И жить должны в мире и согласии.

— И в любви к ближнему, — добавила Маша и каждого одарила таким ласковым взглядом, что Пиранделло, не рассчитав собственных сил, резко рванул свою штангу с запяток.

Освободившись от гигантской тяжести, задние рессоры кареты мгновенно выпрямились, и карета скатапультировала тайного агента на балкон второго этажа, где Тихон и повис на руках в пяти метрах от земли.