Леонардо оставил Корделию в глубоких раздумьях. Он окончательно убедил ее в невиновности Гвидо, и теперь она понимала, что с самого начала сомневалась в его неверности.

Постепенно девушка пришла к выводу, что причиной их разрыва стало то, что Гвидо отказывался выслушать ее версию событий десятилетней давности, а она страдала от шаткости своего положения. Они были очень счастливы во время медового месяца, но подспудно ее мучила мысль о том, что Гвидо так и не избавился от желания отомстить ей за оскорбление.

Сама не понимая почему, сейчас она воспринимала все по-другому. Она избавилась от Гвидо, но в ту самую минуту, как он вышел за дверь, уже хотела вернуть его. Только гордость и упрямство удержали ее от этого.

Долгими одинокими вечерами Корделия убеждала себя, что поступила правильно, по ночам корила за то, что выгнала Гвидо, а за завтраком обливалась слезами, вспоминая, как он засиял, узнав, что она беременна.

Как ни странно, теперь, после разговора с Леонардо, Корделию больше всего расстраивало мнение Альбертины Доминциани о том, что брак ее сына был ошибкой. Она ведь может убедить Гвидо подать на развод!

Корделия часто созванивалась со своей матерью, но эти разговоры утомляли ее, потому что каждый раз ей приходилось балансировать на шаткой грани между ложью и правдой. Мирелле Кастильоне, которая теперь жила под Миланом со своим отцом, не терпелось навестить свою замужнюю дочь, но та постоянно искала причину отложить этот визит, ссылаясь то на то, что Гвидо уехал по делам, то на то, что она очень занята...

Вскоре после отъезда Леонардо на вилле зазвонил телефон. Корделия, уверенная, что это ее мать, взяла трубку и жизнерадостно произнесла:

— Привет, мама!

— Это Гвидо, — услышала она в ответ. Голос его был таким невыразительным, что она забеспокоилась.

— Ты здоров? Воцарилось долгое молчание.

Корделия до боли в пальцах сжимала трубку. Услышав родной голос, она мгновенно забыла и о гордости, и о выдержке.

— Ты считаешь, что после всего, что я наговорила тебе, глупо задавать такой вопрос? — начала она, надеясь вызвать Гвидо на откровенный разговор.

— Не совсем, — наконец ответил он. — Вертолет доставит тебя в Милан к восьми часам. Я встречу тебя.

Корделия от неожиданности ахнула.

— О, Гвидо! — воскликнула она.

— Что?

— Мне так плохо! — Она почувствовала, что вот-вот снова расплачется.

— Странно, ведь ты получила все, что хотела — мой дом, ребенка... и избавилась от меня, — сухо перечислял он.

— Но я хочу тебя! — выкрикнула Корделия. Ответом ей была мертвая тишина. Потом она услышала, как откашливается Гвидо, и снова воцарилось молчание.

— Даже не знаю, что тебе сказать, — послышалось наконец в трубке, когда она уже потеряла всякую надежду на ответ.

— Ладно. Не беспокойся, я понимаю... Я не буду!

Обливаясь слезами, Корделия засунула телефон под подушки. Звонки продолжались, но она не отвечала.

Гвидо прав, я сама разрушила наши отношения, говорила она себе. Если и была надежда на то, что мы будем вместе, я ее уничтожила.

То, что она отстояла свои принципы, было слабым утешением, ведь она любила Гвидо и нуждалась в нем, но сама вынесла смертный приговор их браку.

Вскоре в комнату, постучавшись, вошла экономка.

— Наверное, у вас сломался аппарат, синьора, — произнесла она. — Вам звонит синьор Доминциани.

Корделии ничего не оставалось, как спуститься в холл.

— Почему ты не берешь трубку? — рявкнул ей в ухо Гвидо.

— Хорошо, увидимся в восемь. Я сказала, что ты мне нужен, только из-за ребенка! — солгала она и тут же услышала короткие гудки.

Итак, скорее всего, мы будем обсуждать условия развода, предположила Корделия. Впрочем, нет, этим займутся адвокаты. Почему я солгала Гвидо насчет ребенка?

Собираясь в дорогу, она оделась во все черное.

Во время полета у Корделии было время обдумать все свои ошибки. Когда вертолет приземлился и она вышла, то с удивлением обнаружила, что оказалась не у виллы Гвидо, а на лужайке возле дома его родителей.

Слуга встретил ее на пороге и проводил в холл с лепниной на потолке и античными скульптурами по углам. Корделия и сама чувствовала себя каменным изваянием, как и в тот раз, когда впервые вошла в этот дом, чтобы познакомиться с семьей жениха.

От этого воспоминания слезы навернулись ей на глаза. Если бы только можно было вернуться туда, в свои семнадцать лет... ведь тогда Гвидо любил ее по-настоящему.

— Корделия...

Она обернулась и затаила дыхание. Гвидо стоял у дверей, глядя на нее, и, как всегда, под его взглядом сердце ее забилось учащенно, а колени ослабели.

— Руки-ноги на месте, голова тоже... — пробормотал он.

Корделия не поняла, о чем он говорит, и просто пошла через весь холл к нему, словно притягиваемая магнитом.

— Мне нужно сказать тебе всего несколько фраз... — произнес Гвидо.

Она остановилась как вкопанная и только теперь заметила, что он сильно похудел, побледнел, глаза его запали, а возле рта залегли глубокие морщины.

Он провел ее в библиотеку.

— Во-первых, я порвал все экземпляры нашего брачного контракта.

Это сообщение не слишком обрадовало Корделию. Теперь он предложит мне щедрую компенсацию и объявит о разводе, подумала она.

Гвидо взял ее за руку.

— Ты обвинила меня в том, что я женился на тебе из-за приданого. Так вот, знай: я получил право контролировать дела, но владельцем корпорации остался твой дед, и он может распоряжаться своей собственностью, как захочет.

Корделия была поражена.

— Но как же...

— Джакомо не хотел, чтобы в контракте было это условие, но я на нем настоял, потому что считал тогда, что наш брак... очень скоро закончится разводом, — с трудом закончил фразу Гвидо.

Это признание все меняло. Значит, он жаждал мести, а не выгоды, догадалась Корделия и побледнела. Он все предусмотрел.

— Еще одно... и, несомненно, самое важное... — Гвидо поколебался, прежде чем продолжить.

Сейчас он заговорит о ребенке, подумала она, и возможно, предложит мне сохранить видимость брака.

— Мне понадобилось немало времени, чтобы усвоить простой урок, — после долгой паузы выдавил Гвидо. — Но потом я понял: все, что произошло десять лет назад, банальность.

— Б-банальность? — заикаясь, повторила Корделия.

— Конечно. Ты увидела меня в объятиях бывшей подружки и ответила ударом на удар, а я возненавидел тебя и лелеял эту ненависть все десять лет — одним словом, вел себя как мальчишка, а не как мужчина.

Голова у Корделии закружилась. Гвидо говорит так откровенно и честно... Неужели он наконец простил ее?

— Ты сказала, что хочешь меня... Так, значит, мир?

Она встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах такое же страстное желание, какое испытывала сейчас сама.

— Мир, — подтвердила она, не задумываясь.

Он облегченно вздохнул и крепко обнял ее. Прижавшись к нему, Корделия услышала, как бьется его сердце — громко и часто, словно после долгого бега.

— Эугения здесь, — помолчав, сказал он, и она вздрогнула. — Джакомо тоже. — 4Поймав ее озадаченный взгляд, Гвидо пояснил: — Я собрал всех, кто так или иначе участвовал в разрыве нашей помолвки десять лет назад... кроме Умберто, — грустно добавил он и повел ее в столовую. — Они сейчас ужинают. Твой приезд будет для них неожиданностью.

— Ты спланировал это заранее? — удивленно спросила Корделия, но Гвидо уже открывал перед ней дверь.