Племена гоблинов платили ему дань, совершали жертвоприношения и наносили его изображение на свои тотемы.

В молодости, столетия назад, Уршула господствовал на территории от гор Галены на юге и вплоть до восточной границы основания Великого Ледника, очерчивающего северный край Ваасы.

Но с возрастом его пыл угас. Возраст принес удовлетворённость и груды сокровищ, запах и вкус которых — как и магическая энергия — создавали блаженное ложе. Очень редко дракон выбирался из мягкого торфа и холодных камней своего подземного логова.

Время от времени, однако, запах свежего мяса, дворфа, человека, орка или даже случайного эльфа, доносился до него, и когда он сопровождался звоном магии и металлическим вкусом монет, Уршула просыпался.

Он сидел перед своими трофеями, все дворфы были убиты и съедены. Его передние лапы, столь смертоносные и вместе с тем изящные, перебирали сокровища, в то время как он размышлял, понравился ли ему больше вкус сырого дворфа, как тот, что был убит первым у пруда, или же сожжённого кислотой, как парочка неподалёку. Большой раздвоенный язык выскальзывал меж клыков, пока он обдумывал варианты, в поисках кусочка-другого, чтобы помочь своим внутренним дебатам.

В скором времени все ценные вещи были сложены в один мешок. Он подцепил его одним когтем и обратил свои чувства на юг, откуда доносился едкий запах орка. На самом деле Уршула уже не был голоден, да и мысли о сне были довольно притягательны, однако он расправил огромные кожистые крылья и поднялся вверх на задних лапах, вытягивая свою змеиную шею, позволявшую ему видеть далеко на юг.

Глаза дракона сузились, как только он заметил столб дыма, поднимавшийся от отдалённого города. Конечно, он знал о поселении, он слышал, как его начинали строить, но никогда не придавал ему особого значения. Запах орков был сильным, но, как известно, последние не были богаты ни магией, ни монетами.

Дракон оглянулся на пруд и посмотрел на туннели под тёмной водой, ведущие к его дому. Затем обратил взгляд на юг и снова согнул крылья.

Все еще держа мешок, Уршула подпрыгнул в воздух.

Огромные крылья развернулись параллельно земле с лёгким наклоном и поймали под собой воздух, поднимая змея вверх. Он смотрел на город с высоты, и был удивлён его размерами. Не одна тысяча жителей обитала в нём, во всяком случае, так казалось из-за стен, протянувшихся далеко и широко на юг. Внутреннее пространство было усеяно десятками строений, некоторые из них были большими и многоэтажными.

В звере поднялась волна ненависти. Уршула почти поддался порыву и ринулся вниз, взбешённый дерзким вторжением. Как они посмели построить такое на его земле!

Однако затем он услышал звуки горнов и увидел чёрные точки — стражей отдаленного города, карабкающихся по стенам.

Когда-то однажды Уршула напал на этот город — не на поселение, а на обустроенный и защищённый город.

Крыло, правая задняя нога и нижняя часть туловища всё ещё ныли от воспоминаний о той жгучей боли.

Тем не менее, эти чужаки не могли остаться безнаказанными.

Уршула поднялся выше в темнеющее небо. Он издал рёев, желая, чтобы его нападению предшествовал ужас.

Пройдя сквозь облака, он выровнялся и представил себе этих жалких глупцов, выстроившихся вдоль городской стены и в отчаянии всматривающихся в небо.

Некоторое время он летел на юг и затем нырнул. Всей своей мощью устремившись вниз, он на полной скорости вылетел из облака. Ветер свистел, обтекая его распростёртые крылья. Он слышал крики. Он видел мельтешение. Он чувствовал крошечные стрелы, настигавшие его.

Он пересёк стену и атаковал их кислотным дыханием, прочертив опустошающую линию в центре города. Несколько стрел задело его. Одно копьё поднялось достаточно высоко, чтобы достать Уршулу в воздухе.

Но он ушёл, пролетев над южной стеной.

Лёгкий наклон крыльев позволил дракону снова взмыть вверх.

Дракон знал, что ко второму заходу они подготовятся лучше, но второго захода не было.

Уршула поднялся ещё выше. Он вновь взял курс на север и пролетел высоко над городом за пределами досягаемости крошечных стрел.

Он заскользил вниз, пролетая над остатками лагеря дворфов, затем нырнул и погрузился в пруд, подняв стену воды высоко в воздух.

Опускаясь, он сложил крылья, и теперь огромное тело дракона, извиваясь, проталкивалось сквозь холодное течение подземной реки, несшей талые воды с Великого Ледника.

Уршуле всегда хватало воздуха, чёрные драконы прекрасно приспособлены к подобным условиям. Несколькими минутами позже он повернул в боковой проход. Лавовый туннель древнего вулкана постепенно поднимался, так что спустя довольно длительный промежуток времени дракон вылез из воды.

Он безошибочно следовал сетью поземных путей, пересекая коридоры столь широкие, что порой мог развернуть крылья, и столь узкие, что чешуйки задевали червей и корни деревьев, когда он проползал по ним. В одном из узких коридоров Уршула остановился и принюхался, затем кивнул, поняв, что находится параллельно своему логову.

Повернув голову к мягкой земле, дракон выпустил кислотное дыхание и, постепенно распыляя его, стал плавить и разрыхлять почву перед собой, продвигаясь вперёд.

Он попал в южный край боковой комнаты своего логова, прополз вперёд и стряхнул торф и землю с прилегавших друг к другу чешуек. Он остановился, хлопнул длинным толстым хвостом по земляной стене, обрушивая оставшийся позади туннель, и издал рык, больше похожий на кошачье урчание. Его светящийся взор обратился на ложе из монет и драгоценностей, наборов кольчуги и оружия. Он бросил свежий мешок сокровищ поверх кучи и скользнул вперёд.

Дракон лёг с приятными мыслями о разрушении, вновь поразмышлял над вкусом дворфа, сырого и приготовленного. Язык проскальзывал между огромных клыков в поисках остатков и сладких воспоминаний.

Затем светящиеся глаза дракона закрылись, логово погрузилось в непроглядную тьму, и Казимил-уршула-келлоакизилиан, Чудище Болот, уснул.

— Незначительный ущерб от слабого змея, — произнесла Байфаст Ледяная Смерть. По своему обыкновению она появилась в облике эльфа, при этом волосы её светились серебром, в отличие от обычного золотого или чёрного, а кожа была немного более бледной. Глаза же вообще не соответствовали остальному облику, они являли собой холодный оттенок жёлтого с чёрной полосой по центру, как глаза охотящейся змеи. — У Палищука начинают появляться шрамы, о которых ты предсказывал несколько лет назад, но это лишь несущественные последствия.

В комнате находился некто, сидевший за небольшим столом перед тремя большими книжными шкафами, медленно повернувший голову в сторону Байфаст. Ткань его серого плаща была разделена на полосы, приоткрывавшие бархатно чёрную мантию под ним. Его широкие рукава свисали с края стола, и когда фигура повернулась, стали видны пальцы.

Костяные пальцы. Живой скелет.

Под объёмным капюшоном мантии была лишь тьма, и Байфаст была этому рада.

Но её облегчение длилось не долго, так как Женги поднял одну из своих костяных рук и откинул капюшон назад.

Её глазам предстал серовато-белый череп. Куски гниющей плоти и нечеловеческие, потусторонние глаза — точки красно-жёлтого огня — заставили Байфаст отвернуться. И запах, эссенция самой смерти, практически гнал её прочь из комнаты.

Женги полностью снял капюшон, открыв клочья седых волос, слипшихся со всех сторон костяной головы. Если большинство людей ухаживало за волосами, чтобы выглядеть более привлекательно, то Женги, видимо, делал обратное.

Как большинство людей и большинство существ наслаждались жизнью, так же Женги наслаждался смертью. Он вышел за пределы своей человеческой формы, став нежитью. Среди всего разнообразия ходячих мертвецов Торила не было никого более мерзкого и отвратительного, чем лич. Вампир мог очаровывать, мог даже быть красивым, но лич не был существом утончённым. Лич не заключал сделку со смертью, как это делал вампир. Его состояние не было невольным, как в случае с обычными скелетами, зомби и упырями. Лич был сознательным существом, волшебником, чьи мощные чары и невероятное усилие воли победили саму смерть, который отказался уступать разум и самосознание или склоняться перед каким-либо потусторонним божественным существом.