– Мир только выиграет, если подохнет эта скотина, – сквозь зубы отвечал Зауер.

Эмма была удивлена резкой переменой Зауера к Штирнеру. Теперь Зауер не мог слышать его имени. Но Эмма не решалась спросить о причинах этой перемены. И они сидели молча.

Как-то Эмме показалось, что Зауер в хорошем настроении. По крайней мере, он был спокойнее обычного. Над морем летала стая аэропланов.

– Отто, а почему аэропланы не падают? – спросила вдруг Эмма.

– До какой степени ты глупа, Эмма! – ответил Зауер. – Поразительно, как я этого не замечал раньше!..

Эмма побледнела от горя и обиды.

– Ну что ж, можешь оставить меня, – ответила она дрогнувшим от слез голосом. – Возьму маленького Отто и уйду…

– Пожалуйста! Удерживать не буду. Но сына я тебе не отдам! – И, поправив одеяльце на ребенке, он вышел.

Эмма, уже не сдерживая слез, подошла к ребенку и склонилась над ним.

– Неужели я лишусь и этого?

На дорожке сада заскрипел под чьими-то ногами песок.

– Могу я видеть господина Зауера?

Эмма наскоро вытерла лицо платком и обернулась. Перед нею стоял молодой человек в летнем белом костюме, с рыжими волосами и веснушками на лице.

«Где я видела это лицо?» – подумала Эмма.

– Вы не узнаете меня? Мы, кажется, встречались.

– Ах да, да, господин Готлиб!

– Рудольф Готлиб, вы не ошиблись.

На голоса вышел Зауер. Готлиб поклонился:

– Господин Зауер, мне нужно с вами поговорить по весьма важному делу.

Они прошли в кабинет.

– Надеюсь, вам известно из газет, – начал Готлиб, – о всех событиях последнего времени.

– Я не читаю газет, – ответил Зауер.

Готлиб поднял с изумлением брови:

– Но об этом говорит весь мир!

Зауер был несколько смущен. С самого приезда на Ривьеру он совершенно не читал газет, как будто забыл об их существовании. Почему? Он сам не знал этого. И теперь вопрос Готлиба заставил его самого призадуматься.

– Я хотел отдохнуть, – ответил Зауер, чтобы как-нибудь объяснить странность, – а в газетах всегда есть что-нибудь, что взволнует или расстроит… все эти политические дрязги…

– В таком случае я должен вам осветить положение вещей. Дело идет уже не о политических дрязгах, а об опасности, которая угрожает целой стране, быть может, всему миру.

Готлиб рассказал Зауеру о необычайной войне между комитетом спасения и Штирнером и о бесславном поражении «железного генерала».

Зауер слушал с возрастающим вниманием, прерывая иногда рассказчика ругательствами по адресу Штирнера.

Эти реплики, видимо, очень нравились Готлибу.

– Я чрезвычайно доволен, – сказал Готлиб, окончив рассказ, – что вы, кажется, так же мало расположены к Штирнеру, как и я. Каждый из нас имеет свои причины ненавидеть Штирнера. Но вы с ним работали, были его правой рукой, и я, признаюсь, опасался, что вы и сейчас на его стороне. Тогда моя миссия не увенчалась бы успехом… Я послан комитетом – собственно, это была моя идея, – но я имею полномочия… Мне казалось, что вы единственный человек, который может открыть тайну необычайного влияния Штирнера на людей, тайну той силы, которою он обладает. В настоящее время большинство ученых склоняется к тому, что Штирнер овладел тайной передачи мысли на расстояние. Но секрет этой передачи не открыт. И если бы вы захотели… вы могли бы оказать нам огромную услугу… и награда…

Зауер поднялся и в волнении прошел по комнате.

– Награда? Свалить этого изверга Штирнера – лучшая награда для меня!

В этот момент Зауер подумал об Эльзе.

Ему вспомнилась сказка о принцессе, попавшей в руки злого волшебника. Штирнер – это волшебник. А он, Зауер, рыцарь, который должен освободить принцессу от чар. Освободить! Но как?..

– Я охотно помог бы вам, господин Готлиб, если бы хоть что-нибудь знал наверное. Собственно говоря, у меня имеются только догадки. Насколько мне известно, Штирнер до поступления на службу к вашему покойному дядюшке занимался научной деятельностью в области изучения мозга и передачи мыслей на расстояние. Он делал опыты над животными, и я сам видел, что эти животные проделывали чудеса. Я лично думаю… – Зауер помолчал, как бы колеблясь, затем продолжал, – что ваш дядюшка, Карл Готлиб, погиб не естественной смертью… Эта собака, бросившаяся под ноги старику в момент приближения поезда – пусть Штирнера не было в этот момент, – она могла действовать по его внушению.

Рудольф Готлиб привстал и вытянул вперед голову. От волнения он тяжело дышал.

– Я всегда думал, что в деле наследства скрыто преступление! – воскликнул он. – Но почему вы не высказали своих подозрений во время процесса? Больше того, на суде вы защищали интересы Эльзы Глюк…

Зауер пожал плечами:

– Я думаю, что я, как и все окружающие Штирнера, находился под влиянием этого ужасного человека. Я не ученый и не знаю, каким путем Штирнер внушает людям свои мысли. Но я думаю, что власть его ограничена известным кругом воздействия. Сужу я об этом по тому, что только здесь, вдали от него, я почувствовал, как стал постепенно освобождаться от какого-то гипноза, «размагничиваться» от того заряда, который, очевидно, получен мною перед отъездом. Или Штирнер не достиг еще возможности действовать на большие расстояния, или же он сделал мне, при моем отъезде, недостаточно сильное внушение, и оно со временем ослабело.

– Вы правы, – сказал Готлиб. – Но Штирнер, по-видимому, непрерывно совершенствуется, круг, сила и длительность его воздействия все увеличиваются. И кто знает, может быть, уже завтра мы не будем в безопасности и здесь.

Зауер вздрогнул:

– Опять? Опять подпасть под власть этого человека? Сделаться игрушкой в его руках? Нет, лучше бежать на край света! А еще лучше уничтожить Штирнера. Освободить себя и других!..

– И если это так, если тайна успеха Штирнера в этом, то бороться с ним можно только равным оружием. Кто даст нам его?

Они молчали. Зауер что-то обдумывал.

– Да, вы правы, – сказал он. – Бороться можно только равным оружием. Мне сейчас пришла мысль. Не может же быть, чтобы только один Штирнер занимался разрешением проблемы о передаче мысли на расстояние! Надо поискать среди ученых…

– Мы искали, – сказал Готлиб, – обращались к ученым, работавшим в этой области. Но их так мало. Мы запрашивали одного итальянского ученого. Он ответил, что то, что делает Штирнер, еще недоступно современной науке. Или Штирнер гений в этой области, ушедший вперед, или тут что-нибудь иное.

– Но не один же итальянец…

– Мне приходилось читать об опытах еще одного ученого. Правда, он даже не имеет профессорского звания…

– И потому вы не обратились к нему? – с иронией спросил Зауер.

– Признаюсь…

– А Штирнер разве гнет нас в дугу своим профессорским званием? Надо непременно найти этого ученого! Нельзя упускать ни одного шанса.

Подумав немного, Зауер сказал:

– И нельзя упускать ни одной минуты. Вот что: я еду с вами, мы разыщем этого ученого и послушаем, что он нам скажет. Да, еще одно. Штирнер жил на вилле в Ментоне, это рядом. Надо заглянуть туда: не оставил ли он после себя каких-нибудь следов?

Зауер быстро собрался в дорогу.

– Эмма, – сказал он, встретив жену на веранде, – я уезжаю.

– Надолго? – тревожно спросила Эмма.

– Не знаю, но думаю, что надолго. – Холодно простившись с нею, он быстро вышел в сопровождении Готлиба.

А Эмма не знала, плакать ли о том, что Зауер покинул ее, или радоваться, что он не лишил ее ребенка.

Зауер, имевший доверенность от Штирнера, беспрепятственно проник в виллу Эльзы Глюк и внимательно осмотрел все помещение.

В одной из комнат, почти пустой, был найден огромный кусок металлического сплава. На полу валялись обрывки проволочной спирали, обломки фарфоровых изоляторов, клеммы, зажимы.

– Чистая работа! – сказал Готлиб, разглядывая сплавленную глыбу металла. – Штирнер умеет прятать концы в воду. Ясно, что здесь стоял какой-то аппарат. Но как удалось ему расплавить весь металл, не обуглив даже пола?