Она услышала, что дверь за ней захлопнулась.

— Это она? — спросил низкий голос.

— Возможно, — ответил другой, более сухо.

Аш поморгала, чтобы глаза приспособились к свету после полутьмы. Панели стен были увешаны трубками и лампами под стеклянными колпаками, в которых шипел греческий огонь. По углам комнаты стояли масляные горелки, и от исходящего от них сладкого запаха у нее в голове прояснилось, и ей вспомнилась с поразительной ясностью палатка на поле боя, сколько-то лет назад, в Италии, среди наемников визиготов.

Но тут — не палатка. Под ногами пол, выложенный красными и черными плитками, довольно истертый, так что босыми ногами она нащупывала в нем выбоины. В мозаичных плитках отражался свет двадцати ламп.

Сверкающие стены от пола до сводчатого потолка были покрыты квадратными цветными изображениями толщиной в четверть дюйма. На нее смотрели образы святых и иконы:

Катерина со своим колесом, Себастьян со своими стрелами, Меркурий с хирургическим ножом и отрезанным у вора кошельком, Георгий и дракон. Сверху мерцали золотые рясы и живые темные глаза.

Высокий ребристый потолок терялся в тени. В свете остроконечных языков пламени греческого огня она ощущала запах земли. Вся задняя стена комнаты представляла собой одну огромную мозаику с изображением Быка и Древа, оттуда за ней следил Христос — с того места, где Он висел; за ней наблюдали святая Херлена, сквозь ноги которой пробивались листья, и святая Танитта. note 116

От гнетущего впечатления всего этого она пропустила часть разговора и собралась с силами, когда в этой адски холодной комнате замерло эхо только что сказанных слов. Она посмотрела вперед, на тяжелую полированную мебель этой комнаты, прямоугольную кушетку и столы. Там сидели двое. С нее не сводил глаз худой мужчина лет пятидесяти, одетый в белое, как амир, с изборожденным морщинами лицом. У ног его присел и тоже смотрел на нее человек с толстым одутловатым лицом идиота, изо рта у него текли слюни.

— Иди, — амир ласково дотронулся до руки умственно отсталого. — Иди перекуси. Тебе потом расскажут о нашем разговоре. Иди, Атаульф. Иди, иди…

Идиот, которому могло быть и двадцать, и шестьдесят лет, прошел мимо нее, искоса поглядывая яркими глазами; у него были густые светлые брови и редеющие волосы. Слюна все текла с его толстых губ.

Аш отошла на шаг, пропуская его, и воспользовалась моментом, чтобы оглядеться. В этой комнате не было окон. Была только одна двустворчатая дверь. Перед дверью стоял ариф Альдерик.

— Тебя накормили? — спросил ее амир.

Рассматривая человека с белокурой бородой, Аш заметила некоторое его физическое сходство с дефективным. Но морщинистое лицо излучало ум.

Зная, что эта доброта — только способ сломать ее по контрасту с предыдущим обращением, она тем не менее вежливо ответила на своем лучшем карфагенском латинском:

— Нет, господин амир.

— Ариф, пусть принесут еду, — он указал ей на второе резное кресло, пониже, стоявшее рядом с его креслом; Альдерик выглянул за дверь и отдал приказ. — Я амир Леофрик. Ты в моем доме.

Правильно. Вот и имя названо. Она упоминала о тебе.

Ты ей почти отец.

— Садись.

Как только она ступила на ковер, покрывающий кирпично-красные плитки, ногам сразу стало тепло. Вошел пепельный блондин, поставил на низкий столик неглубокое керамическое блюдо с горячей едой и безмолвно исчез. Он был того же возраста, что и Аш, как ей показалось; на шее у него был металлический ошейник, и Альдерик, и господин амир Леофрик обратили на него не больше внимания, чем на лампы. Потому что раб.

Стараясь не проявлять страха, от которого похолодело все внутри, она прошла по ковру и уселась на низкий дубовый стул, обитый тканью, спинка стула доходила ей как раз до локтей; и она на минуту растерялась — как сидеть на таком? Амир Леофрик, казалось, не подумал, что на этой искусанной блохами пленнице могут кишеть паразиты; он заинтересованно, с любопытством рассматривал ее.

В холодном воздухе комнаты дымилась еда — два-три кусочка чего-то желтого, мягкие по виду, многослойные по форме. Аш подхватила один кусочек голыми грязными руками и вгрызлась в теплое хрустящее тесто, с привкусом картофеля, рыбы и шафрана.

— Вот дерьмо! — огорчилась она: из плюшки вылилось чуть ли не все сырое яйцо, запеченное внутри, потекло по рукам, по запястьям. Одним быстрым движением она слизнула желток и белок с рук, заодно дочиста вылизав кожу. — Итак, монсеньор…

Подняла взгляд, намереваясь взять на себя инициативу разговора, и не договорила, вскочила на ноги, не замечая, что замызганная рубаха едва прикрывает ей ноги.

— Боже мой, это же крыса! — Она выбросила вперед руку, указывая на что-то на коленях у амира. — Это чумная крыса! note 117

— Дорогая моя, ничего подобного. — У визиготского амира была удивительно приятная улыбка, гораздо моложе, чем его морщинистое лицо; в его поседевшей белокурой бороде блеснули белые зубы. Он наклонил голову и ободряюще процвиркал.

Из складок его белого с золотой бахромой бархатного одеяния выглянул сначала розовый нос, потом остроконечная мохнатая мордочка. Крошечными черными глазками без зрачков животное заметило Аш и замерло. Аш смотрела ему в глаза, пораженная, что между ними установился контакт. В мягком свете ламп мех животного казался чисто белым.

Успокоенное тишиной, животное выползло на бедро Леофрика, осторожно пробираясь между складками одежды. За длинными задними ногами вылезал тонкий голый хвост. Сама крыса была длиной дюймов десять. Пока животное выползало, Аш, застыв от страха, рассмотрела, что нагой хвост покрыт чешуей, а яйца у крысы — размером с грецкий орех.

— Хотите сказать, что это не крыса? Брысь отсюда!

При звуке ее голоса грызун замер, изогнул спину — явно болен лордозом. Крысы — всегда черные, а мыши — то же самое, только еще хуже. Этот зверь, которого она, сдерживая страх, подробно рассмотрела, имел широкий крестец, передняя часть его тела была узкой. Морда более тупой формы, чем у мышей. Уши маловаты для такой широкой головы.

— Эта крыса другой породы. Моя семья привезла их из путешествия в Среднее королевство. note 118 — Амир Леофрик тихо что-то пробормотал и своим жестким пальцем почесал грызуна за ухом. Животное встало на задние лапки, принюхалось дрожащими усиками и уставилось в лицо хозяина. — Он, конечно, крыса, моя дорогая, но другого сорта.

— Крысы — комнатные собачки дьявола! — Аш отошла на два шага по ковру. — Они съедят половину ваших припасов, и даже все, если вы не заведете стаю терьеров; Боже, этого мне не хватало! Мерзкие, грязные… И принесут вам чуму! note 119

— Возможно, когда-нибудь. — И снова амир визиготов почирикал. Слышать такой звук из уст взрослого было ужасно смешно, и Аш показалось, что ариф Альдерик у двери тихонько фыркнул. Леофрик зашевелился:

— Кто мои любимицы, а? — прошептал он.

Ему на плечи вскочили еще две крысы. Одна желтая, с ляжками, пальчиками ног и мордой коричневого цвета; а другая — Аш поклялась бы, если бы свет в комнате был лучше, — была светлого синевато-серого цвета, можно сказать, голубой. На нее уставились еще две пары черных глаз-бусинок.

— Возможно, когда-нибудь, — повторил Леофрик. — Спустя тысячу поколений крыс. Они размножаются гораздо быстрее, чем мы. У меня есть записи, начатые десятки лет назад, когда эти были чисто коричневыми — и вполовину не такими красивыми, как ты, дорогая, — обратился он к одному из животных. — Эти уже целый век не болеют никакими болезнями. У меня много разновидностей. Крысы всех цветов и размеров. Ты их увидишь.

Аш, замерев, смотрела, как одна крыса протянула свою змееподобную головку и куснула визиготского амира за ухо. От укуса крысы бывает лихорадка, иногда смертельная; да и вообще они кусают больно, как будто тебя протыкают иглой. Она сочувственно поморщилась. Леофрик не шелохнулся.