Вот каркас полностью натянул преграждающий трос и остановился. В него угрюмо уткнулась и следующая блямба. Кажется, держит!

Но командир корабля, малый не дурак, еще больше увеличил дифферент на корму. Что-то сейчас не сдюжит — или трос, или кнехты, или я. Но вместо этого случилось другое. Самолет стал «сыпаться», в смысле резко терять высоту — такое бывает при большом дифференте. Летчикам спешно пришлось выйти из режима кабрирования и выровнять нос. Каркасы перестали давить на трос. Ну, что маленькая победа; утер я сопливые сектантские носы. Впрочем можно было еще ожидать, что сейчас кто-нибудь вылезет из рубки и устроит очередной поединок Пересвета и Челебея. Поэтому я наконец установил растяжку. Об том, что может шарахнуть граната при попытке открыть дверь, я любезно сообщил по интеркому, мол, не рыпайтесь, иначе каюк.

Но они не рыпнулись. Самолет после выравнивания начал набирать высоту и я уловил их новый план. Они придумали, как устранить того, кто сидит в грузовом отсеке и вредничает. Простой способ: подняться в разряженные слои атмосферы и выключить мои мозги — кабина-то разгерметизированная. Впрочем еще прежде кислородного голодания, меня может дубак погубить — зябко-то как в попе у Деда Мороза. Резкий ветер и мороз минус тридцать отличное сочетание для летального исхода, хоть я и в теплой куртке.

Вот и конец всему. Осталась правда еще магнитная мина, но взорви я ее — и самолет запросто рухнет. Тем самым я гарантированно ускорю свой собственный конец. Опять-таки взрыватели у ядерных зарядов неизвестно как себя поведут, не исключено, что сработают — правда это случится не на той высоте, где задумывалось. Может эффект окажется не столь грозным, но он будет. Шельфовый ледник ведь не слишком толстый и прочный.

Я поозирался. Долго озирался, от кислородного голодания плыли темные объемные круги перед глазами, а в ушах уже стучали колокола. Когда собрался заплясать последний танец, обнаружил на подволоке несколько панелей. Сковырнул одну ножом, но там только трубы гидравлической системы, от которой, скорее всего, зависит живучесть самолета.

А вот вторую панель пришлось отстреливать и за ней нашелся небольшой отсек. Каморка папы Карло. Я, поморщив лоб, сообразил, что это тот самый шлюз, который ведет к истребителю, установленному на фюзеляже сверху. Тут имелся и комбинезон пилота с радиофицированным шлемом. Пожалуй, такие подарки мне пригодятся. Я быстро скинул куртку и, скуля от холода, стал влезать в новый наряд. Эти чертовы застежки из меня всю душу вынули, но, в итоге, удалось даже использовать кислородную маску. Ну, чем я теперь не стратосферный летун? Ай да Вайзман, сукин сын. Потом глянул по сторонам. Наверху имелись кое-какие кнопочки и тумблеры. Я уловил идею и дернул рычажок, показавшийся мне интересным.

И тут ударил поток воздуха, чуть не расплющив меня. Сверху, оказывается, имелся люк, каковой опустился вниз и в сторону. Через открывшийся проем я увидел море бездонной сини. Это было небо. Но его заслоняла тушка истребителя. А еще я заметил выдвижной трап и направляющие для него. Непонятно, рассчитывал ли кто-нибудь попользоваться им в полете, но надо попробовать. Тем более, что у трапа имеются боковые ограждения типа бортиков. Я стал потихоньку двигать по направляющим металлическую лесенку. Едва она высунулась из фюзеляжа, как стала натужно звенеть, хотя и держалась. Стонала-звенела, но все-таки дошла до самого фонаря кабины. Я взял свой трос, крепчайшим образом обвязал себя вокруг пояса, другой конец закрепил в отсеке. И стал тащиться вверх по трапику.

Чем больше я выдвигался, тем крепче ветер придавливал меня к бортику. Каждый атом этого трапа скрипел, но все же не размыкал уз с соседними. Да здравствуют электромагнитные объятия! Моя душа почти полностью отделилась от тела, но мозг долдонил — если я сорвусь и трос не выдержит, то в итоге столкнусь с поверхностью — причем, это будет не больно. Я распадусь на быстрые молекулы намного раньше, чем нервные волокна смогут передать очень болевые импульсы. Впрочем на такой высоте скорость у винтовентиляторного самолета не была слишком большой — порядка четырехсот километров. И это почему-то успокаивало.

Я все-таки стал отдаляться от человекоформы по имени Николай Вайзман и приближаться к высшему существу. Только не к фраваши, который на самом деле был злобесным паразитом. Был еще один дух, по-настоящему Высший. Он не зависел от человекоформ, но запоминал и хранил их в себе. И даже если человекоформа погибала, он мог вспомнить ее снова, дав ей новую телесную жизнь. Высший сразу объяснил, чем люди отличаются от микробов — они могут любить, не потребляя, они могут познавать, ничего не забирая. Высший предлагал не растворяться в нем без осадка, а сотворить себе место рядом с ним. Такие вот дела, только я не забыл прилепить к борту истребителя магнитную радиоуправляемую мину — пригодится в беседе с летчиком.

И вот я добрался до фонаря пилотской кабины, страх к этому времени почти полностью выветрился, осталась только работа. Зато страх — и, наверное, немалый — возник у летуна, сидящего в кабине истребителя. Еще бы: вдруг какая-то зверская рожа постучалась к нему и, пригрозив пистолет-пулеметом, предложила поднять фонарь. И в самом деле, мне удалось связаться с обитателем кабины на радиоканале. Впрочем пилот запаниковал и отказался. Тогда я выстрелил из «Кедра», пуля пробила фонарь и летчик пошел мне навстречу. Фонарь поднялся, его сразу сорвало бешеным ветром, ну, а я стал размещаться в кабине. Я естественно предупредил летуна, что помимо пистолет-пулемета есть еще магнитная радиоуправляемая мина на борту, ее-то взорвать успею, если даже смайнаю вниз. Так что пришлось летуну подвинуться.

Это было непросто, самолетик-то одноместный, то есть стульчик один. В итоге, оказался пилот у меня на коленях. Кому ж это понравится? Ни мне, ни ему, надеюсь. Однако он действовал целиком по моим указаниям: включил мотор, набрал нужную тягу, развел специальные держащие кронштейны и мы аккуратно оторвались от транспортного самолета. Поднялись над его фюзеляжем на пять, потом на пятнадцать метров, сохраняя тот же курс и скорость. От троса я не стал освобождаться, а напротив, предусмотрительно разматывал его — длины-то в нем было не меньше пятидесяти метров. Пилота звали Алик Муртазаев, был он человек наемный, не «оловоглазый», так что с ним, можно сказать, я договорился.

Потом по радио я предложил экипажу транспортника следовать в обратную сторону, куда-нибудь в Джелалабад. Мне ответили твердым отказом. Даже послали подальше, вернее пообещали отрывать от меня по одному атому до последнего и предавать их ядерному распаду. Тогда истребитель немного клюнул носом и стрельнул из пушки по фюзеляжу транспортника. Задумывалось, что это будет предупредительным жестом, но, похоже, при том накрылось радионавигационное оборудование — большой самолет стал явно блуждать.

Впрочем, и транспортник ответил ударом на удар, прямо из пробоины застрочил крупнокалиберный пулемет и подпортил нам рули направления. Истребитель стал рыскать, давать то один, то другой крен, чтобы кое-как выдержать курс. Трос то провисал, то натягивался, угрожая меня выдернуть из кабины. Я понял, что надо решаться еще на один обстрел, авось загоню транспортник в нужную мне сторону как непослушного барана. И тут по радио с большого самолета ко мне обратился Курт.

— Не вздумай, сукин сын, палить снова из пушки. Я выбрался из тюка и держу здесь всех под прицелом.

Никак не ожидал его, подлеца, услышать. Но не мог я тратить сейчас умственные силы, чтобы осмыслить это дивное событие.

— Уводи, Курт, самолет, проваливай из Антарктики.

— Тут вообще никто не знает куда мы летим, все навигационные системы вышли из строя и даже альтиметр не фурычит.

Минуту у меня заняло размышление и измышление.

— С навигационными системами и дурак лететь сможет. Дуйте на север — уж гирокомпас-то должен работать. А теперь пункт второй. Истребителю уже никак не вернуться на ваш фюзеляж — при таком рыскании-то. Поэтому он будет лететь, пока не кончится топливо, а я соскользну обратно по тросу.