На улице им повстречался Дит.

— Куда в такую рань? — Он поставил на землю ведро с водой и недоверчиво покосился на Фокдана: — Мать не успел порадовать, а уже уходишь.

— Мы ненадолго, Дит, — махнул ему рукой Хейзит, проходя мимо. — Надеюсь, что ненадолго.

— Что, и конягу забираешь? — поинтересовался старик, провожая их взглядом до самого хлева.

— Так он же не мой, Дит. Чужого брать не приучен.

— Это ты правильно говоришь. Хотя нам в хозяйстве вторая лошадка ой как пригодилась бы! Нынче хорошие кони в цене. Я вчера на рынке такого видел!

Они не стали слушать, что именно видел Дит на рынке, кивнули на прощание и побрели в ту сторону, где за домами реяли на фоне все еще грозового неба разноцветные знамена.

Путь до замка оказался небыстрым.

Чем ближе они подходили к мосту, перекинутому через специально вырытый канал, служивший естественной преградой, тем меньше вокруг оказывалось жилых домов и тем больше лавок торговцев, ремесленников и разных прочих нужных всем и каждому заведений, а значит — здесь было особенно людно. Хейзит невольно вглядывался в лица прохожих, однако замечал в них лишь повседневную озабоченность. Никакой паники, никакого страха от ожидаемой беды. Это вселяло надежду.

— Они узнают обо всем последними, — заметил Фокдан, уловив мысли своего молодого спутника. — Эти люди привыкли думать о мелочах, которые составляют их жизнь, и о хлебе насущном. Все, что находится вне Вайла’туна, их не волнует. Типа нашего знакомого Исли. Не удивлюсь, если он уже где-нибудь здесь и ищет новые снасти.

— Интересно, где-то сейчас его братец с Фейли? Неужели прячутся в лесу? Кстати, вы хорошо этого Фейли знали?

— Не так чтобы очень, но знал. Человек Граки.

— Что это значит?

— Куда Граки, туда и он. Нечто вроде личного помощника. Наподобие Олака, слуги Локлана, если ты с ним знаком.

Хейзиту вспомнился довольно неприятный тип, который был у Локлана на побегушках и отличался тем, что всегда делал все молча. Будучи слугой, то есть в полной зависимости от хозяина, он умудрялся держаться со всеми остальными обитателями заставы прохладно, если не сказать надменно.

— Если он бежал вместе с нами, видать, Граки и в самом деле убит, — продолжал Фокдан. — Жаль. Сильный был виггер.

— Его застрелили на моих глазах, — проговорил Хейзит, вновь переживая тот ужас от сознания собственной беспомощности и невозможности никому помочь.

Они шли некоторое время, глядя по сторонам и думая каждый о своем.

Фокдан не стал делиться со слишком неопытным в подобных тонкостях спутником уже давно донимавшими его сомнениями. На память ему пришел разговор, произошедший между ним, Гейвеном и Олаком сразу после первого, успешно отраженного нападения на заставу, когда все решили, будто Граки погиб. Фокдан за глаза назвал тогда Олака «крысой, почуявшей дохлятину». На самом деле дружба его отца, Шигана, с Граки в свое время сблизила Фокдана и Фейли. При всей своей скрытности Фейли бывал откровенным с теми, кому доверял, и потому Фокдан оказался первым и, вероятно, единственным, кто услышал его не слишком воодушевленные слова, когда к ним на заставу пожаловал с многочисленной свитой сын Ракли. Фейли ко всему относился скептически и ничего не принимал на веру. Поэтому, хотя большинство эльгяр восприняли приезд Локлана как добрый знак, он сделал собственный вывод и придерживался его впредь: Ракли выискивает промахи в руководстве заставами, причем специально, чтобы сменить опытных, но чем-то неугодных ему предводителей своими людьми. А кто лучше справится с этой ролью, чем его сын, тем более единственный?

Фокдан не спорил, однако Локлан был ему симпатичен и не производил впечатления корыстного подлеца, каких в последнее время, как он догадывался, в замке развелось предостаточно. Произошедшие на заставе вслед за приездом Локлана события иначе как подозрительными назвать было трудно. Среди племен шеважа должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы они напали на заставу так, как во второй раз. Мало того что они в одночасье научились управлять огнем и изготавливать горящие стрелы — а иначе как объяснить, что чуть ли не за день до этого никакого огня у штурмовавших ворота и в помине не было? — так они еще и изменили своей извечной тактике: нападать большим числом, но не по всему фронту, а в одном месте и притом открыто. По сути, эти их дикарские привычки спасли жизнь не одному вабону. И вдруг все переменилось. Новые возможности оружия повлекли за собой резкую смену тактики нападения: стрельба наугад, из-за стен, по всей их длине. И куда смотрели в это время стражники, у которых под носом враг разводил костры и поджигал стрелы? Причем, если судить по количеству выпущенных той страшной ночью стрел, вокруг заставы собралась не одна сотня шеважа. Почему, спрашивается, они накануне решились на отчаянный штурм скромными силами?

Обо всех этих несуразностях Фейли говорил с Фокданом по пути через лес, по ночам, когда все остальные беглецы мирно спали. Тогда же они условились не открывать посторонним, даже невольным друзьям по несчастью, связывавших их отношений и, более того, попытаться разделиться, чтобы сподручнее было докапываться до истины. Фокдан до сих пор не получил весточки от Фейли, однако предполагал, что тот прячется — один или все еще с Мадлохом — где-то поблизости и лишь выжидает удобного момента, чтобы объявиться и поделиться полученными сведениями. Фокдан же пока не выяснил ничего, что могло бы подтвердить или опровергнуть их нехорошие подозрения. Тем интереснее будет сегодня поприсутствовать при разговоре Локлана и этого славного паренька Хейзита, который искренне хочет помочь, хотя едва ли сам до конца понимает, кому и как. Фейли попытался смутить его наивный ум во время ночевки на заставе у Тулли и обиняками призвать к осторожности, однако тот, похоже, слишком молод и горяч, что, может, и к лучшему. Во всяком случае, Фокдан не видел, как и чем улучшить и без того удачно складывающуюся ситуацию: строительное дело Хейзит знал, соображения свои высказывал смело, к замку еще не прикипел, то есть был независим, наблюдателен и по-своему полезен. Фокдан решил просто держаться к нему поближе, а при случае попытаться кое-что объяснить.

Кроме того, его порадовало, что с семьей Хейзита водит дружбу торговец Ротрам, о котором Шиган всегда был высокого мнения как о человеке честном и далеком от интриг, но все же не настолько, чтобы совсем в них не разбираться. Накануне, когда они совместными усилиями уложили опьяневшего Хейзита в постель, им довелось посидеть за столом вдвоем до самого закрытия таверны и обменяться мнениями о происходящем. Порасспросив об огненном штурме поподробнее, Ротрам, разбиравшийся в оружии получше любого виггера, предположил, что собеседник все же сгущает краски. Он отмел мысли о том, что в огненном штурме могли быть замешаны сами вабоны, как необоснованно мрачные, однако согласился с возможной целью появления Локлана на заставе: опасные времена, сказал он, рождают героев, а кем как не героем назовет молва предводителя заставы, давшей отпор опасному врагу. В этом смысле Граки, конечно, мешал планам Ракли — если таковые и вправду существовали — использовать как можно больше героических личностей, будь то живых или павших в бою, а заодно и рождаемые ими или во славу им культы. На вопрос Фокдана, зачем все это человеку, власть и главенство которого никто не оспаривает, Ротрам понизил голос до шепота и философски заметил, что если сегодня — никто, то кому ведомо, что будет завтра. Он допускал мысль, что среди некоторых наиболее известных и почитаемых военачальников, добившихся определенных успехов в противоборстве с шеважа, но не удостоенных, по их мнению, подобающих почестей, могло возникнуть нечто вроде заговора и что усилия Ракли на протяжении последних зим были направлены на поиск и устранение вероятных зачинщиков. Фокдану такое объяснение поначалу показалось чистой воды выдумкой, однако, чем дольше он теперь о нем думал, тем охотнее был склонен с ним согласиться. Ведь он, как и все прочие эльгяр, не обремененные семьей, подолгу не покидал застав и толком не знал, какая и где складывается обстановка. Ракли же получал своевременные донесения отовсюду. Единственное, в чем Фокдан был по-прежнему уверен, так это в том, что, если заговор и существует, Граки не имел к нему ни малейшего отношения. Хорошо бы поскорее встретиться с Фейли и осторожно расспросить его на этот счет. Однако, насколько он знал, Граки вполне хватало того, что в его роду уже был герой — Кедик, его старший брат, проповедником культа которого стал верный Шиган. Фокдану с трудом верилось, что Граки мог затаить недовольство, поскольку для виггеров его склада все эти стычки с дикими обитателями Пограничья были не более чем заведенным порядком вещей. Примечательно, что накануне, когда Ракли расспрашивал его о подробностях той ночи, Фокдан не уловил даже намека на злорадство. Перед ним стоял погруженный в безрадостные думы воин, добившийся своего нынешнего положения не путем мелочных интриг и подножек, а доблестью и прямотой, иногда граничащей с жестокостью. И в этом Граки и Ракли были похожи. Вот только смог бы Граки, будь у него дети, принести в жертву одного из них ради чести рода, как сделал Ракли, когда казнил Ломма, своего младшего сына, заподозренного в заговоре против старшего, Локлана?