Посланцев, отправленных за ней, возглавлял Маан Хазан — благородный человек, который уважал людей и требовал к себе должного уважения. Двести оседланных коней погнали по поручению князя Алхаса отцу невесты в подарок.

Князь Коци Дадиани пировал с гостями у себя дома.

Посланцы во главе с Мааном Хазаном, подъехав ко дворцу Коци Дадиани, спешились, вошли во двор и направились к парадной двери. Хозяин же, вместо того чтобы спуститься с веранды навстречу почетным гостям и пригласить их в дом, крикнул сверху:

— А! Сумасшедший Хазан, это тебя послал Алхас за невестой? Ну, поднимайтесь, поднимайтесь на веранду!

Вид у Коци Дадиани был совсем не тот, какой требовался по свадебному ритуалу.

Оскорбленный поведением Коци, добродушный Хазан, не поднимаясь на веранду, ответил:

— Жаль, что не имеем времени воспользоваться твоим любезным приглашением, князь Коци. Мы проезжали мимо и, выполняя волю нашего князя Алхаса Чачбы, остановились лишь для того, чтобы передать тебе привет и пожелание долгой жизни.

Хазан подмигнул сопровождавшим его людям. Все сели снова на коней и выехали со двора. Коци Дадиани был обескуражен. Гости притихли. Дочь его ждала в подвенечном платье... А посланцы уехали.

Прибыв в селение Лия, Маан Хазан оставил в каждом крестьянском дворе оседланного коня — подарок от князя Алхаса Чачбы. Раздав почти всех лошадей, он подъехал к дому князя Давида Дадиани. Тот был беден, но имел дочь Машо, еще более красивую, чем Цецилия.

Маан Хазан крикнул Давиду:

— Принимай гостей — посланцев от Алхаса Чачбы. Он просит тебя выдать замуж за его сына твою дочь Машо.

Князь растерялся.

— Это большая честь для меня, — ответил он. — Но сегодня Коци ждет посланцев за его дочерью. Как же так?

— А князь Алхас, сын его и мы все хотим везти твою Машо.

...Когда князь Алхас увидел Машо вместо Цецилии, он был крайне удивлен, но, узнав, как Коци Дадиани принял его посланцев, сказал:

— Ты правильно поступил, Маан Хазан! Ты настоящий абхаз. А новая невеста еще красивее Цецилии.

Тинат и Алмасхан.

Перевод С. Трегуба

— Все мы мудрецы, когда надо давать советы. А когда надо избежать промахов, мы — дети. Не правда ли? — сказал мне, хитро улыбаясь, старый пастух Барскил Баг, окончив петь под аккомпанемент абхазской свирели — ачарпан — песнь о Тинат и Алмасхане. Он умудрялся играть на ачарпане, держа его в левой половине рта, а правой — петь.

Мы находились на вершине горы Кобчар. Меж снежными льдинами и скалами зеленел небольшой луг, усеянный яркими полевыми цветами, от которых в воздухе стоял густой и сладкий аромат... На склоне горы паслась баранта.

— К чему ты сказал о мудрецах и детях? — спросил я.

— Я кое-что вспомнил, — ответил Барскил Баг, склонившись над ачарпаном. Потом он рассказал мне историю песни о Типат и Алмасхане — историю, свидетелем которой был он сам.

...У лыхненского дворянина Маан Камлата родилась дочь, когда ему перевалило уже за восемьдесят лет. О красоте Тинат слагали и пели песни не только в Апсны, но и за ее пределами. Но как бы ни был счастлив человек, время не останавливается для него. Пролетело еще двадцать лет...

Не налюбуется своей красавицей дочерью старик отец. Недолго остается уже ему жить. И вот Маан Камлат решил сам выбрать ей достойного мужа. Он поделился этим своим решением с лыхненским князем Сафаром Чачбой. Князь был глуповат, но это не мешало ему думать, что он мудр, и поучать всех.

— Я дам тебе добрый совет, — сказал князь. — Объяви во все концы Апсны, что выдашь свою единственную дочь, красавицу Тинат, за того, кто в традиционный день скачек в Лыхнах будет признан, во-первых, лучшим стрелком, во-вторых — лучшим танцором, в-третьих — лучшим джигитом.

Маан Камлат с благодарностью принял этот совет князя Сафара и от себя добавил лишь одно, четвертое условие: чтобы юноша понравился самой Тинат, Старик, как и князь, не сомневался, что таким достойным его дочери мужем окажется, конечно, человек знатного рода.

Еще за месяц до праздника скачек по всей Абхазии было объявлено решение Маан Камлата. Огромная площадь в Лыхнах была в тот день запружена народом. Трудно было сказать, чего было больше: листьев на деревьях или людей на площади.

Красавица Тинат сидела на балконе княжеского дворца рядом с отцом и князем Сафаром Чачбой, наблюдая за соревнованием юношей. Ни на ком не задерживался ее взгляд. И вдруг сердце ее забилось, как пойманная птица, в глазах появился яркий блеск. Если правда, что любовь может прийти с первого взгляда, то Тинат полюбила...

Невдалеке от нее, внизу, стоял юноша и, опираясь на опустившуюся ветку платана, разговаривал с друзьями. Глаза его смотрели на Тинат. Она даже смутилась: давно ли он смотрит на нее? Стройный, изящный, он был очень красив, и Тинат тоже не смогла оторвать от него взгляда.

На балконе рядом с Тинат находились почтенные люди, которым была доверена роль судей этого праздничного соревнования. От них зависела судьба девушки.

Когда начались состязания, мысли Тинат были заняты красивым юношей. Кто он? Откуда? Она первый раз в жизни видела его — такого! Как его зовут?

Как бы отвечая на ее вопрос, кто-то из его друзей крикнул:

— Алмасхан, пошли стрелять.

Юноша вздрогнул. Он занял место на стрельбище. Перед тем как выстрелить, он обернулся и как бы невзначай посмотрел в ее сторону, давая понять, что этот свой выстрел он посвящает ей. Он начал целиться, а ее сердце замерло от волнения.

Его выстрел оказался самым метким. Алмасхан попал в самую середину мишени. Никто другой не мог этого сделать.

Тинат облегченно вздохнула. Князь Сафар подозвал к себе юношу.

— Кто ты такой, юноша? И как тебя зовут?

— Я — пастух, уважаемый князь. Меня зовут Алмасхан.

— Чей сын? Откуда?

— Я — сын Калги Джамала из Абгархыку.

— Принесите мне мой пистолет! — приказал князь. И когда ему принесли пистолет, он протянул его Алмасхану. — Возьми, юноша! Это — приз от меня за отличную стрельбу.

Алмасхан поблагодарил князя и отошел.

Соревнования продолжались.

И в танцах победил Алмасхан. Он то стремительно вырывался вперед, то легко несся на носках, то замирал на месте... Все знали этот танец, танец раненой лани, и все же что-то свое, неповторимое, было в каждом его движении.

Князь Сафар приказал принести свои новые сапожки.

— Возьми их! — сказал он юноше. — В них тебе будет еще легче танцевать.

Тинат была счастлива. Но неожиданно набежали черные тучи и заволокли солнце. Приближенные князя Сафара начали о чем-то недовольно шептаться, и тогда князь приказал не допускать Алмасхана к джигитовке.

— Он ведь из простых крестьян, — сказал князь судьям. — Нельзя ж отдать за него дочь потомственного дворянина Маана Камлата!

Долго джигитовали юноши из знатных родов перед балконом княжеского дворца. Тинат не смотрела на них. Опечаленная, скрылась она в одной из комнат дворца. Отец, заметив долгое отсутствие дочери, пошел искать ее. Он нашел ее в слезах и, догадываясь об их причине, вернулся к князю Сафару:

— Разреши, князь, этому юноше Алмасхану тоже поджигитовать. Дочь свою я, конечно, не выдам за него — простого крестьянина, но дай и ему показать свое умение в джигитовке.

Князь исполнил просьбу старого Маана Камлата. Узнав об этом, Тинат снова вышла на балкон.

Лучшие и прославленные джигиты — из Бзыпына, из Абжува и из Самурзакана — с восхищением и завистью смотрели на джигитующего Алмасхана, который всех превзошел своим искусством. Гордостью за него наполнилось сердце Тинат.

И опять Алмасхан занял первое место — его признали лучшим джигитом. Князь вынужден был подарить ему своего золотогривого коня.

— Но разве можно выдать за него дочь дворянина? — возмущались приближенные князя. — Нельзя же нам родниться с простыми крестьянами!

Больше всех волновался двоюродный брат Маана Камлата — Маан Озбакь. Он зло крикнул отцу Тинат: