— Где отец?

Бедная женщина, выплакав все слезы, говорила сыну, что отец погиб якобы на войне, что давно уже его нет в живых. Но до маленького Армахута дошли слухи о том, что отец жив, что он находится по ту сторону перевала, в плену у карачаевцев. И детская душа не знала покоя...

Мальчик рос замкнутым. Тоска по отцу овладевала им все больше. Мать всячески старалась отвлечь сына от грустных мыслей и своей любовью возместить потерю отца. Но мальчик не переставал думать о своем...

Как-то раз, когда Армахуту было уже четырнадцать лет, он прибежал к матери, которая пекла чуреки, и, не дав ей опомниться, крепко сжал ее руки. Женщина вскрикнула:

— Нан, нан! Что ты делашь? Мне больно!

Армахут еще сильнее стиснул ее руки:

— Не отпущу, пока не скажешь, где мой отец.

И тогда впервые женщина поведала сыну горькую правду о том, что его отец в плену у карачаевцев и нет надежды когда-нибудь с ним свидеться.

Армахут давно ждал этих слов, он был к ним уже подготовлен, ведь мать только подтвердила то, о чем он не раз слышал от соседей. Но слова матери родили в нем решимость, которой до сих пор не было...

Потянулись прежние, унылые дни. Мать часто плакала, а сын убегал куда-то со своими друзьями, возился с какими-то ружьями. Женщина не обращала на это внимания, думая, что сын ее, как и все мальчики — его сверстники, увлекается обычными военными играми.

Но не детские военные игры занимали сейчас Армахута и его друзей. Они пробирались через перевалы, пропасти, скалы и разведывали дорогу к границам Карачая, выбирали места для засад. В каждом из трех мест они тщательно спрятали по два ружья с газырями.

И вот однажды, ранним утром, мальчик подошел к матери и, смело глядя ей в глаза, сказал:

— Прощай, дорогая мама, я иду искать отца.

Мать пыталась его отговорить: неизвестно, где отец, жив ли, путь труден и опасен, она потеряла мужа, а теперь потеряет единственного сына... Она плакала и умоляла Армахута пожалеть ее, несчастную. Однако Армахут был непреклонен. Он успокоил как мог мать, попрощался с ней и ушел твердым и тяжелым шагом взрослого человека, знающего, что он делает.

...Путь в Карачай лежал через Дальское ущелье и Клухорский перевал.

Мальчик шел по незнакомым местам, из аула в аул. Всюду он прикидывался ищущим работы батраком и тайком выспрашивал, где работают пленные абхазы. Порой ему удавалось встретиться с ними. Но он долго не мог напасть на след отца.

Наконец один пленный абхаз из села Аймара — его родного села — посоветовал пойти в соседний аул: там он встречал какого-то земляка. И Армахут направился туда.

И вот в богатом поместье карачаевского князя мальчик увидел седого старика слугу. Сердце Армахута подсказало, что это — его отец. Они поговорили, открылись друг другу. Сын стал упрашивать отца бежать из плена. Атла Кастей долго не соглашался: разве это мыслимо? Их обоих поймают и убьют. Но в конце концов Армахут убедил отца.

...Когда слуги князя обнаружили побег, Атла Кастей и Армахут уже были в горах. Их настигли и открыли по ним стрельбу. Но каково было удивление карачаевцев, когда раздались ответные выстрелы. Стреляли в самых неожиданных местах: там, где дороги переходили в козьи тропы, где они скрещивались. Беглецы стреляли метко, и у них оказалось много готовых зарядов — газырей. Откуда? У них ведь и ружей не было!

Погоня отстала, и так Атла Кастей и Армахут благополучно добрались до родного села.

Можно ли передать счастье женщины, когда она, почти обезумевшая от горя, увидела вдруг невредимыми сына и мужа?!

Все жители Аймара праздновали их возвращение. До сих пор в народе живет песня о подвиге четырнадцатилетнего Армахута — сына Атла Кастея.

Хыхьча.

Перевод С. Трегуба

Эту историю рассказал мне бывший знаменосец Абхазской кавалерийской сотни в первой империалистической войне 1914-1917 годов, георгиевский кавалер Абашь Щваабан из абхазских негров [2].

— Сотня наша славилась бесстрашием, — вспоминал он. — Тем большее недоумение вызывал всадник Мрамба Кобзач, который сам о себе говорил: "Я осторожный человек. Зачем зря подставлять себя под пули? Я — хыхьча".

Все это знали и, конечно, посмеивались над ним, называя его не по фамилии, а просто — Хыхьча. Прозвище это прочно закрепилось за ним.

Но вот Хыхьча всех удивил и перестал быть Хыхьчей.

Случилось это так.

Нужно было немедленно доставить секретный пакет в штаб полка. А путь опасный — местность обстреливалась противником. Кто пойдет? Кто добровольно решится?

Мы бы скорей поверили в светопреставление, чем в то, что за это опасное дело возьмется наш Хыхьча.

— Я пойду! — сказал он.

Командир недоверчиво посмотрел на Хыхьчу.

— Всадник... Мрамба. — Он с затруднением назвал эту фамилию. — Ты хорошо подумал? Дорога ведь опасная, а ты слишком осторожен.

Хыхьча настаивал на своем:

— Прошу послать меня!

Тогда командир вручил ему пакет, и Хыхьча отправился выполнять боевое задание.

Все мы с волнением следили за ним. Хыхьча бежал, чуть согнувшись. Вокруг свистели пули. Он как бы не замечал их. Командир кричал ему вслед: "Спустись в окопы! В окопы!" Но он начал бежать по насыпи, показывая всем, какой он храбрый.

Так Хыхьча благополучно доставил в штаб пакет и невредимым вернулся к нам.

Никто не мог понять: что же с ним произошло? Чем объяснить такую перемену?

— Не иначе как у тебя завелся талисман, — шутили товарищи.

Все от души поздравляли его и даже перестали называть Хыхьчей.

Но смерть, пощадившая его однажды, не пощадила в другой раз. Выполняя новое боевое задание, Мрамба Кобзач погиб.

Командир раздал друзьям убитого на память его личные вещи. Одному из них досталась сумка. В ней лежал аккуратно исписанный обрывок тонкой бумаги.

Письмо от девушки. Оно было двухмесячной давности...

"Дорогой мой, мне стыдно за тебя, — писала она. — В госпитале я встретила раненого Кезыма Абухба, который хорошо знает тебя. Он сказал, что тебя называют не по фамилии, а по кличке Хыхьча, так как сам ты, будучи очень осторожным, советуешь другим быть такими же. Он сказал, что все другие конники смелые и храбрые, а ты отсиживаешься за их спинами. Мне очень обидно было слышать такое. Что с тобой? Неужели ты и в самом деле трус? Прошу тебя, во имя нашей будущей жизни, я ведь жду тебя и буду всегда ждать, перебори свой страх. Пусть забудут кличку Хыхьча, как будто никогда ее и не было. А то, чего доброго, высмеет тебя Жана Ачба [3]. Лучше смерть. А сейчас он славит в новой песне таких ваших афырхаца, как Василий Лакоба, Ванача, Коция Лакрба..."

На этом письмо обрывалось.

Нас не интересовало его продолжение. Все понятно. От души жаль было Мрамба Кобзача, нашего Хыхьчу, который погиб как афырхаца. Хотелось, чтобы девушка знала об этом и гордилась им.

Отец и сын.

Перевод С. Трегуба

Рождаются все люди одинаково, а умирают по-разному. Никогда не спрашивают, как родился человек, а всегда спрашивают, как он умер. Поэтому нужно прожить жизнь и умереть так, чтобы близким не пришлось краснеть за тебя.

Об этом не раз напоминал детям их учитель — всеми уважаемый Царгуш Мамат.

К нему-то в горное село Куламба и отдал на воспитание Дбар Рабыдж своего единственного сына Таиба. С тех пор прошло шестнадцать лет. Таиб за это время видел своих родных только несколько раз. Но вот скоро должно было состояться его торжественное возвращение в родной дом.

Но этому не дано было свершиться!

Во время одного из разбойничьих набегов на село Куламба Таиб был смертельно ранен. Узнав о несчастье, Дбар Рабыдж отправился к сыну.

Когда Таибу сообщили о приезде отца, он собрал последние силы и встал на ноги, в знак уважения к отцу. Раны его от напряжения раскрылись, хлынула кровь, и юноша на глазах у отца скончался.

Тогда опечаленный Дбар Рабыдж сказал: — Был бы из него настоящий человек, жаль, погиб рано.