Человек посмотрел и, одолеваемый сном, махнул рукой:

— Расстрелять!

— Ну, выходи! Теперь — все. Командир приказал! — грозно сказал конвоир.

Чанагв выпрямился и уже не на ломаном, а на чистом русском языке крикнул:

— Я — коммунист и умру как коммунист. Стреляй, белогвардейская сволочь!

Он рванул ворот и обнажил грудь.

Командир сразу проснулся. Он вскочил и подбежал к Чанагву.

Отряд оказался красным.

Девочка из Отхары.

Перевод С. Трегуба

В штаб истребительного батальона прибежала девочка.

— Возьмите меня в ополчение, — взмолилась она, — возьмите, товарищ командир!

— Постой, — удивленно сказал один из бойцов, отхарец Кязим. — Ведь ты же Шасия, внучка Шааба? Ты ведь школьница?

— Школьница, — подтвердила девочка. — Прошу, возьмите меня в ополчение.

— А сколько тебе лет? — спросил командир батальона, внимательно разглядывая ее.

— Двенадцать, — ответила Шасия. — Я уже большая.

— А ты помнишь,, — медленно произнес командир, — что написано на плакате, который висит на дверях вашей школы?

— Помню, — сказала она упавшим голосом.

— Так что там написано?

— "Героизм школьника — в его отличной учебе", — робко выговорила девочка.

— А ты знаешь, чьи это слова?

— Знаю, — сказала она. — Великого Ленина. Но, товарищ командир, — твердо отчеканила она, — я не могу оставаться дома. В нашей семье нет мужчин, которые могли бы пойти воевать. Дедушка стар. Прошу вас, примите меня.

— Нет, — решительно ответил командир. — У нас и без тебя найдутся воины, чтобы защищать родину. Ты иди и учись. Учись отлично. В этом и будет твой героизм.

Тут к командиру обратились ожидавшие его люди, и все забыли про девочку. Она постояла еще немного и, опустив голову, незаметно ушла.

...Ранним утром Шасия несла еду своему дедушке — колхозному пастуху Шаабу: он пас скот в горах.

За выступом скалы она вдруг столкнулась с тремя незнакомыми людьми: все они были в солдатских шинелях.

— Ты куда, девочка? — спросил старший, загородив ей путь. Он говорил по-русски. Выражение тревоги скользнуло по его лицу, и Шасия это заметила.

— К дедушке, — ответила она. — В горы.

— А где дед? Зачем он там?

— Он пастух, — сказала Шасия. — Пасет колхозный скот.

— А где ваш колхоз? — спросил ее старший — Ты не бойся, мы из Красной Армии. Наша часть стоит далеко отсюда, эти места нам не знакомы.

Девочка насторожилась. "Не бойся", — повторила она про себя и подумала: "Тут что-то неладное".

— Село наше там... — указала она рукой в сторону гор. — Там все люди. А дедушка в горах один.

— Один? — недоверчиво переспросил старший.

— Совсем один! — зазвенел ее голос.

— Ты нас к нему проведи. Он любит хороший табак?

— Любит, — сказала Шасия. — У него как раз табак кончился.

— Мы его угостим, показывай дорогу, идем!

— Идемте. — И Шасия двинулась вперед. Быстрым шагом шла она в сторону села. Ее худенькие ноги мелькали на поворотах тропинки, и трое взрослых едва поспевали за ней. Девочка выбирала узкие, окольные тропы, стараясь подойти к селу с той стороны, где к нему примыкал густой лес.

Около двух километров прошли они молча. Но когда на опушке снова показались скалы, люди явно забеспокоились.

— Подожди, девочка, стой! — крикнул один из них. — Ведь вон же видно село! — Мы обойдем его сейчас, — сказала Шасия. — Здесь плешь, а дальше дорога пойдет опять лесом.

— Ну посмотрим! — успокоился солдат.

Но за одним из поворотов Шасия метнулась в сторону и бросилась бежать. Ее не остановил раздавшийся позади выстрел: пуля только слегка задела плечо. В несколько минут девочка достигла здания сельсовета.

— Скорей, скорей! — торопила она командира. — Привела, привела! Там, в лесу! — И она указывала рукой в ту сторону, где оставила незнакомых людей.

Бойцы истребительного батальона задержали вражеских разведчиков.

Говорят, ты стар.

Перевод С. Трегуба

Только один перевал отделял гитлеровцев от абхазского селения, расположенного высоко в горах.

На маленькой площадке у сельсовета группами сидели люди, пришедшие сюда, чтобы вступить в народное ополчение. Среди них был стотридцатилетний старик Абгадж Смил, высокий, сухой, весь обвешанный патронташами, с кинжалом за поясом, в руках он держал старинное охотничье ружье.

— Ты куда, Смил, собрался? Тоже на войну? — посмеивалась молодежь.

Старик молча обвел всех взглядом.

— Туда же, куда и вы, — сказал он. — Думаете, не гожусь? Не попаду в цель?

— Не в том дело, Смил! Тебя врачебная комиссия не пропустит.

— А почему, думаете, не пропустит? Из-за моих лет? Стар, мол, я?

— Не-ет! — засмеялся один из шутников. — Кто говорит, что ты стар? Только скажут, что грудь у тебя узка. Узкогрудых врачи не берут!

— Как — грудь узка? — насторожено переспросил Смил и всерьез ощупал свою грудь. — Ну и пусть узка! — решительно сказал он. — Ничего! Хватит места и для пули, и для наград.

И он пошел в сельсовет, где был штаб ополчения.

Старого Смила так и не зачислили в истребительный батальон. Ему вежливо разъяснили, что в его годы воевать трудно.

Печальный стоял он на террасе сельсовета.

— Что, Смил, не приняли? — пряча улыбку, спрашивали его знакомые.

— Да... стар! Говорят, сиди дома. Ни к чему не годен.

— Почему ни к чему? Ты наш лучший певец, лучший игрок на апхярце. Сиди на солнышке, грей старые кости и славь героев! На войне ты будешь только мешать.

— Мешать? — переспросил Смил. — Ну посмотрим. И, не проронив больше ни слова, он пошел по дороге и скрылся за ближней скалой.

Вскоре в штаб истребительного батальона прибежали разведчики и донесли, что какой-то старик прошел по узкой тропе меж скал и был замечен за водопадом. Водопад служил рубежом, за ним начиналась территория, занятая врагом. Наблюдатели видели, как к старику подошли трое немцев, о чем-то с ним поговорили и увели с собой.

В тот же день вечером истребительные отряды штурмовали горный проход. В рядах врага чувствовалось замешательство. Удалось захватить почти весь штаб части.

Пленные рассказали следующее:

— Из-за горного перевала к нам явился какой-то старик. Он сказал, что принес важное сообщение, и просил провести его к командиру. Того на месте не оказалось. А старик все твердил, что ему нужно видеть самого главного. Пришли к начальнику штаба — обер-лейтенанту Краммеру. Когда ему доложили о перебежчике, он обрадовался. Увидев, что это глубокий старик, обер-лейтенант подошел к нему близко. Старик выхватил кинжал и всадил по самую рукоятку в грудь Краммера. Тот даже крикнуть не успел. Старика тут же убили. Вон лежит его изуродованный труп.

Односельчане узнали старого Абгаджа Смила.

Лучшая роль.

Перевод С. Трегуба

Труппа абхазского театра гордилась молодым талантливым актером Чичико.

Мать Чичико была родом из Карачая, и родственники ее жили в маленьком абазинском поселке Ахуца.

Предгорья Карачая были заняты врагом, и в Ахуце стоял штаб одной из фашистских частей.

Жители угнали в горы свой скот, чтобы он не достался врагу, часть населения ушла с ним, а часть осталась в поселке, чтобы следить, не спустился ли с гор скот; если это случалось, его незаметно угоняли обратно.

Старуха Хьфаф Абухба выглянула как-то со двора и увидела вдали женщину, которая спускалась с гор и гнала перед собой телку.

— Смотри, смотри! — сказала старуха мужу, указывая маленькой высохшей рукой в сторону гор. — Телку гонит!

— Где? — спросил старик и, заслонившись рукой от солнца, начал вглядываться. — Да, действительно телку гонит. Подлая! Неужели помогает врагам?

— Должно быть, заставили ее! — сказала старуха. — Иначе кто по доброй воле станет шататься под огнем.

Тем временем незнакомая женщина приближалась прямо к их двору. Она открыла калитку, загнала телку и, подойдя вплотную к старикам, тихо проговорила: