Шарп первый раз держал в руках гранату. Старые британские пехотные гранаты давно уже не использовались из-за малой эффективности. Шарп поднес гранату к тусклой лампе. Она была из стекла, а фитиль запечатан кольцом из расплавленного воска.

– Поджигаешь фитиль, – объяснил Ллевеллин, – и бросаешь чертову штуковину. Стекло должно разбиться при падении о землю. Тут французишке и придет конец! – Капитан нахмурился. – По крайней мере, надеюсь, что так оно и будет. – Он ласково, словно ребенка, погладил гранату. – Разрешит ли капитан Чейз опробовать их в действии?

– Чтобы на его идеально ровной палубе остались отметины? – спросил Шарп.

– Да уж, – печально промолвил Ллевеллин, – это вряд ли. Впрочем, если дойдет до сражения, я дам несколько гранат своим ребятам. Они заберутся на мачты и станут швырять их на палубу противника. На что-то ж эти штуки должны сгодиться!

– Выбросите их за борт, – посоветовал Шарп.

– Ни за что! И вам не жалко рыбы?

Ллевеллин, у которого гора упала с плеч, велел отнести ящик с гранатами обратно на склад, а Шарп вслед за пехотинцами поднялся на нижнюю палубу, где было не светлее, чем в трюме. Пехотинцы отправились вперед, в носовую часть корабля, а Шарп решил подняться прямо в кормовой салон. Сверху по лестнице кто-то спускался. Шарп хотел уступить незнакомцу дорогу и тут разглядел секретаря лорда Уильяма. Прежде чем решиться поставить ногу, Брейсуэйт боязливо ощупывал ногой каждую ступеньку. Шарп скользнул в каморку хирурга, где красные стены ждали своего часа. Брейсуэйт снял фонарь с крюка рядом с лестницей, нащупал трутницу и запалил лампу. Затем секретарь поставил лампу на палубу и с усилием поднял крышку люка. Оттуда пахнуло затхлой водой и гнилью. Брейсуэйт вздрогнул, но взял себя в руки и полез вниз.

Иногда, рассуждал Шарп, судьба сама ведет тебя. Так было, когда он встретил сержанта Хейксвилла или когда генерал Уэлсли упал с лошади в битве при Ассайе. А теперь вот Малахия Брейсуэйт сам шел навстречу своей судьбе. Шарп смотрел, как лампа Брейсуэйта отбрасывает тени на стены трюма. Спустившись с лестницы, секретарь направился к полкам, где хранился офицерский скарб.

Шарп спрыгнул на лестницу и осторожно закрыл за собой люк. Он старался не шуметь, но шаги заглушал скрип громадной сосновой мачты, которая насквозь пробивала палубы и завершалась килем из древесины вяза. Прочие звуки поглощались чавканьем шести помп, шумом моря и скрежетом руля.

Задняя часть трюма была отделена от передней стеной из бочек с водой и бочонков с уксусом, тянущихся до самого потолка, поддерживаемого балками. Балки опирались на дубовые столбы, которые в мутном свете лампы походили на колонны старой закопченной церкви. Брейсуэйт направлялся к небольшому возвышению напротив полок с офицерским имуществом, которые защищали «дамскую норку» – укрытие, которое считалось во время сражения самым безопасным местом на корабле. Обычно на полках складировали ненужный хлам, но багаж его светлости оказался так велик, что кое-какие вещи сгрузили сюда. Присев на корточки за бочонком с вонючей солониной, Шарп наблюдал, как секретарь забрался на лесенку, достал с верхней полки кожаный саквояж и неловко опустил его на пол. Брейсуэйт достал из кармана ключ, отпер саквояж и зарылся в бумагах. Найдя то, что искал, секретарь запер саквояж, снова вскарабкался на лесенку и принялся неуклюже запихивать его обратно на верхнюю полку. Ему мешала деревянная планка, которую прибивали по краю полки, чтобы при качке вещи йе сваливались на пол. Ушей Шарпа достигло бормотание Брейсуэйта:

– Нашел себе раба! К вашему сведению, я закончил Оксфорд! Скорей бы добраться до Англии. Ну же, давай, черт тебя подери!

Наконец Брейсуэйт справился с саквояжем, спустился с лесенки, засунул бумагу в карман, поднял с пола лампу и направился к люку. Неожиданно кто-то схватил его сзади за воротник.

– Ну, здравствуй, оксфордский ублюдок! – промолвил Шарп.

– Господи Иисусе! – содрогнулся от ужаса Брейсуэйт.

Шарп выдернул лампу из дрожащей руки секретаря и водрузил на бочку с водой. Затем развернул Брейсуэйта лицом к себе и толкнул в грудь. Секретарь не удержался на ногах и упал навзничь.

– Вчера мы с ее светлостью говорили о тебе, – начал Шарп.– Она уверяла меня, что ты ее шантажируешь.

– Это просто смешно, Шарп! – Секретарь отполз назад, уперся спиной в бочку и принялся отряхивать от пыли сюртук и брюки.

– Так вот чему учат в твоем хваленом Оксфорде! Я-то думал, вас, умников, пичкают там всякими бесполезными вещами вроде латыни и греческого. А на деле ты обучался влезать в чужие дома и резать кошельки?

– Не понимаю, о чем вы толкуете.

– Все ты понимаешь, Брейсуэйт. – Шарп поднял лампу и придвинулся ближе к перепуганному секретарю. – Ты шантажировал леди Грейс. Хотел ее драгоценности, а может, чего другого? Залезть в ее постель, чтобы побывать там, где был я?

Глаза секретаря расширились от ужаса. Он понимал, что раз уж Шарп открыто признавался в связи с леди Грейс, он не позволит ему выбраться из трюма живым.

– Я пришел за бумагами, – пролепетал секретарь. – Только и всего. Позвольте мне показать вам. Лорд Уильям велел мне…– Рука Брейсуэйта скользнула в карман, но вытащил он маленький пистолет. Такие игрушки вполне годились для защиты от грабителей и разбойников с большой дороги. Дрожащей рукой секретарь взвел курок. – Я ношу его с нашей последней встречи, Шарп.– Голос Брейсуэйта окреп.

Шарп уронил лампу. Раздался звон стекла, наступила тьма. Шарп отпрыгнул в сторону, но секретарь сохранил достаточно хладнокровия, чтобы не палить бесцельно во тьму.

– У тебя есть один выстрел, оксфордский ублюдок, – промолвил Шарп. – Один выстрел, и если ты промажешь, придет моя очередь.

Молчание в трюме нарушалось только чавканьем помп, скрипом мачты и шуршанием крыс.

– К темноте мне не привыкать, – снова заговорил Шарп. – Мне и раньше случалось красться во тьме и убивать. У Гавилгура я перерезал глотки двум ублюдкам. – Шарп присел на корточки за бочкой с солониной и принялся царапать ногтем о деревянную палубу. – Ты слышишь, Брейсуэйт?

– Мы можем договориться, Шарп, – нервно промолвил Брейсуэйт. Шарп понимал, что враг прислушивается. Брейсуэйт хотел стрелять наверняка. Как в морском сражении – дай неприятелю подойти поближе и пали.

– О чем ты, Брейсуэйт? – Шарп нащупал осколок стекла и поскреб им по палубе.

– Мы должны подружиться, Шарп, – снова заговорил секретарь. – Эти аристократы не чета нам. Мой отец был приходским священником и жил на три сотни в год. Для тебя, Шарп, это может показаться богатством, но на самом деле это нищета. А такие, как Уильям Хейл, родились в роскоши. Они презирают нас, считают грязью под ногами!

Шарп поскреб стеклышком по металлическому ободу лампы, затем по дереву, подражая шороху крысиных коготков. Он все ближе придвигался к врагу. Брейсуэйт вслушивался, пытался понять, откуда исходят странные звуки.

– Разве это справедливо? – В голосе секретаря появились пронзительные нотки. – Дать одним все, а другим ничего? Почему мы должны всю жизнь прозябать, а такие, как лорд Уильям, будут втаптывать нас в грязь. Умоляю, Шарп, подумайте об этом!

Теперь Шарп лежал на палубе рядом с Брейсуэйтом, все так же водя стеклышком по дереву. Прислушиваясь к скрежету, секретарь пытался разглядеть хоть что-нибудь в стигийской тьме трюма.

– Вспомните, я не стал писать полковнику, хотя мог бы! – отчаянно воскликнул секретарь. – Я оказал вам услугу, Шарп! Как вы не поймете, что мы воюем на одной стороне? – Брейсуэйт помолчал, дожидаясь ответа. Ничего, только слабый скрежет. – Говори же, Шарп! Если тебе непременно нужно кого-нибудь убить, убей лорда Уильяма! – В голосе секретаря зазвучали слезы. – Ее светлость будет тебе благодарна. Шарп, ответь, ради всего святого, скажи хоть что-нибудь!

Шарп постучал стеклом по палубе. Он уже отчетливо слышал тяжелое дыхание Брейсуэйта. Секретарь выбросил ногу вперед, надеясь нащупать его во тьме.