Я была единственной принцессой фейри, родившейся на американской земле, но это теперь не надолго. Среди моих малышей была девочка. Моя дочь станет принцессой Гвенвифар[2]. Мы еще обсуждаем продолжение ее имени, поскольку без анализа ДНК не знаем, кто ее отец, но я бы сократила вероятность до шестерых.
Все шестеро сидели по обе стороны длинного овального стола для совещаний, как крупные, красивые бусины на растянутой струне ожерелья моей любви.
Дойл, Мрак, сидел слева от меня. Он был всем, что обещало его имя: высокий, красивый и такой темный. Его кожа была не такой черной, как обычно бывает у людей, а как шкура и шерсть собак, играющая на солнце синими и фиолетовыми бликами. В тусклом свете зала его кожа стала абсолютно черной, словно сама темная ночь обрела кровь и плоть. Его волосы, доходившие до лодыжек, были заплетены в тугую косу, открывая взору острые уши, обрамленные серебренными сережками. Если бы он скрывал уши, то никто и не догадался, что он не был чистокровным Неблагим сидхом, но Дойл делал все, чтобы это свидетельство его смешанной крови находилось постоянно перед глазами публики. Я никогда не спрашивала «почему», но это был плевок в лицо тем сидхам, которые скрывали свою смешанную наследственность. Он стоял рядом с Королевой Воздуха и Тьмы более тысячи лет, выставляя своё не самое чистое происхождение напоказ, и роскошная толпа трепетала перед ним, ведь он был ассасином и капитаном королевской стражи. Никто не выживал, когда за ним посылали Дойла. Теперь он был моим Мраком, Мраком принцессы, но он не был моим убийцей. Он был моим телохранителем, и охранял мое тело так хорошо, что я ждала от него ребенка. Это была очень хорошая охрана.
Холод, Убийственный Холод, сидел по мою правую руку. У него такая же белая кожа, как у меня: будто тело создано из блестящего жемчуга, — но во мне всего сто пятьдесят два сантиметра, а Холод был ростом больше метра восьмидесяти, мускулистым, с широкими плечами, длинными ногами и одним из самых красивых мужчин среди всех фейри. Часть волос с макушки он убирал назад, позволяя остальным свободно струится по телу, словно серебристая вуаль, сквозь которую виднелись его серый костюм, черная рубашка и серебристый галстук с черными геральдическими лилиями. Заколка, которая удерживала волосы сзади, чтобы в драке они не лезли в глаза, была вырезана из кости и очень старой. Холод никогда не говорил мне, кому принадлежала эта кость. Оставались лишь намеки, что это был тот, кого бы я могла посчитать разумным.
Холод был правой рукой Дойла на протяжении веков, и это не изменилось, но теперь они оба были моими любовниками и потенциальными отцами детей, которых я носила. Мы трое нашли свою любовь, настоящую любовь, о которой слагают стихи и песни, но у этой сказки ещё не было счастливого окончания, пока нет.
Я сидела там, сложив руки на своем круглом животе, и испытывала страх. Тот самый страх, который испокон веков ощущают все женщины. Будет ли все в порядке с малышами? А со мной? Тройняшки? Серьезно? Серьезно? Я пока не знала, как к этому относиться, всё так неожиданно. Я была счастлива двойняшкам, а тройня… Насколько тяжелее будет протекать моя беременность, насколько сложнее станет наша жизнь?
Я молила богиню о безопасности, мудрости и просто спокойствии, чтобы выслушать докторов и их план. Я вдохнула запах роз, зная, что она услышала меня, и понимая, что это было хорошим знаком. Я надеялась, что хорошим. Порой, несчастья случаются по причинам, не зависящим от нас, но мне очень, очень хотелось, чтобы на этот раз всё сложилось для нас удачно, и стало чем-то очень хорошим без всяких оговорок.
Дойл сжал мою руку, и спустя мгновение Холод сделал то же самое. Мои самые любимые в мире мужчины были со мной, значит все будет хорошо. Остальные мужчины, которых я так же любила, но, возможно, не настолько сильно, смотрели на докторов, бросая на меня взгляды, стараясь выглядеть спокойными и не выказывать своего волнения.
Галену не удавалось скрыть тревогу, на его лице всегда отражалось, что было на сердце. Его бледная кожа имела слабый зеленоватый оттенок, гармонично сочетаясь с темной зеленью коротких локонов. Длинная тоненькая косичка — то, что осталось от его когда-то спускавшихся до колен волос. Кремового цвета шелковая рубашка обтягивала сухие мышцы груди и верхней части тела, яблочно-зеленый пиджак был единственной уступкой статусу. Светло-голубые драные джинсы, сквозь которые при движении проглядывало обнаженное тело, заправлены в новые коричневые ковбойские сапоги с тиснением, которые выбрал не сам Гален. Мы все представляли высший двор фейри, поэтому приходилось соответственно одеваться, ведь нас могли сфотографировать, любая наша поездка в больницу сопровождалась толпами папарацци.
И заключали нашу счастливую, но напряженную шестерку мужчин Рис, Мистраль и Шолто. У Риса в одежде преобладали различные оттенки белого и кремового цветов: белые локоны по пояс, кремовый костюм, светлые кожаные мокасины, скрытые под столом. Его рубашка с широким открытым воротом бледно-голубого цвета оттеняла три тона синего в радужке единственного глаза Риса; потерянный глаз был скрыт светло-голубой атласной повязкой. Она подчеркивала удивительную синеву сохранившегося глаза, но не скрывала шрамы, начинавшиеся у пустой глазницы. Гоблины лишили его глаза за столетия до моего рождения. Рост Риса — метр шестьдесят семь, был удручающе мал для благородных сидхов, но это все же больше моих скромных ста пятидесяти двух сантиметров. Я считалась самой низенькой среди знати обоих королевских дворов.
Длинные прямые светлые волосы Шолто почти скрывали его черный костюм и белую рубашку с округлым воротничком стойкой, к которой не требовался галстук. Это было немодно в этом году, но он был королем Шолто, Властелином Всего, Что Проходит Между, правителем слуа, темного войска Неблагого двора, и мог позволить себе не волноваться о современной моде. Он носил то, что ему нравилось, и обычно выглядел потрясающе или пугающе, в зависимости от эффекта, который хотел произвести. Черный костюм делал трехцветные золотисто-жёлтые радужки его глаз очень яркими, красивыми и неземными.
Мистраль — последний из возможных отцов. Он был на несколько сантиметров выше всех остальных и немного шире в плечах, просто громила, но все эти мускулы и боевая подготовка, оттачиваемая веками, не помогали ему ощущать себя спокойно внутри построенных людьми зданий, где для его фейрийской чувствительности было слишком много металла и техники. Они сильно угнетали младших фейри, а Мистраль страдал потому, что меньше времени по сравнению с другими моими любовниками провел в человеческом мире. У его глаз из-за этого пролегли глубокие морщины, а их цвет сменился на желто-зеленый, каким становится небо перед тем, как с него обрушится торнадо, уничтожая все на своем пути.
Когда-то он был богом бурь, и его глаза по-прежнему отражали внутреннее состояние, словно он до сих пор властвовал над небом. Ведь несколько столетий назад небо действительно бы отреагировало на его беспокойство. На фоне его черного костюма серые волосы казались темно-пепельными, они падали на плечи и скрывались за краем стола. Белая сорочка наполовину расстегнута и заправлена в штаны, а из-под нее выглядывала ручной работы льняная нательная рубашка. Льняное полотно было из его старого платяного шкафа. Мистраль обнаружил, что, когда он надевал нечто привычное для кожи, то лучше справлялся с пугающей его новизной.
Сидя в окружении самых прекрасных мужчин из всех фейри, я ощущала себя маленьким, совсем незначительным украшением в их кругу, да и трудно чувствовать себя пленительной, когда ты на восьмом месяце беременности тройней. Уже несколько недель я не видела свои ноги. Примерно треть срока спина болит так, словно кто-то пытается распилить меня пополам. А сейчас она заболела еще сильнее, словно узнав, что я беременна тройней, мое тело перестало делать вид, что ему все нипочём.
— Как же при всех анализах и УЗИ не заметили третьего ребенка? — поинтересовался Гален.
