Косарева. В Париж.

Платонов. Ого!

Косарева. Ага.

Платонов. Но… А это не может повлиять? Если каша заварится…

Косарева (пожимает плечами). Документы еще не подписаны.

Платонов. Да… Тут есть над чем подумать. А может, Париж стоит мессы?

Косарева смотрит на него и только собирается ответить, как входит Крылова.

Крылова (запыхавшись). Здравствуйте, кого еще не видела.

Сестра. Чего ж так долго? Сказали – на час…

Крылова (возбужденно). Да знаете, неожиданно совсем. Квартиру ездила смотреть. Квартиру нам дают, представляете?

Сестра. Ну да?

Крылова. Вовку забросила в садик и помчалась. А сама снова сюда рвуся – как тут мой?

Сестра. Да ничего, не беспокойтесь. Не скучает. К нему все время кто-нибудь. Вот и товарищ корреспондент сейчас собирается.

Крылова (Платонову). Очень приятно. А вы из какой газеты?

Платонов. Я? (Усмехается.) Из стенной.

Крылова (сестре). Вы пошутили…

Платонов. Нет, это я пошутил, извините. Из газеты вот Нина Сергеевна, а я с завода.

Косарева. Здравствуйте. А вы жена Игоря Михайловича?

Крылова (настороженно). Жена.

Косарева. Очень рада познакомиться. У вас замечательный муж.

Крылова (все еще настороженно). Да?

Косарева (пряча улыбку). Да.

Крылова (Платонову). А вы кем будете у них – директором?

Платонов. Неужто ль похож?

Крылова. Кто вас знает. Да нет, вроде не очень.

Косарева. Иван Платонович – инженер по технике безопасности.

Крылова резко отворачивается и убегает.

Платонов. Ну? Штатный мальчик для битья.

Косарева. Ее можно понять, не обижайтесь. (Сестре.) Опять ждать?

Сестра. Двоим сразу нельзя.

Платонов. До меня очередь, очевидно, вообще не дойдет.

Входит Черкасов.

Ну вот – как в воду глядел.

Черкасов. Ты о чем это?

Платонов. О себе – не бойтесь. Я за глаза не говорю.

Черкасов. Удобную ты, понимаешь ли, позицию занял – такого стороннего критика. Ты как бы над всем этим стоишь, да? Чтоб не замараться. И чтоб в безопасности быть. Вместо твоей техники.

Платонов. Не о том говорите, Николай Иванович. Дело не во мне и не в вас даже. Мы – завод. У нас оборудование. И оно должно быть современным. А у нас некоторые аппараты еще при царе Горохе сделаны. Мы перевооружаемся – только на словах; слова новые берем на вооружение: технический прогресс, хозяйственная реформа, а на самом деле все по старинке остается.

Черкасов. Ты, понимаешь ли, из-за деревьев леса не видишь. Оттого что ты поставишь в цехе новый аппарат, люди новыми не станут. Сможешь ты Степанову доверить новую машину?

Платонов. Автоматы водку не пьют.

Черкасов. Без людей все равно не обойдешься. Поэтому надо думать не только о техническом прогрессе, но и о нравственном. Нельзя ждать, пока выродятся Степановы и останутся одни Крыловы.

Платонов. Хотите подстегнуть естественный отбор? Черкасов. Хочу.

Платонов. Ну что ж, дерзайте, у вас такая должность.

Черкасов. У меня такие убеждения. И надеюсь, они вполне соответствуют должности.

Платонов. Знаете, у меня должность не такая высокая, но и у меня есть свои убеждения, и, кстати, я их ни от кого не скрываю. И вы это прекрасно знаете.

Черкасов. А что толку, что ты не скрываешь их? Ты что – за них борешься?

Платонов. С директором? Он же беспринципный – что толку.

Черкасов. Да? Однако он за свои, как ты говоришь, беспринципные убеждения борется, а ты за свои принципиальные – нет. Может, ты боишься повредить их в драке?

Платонов. Я не этого боюсь.

Черкасов. Может, ты опасаешься, что, не дай бог, выиграешь и тогда лишишься своего преимущества…

Платонов. Да не боюсь я…

Черкасов. Своей позы, позы обиженного эдакого, в которой можно, знаете ли, ничего не делать и при этом чувствовать себя борцом за справедливость?

Платонов. Ну конечно, опять я еще и виноват.

Черкасов. У тебя есть дети?

Платонов. При чем здесь это? А если нет?

Черкасов. Ну, тогда ты за чужими понаблюдай. Посмотри, как они решают свои конфликты. У них, знаете ли, все очень просто. Один, когда его обидят, пытается дать сдачи, даже если он слабее, другой бежит к маме или бабушке и удовлетворяет свое самолюбие тем, что его жалеют, говорят, что он хороший, а Петя плохой.

Платонов. Ну при чем здесь это?

Черкасов. А при том. Человек с детства начинается.

Платонов. В общем, я понял вас. Вы такой мудрый-мудрый, все-то вы понимаете, все-то вам ясно. Но только ничего почему-то не решаете.

Черкасов. Брось, брось. Не придуривайся. Решали и сейчас тоже разберемся. Жаль только, если без тебя. Для тебя это будет чужая победа. А ты еще молодой, тебе еще свои одерживать надо. (Косаревой.) Извините, мы тут при вас… Сор из нашей избы… Нам давно уж пора было поговорить. Да все как-то некогда было. Жаль, что повод для этого такой грустный выпал. Но мне кажется, было бы неплохо, если бы вы суть нашего разговора – ну, как-то… отразили в своей статье, что ли. Косарева (посмотрев на часы). Было бы неплохо, если бы я вообще в ней что-нибудь отразила. (Смотрит на дверь.) Что же она там…

Свет гаснет и загорается на другой половине сцены. Палата Крылова. Около него сестра и Крылова.

Сестра (поправив вытяжение). Ну теперь можно. (Уходит.)

Крылова (садится рядом). Ну как – легче? Ты не сердись, что я опоздала. Но ты ведь не знаешь, куда я ездила. Ни в жизнь не догадаешься… Квартиру смотреть… Нам квартиру дали. Трехкомнатную… Ну что ты молчишь?

Крылов поворачивает голову, чтобы ответить.

Нет, нет, ты молчи, тебе нельзя говорить. Ты лежи, а я расскажу тебе про квартиру – хочешь? Знаешь, где дом этот? Напротив универмага – тот, что с лоджиями. А у нас, слышишь, у нас две лоджии, на улицу и во двор. И представляешь, детсадик во дворе, авиационного. А завком ваш – да, я ведь не сказала, кто меня возил смотреть, ты знаешь кто, в жизни не догадаешься: ваш председатель завкома, как его, Пахмутов не то Пахомов, ну бог с ним, – так вот, он говорит, что хоть садик другого завода, они договорятся, чтобы Вовку взяли, чтоб не ездить мне. Ты подумай, а, нешто ль, наконец, дождались – квартира трехкомнатная, мусоропровод, горячая вода, все рядом – и садик, и продукты, и прачечная за углом, и если бы не твое несчастье – ведь счастье-то какое!

Крылов хочет что-то сказать.

Нет, нет, ты молчи, тебе нельзя. Ведь сколько я ждала. Вот ты ругался – твою Киселеву отдали. Это сейчас. А в прошлом году – ты забыл, ты сам уступил свою Кузьмичу, у него, дескать, жена парализована, ему нужнее. Я ж молчала тогда, ничего не говорила, хотя знаешь, как переживала. Так что же я теперь, и порадоваться не могу?

Крылов хочет ей ответить.

Нет, нет, ты лежи тихо. Ты не думай, что я такая дура, что радуюсь тому, что случилось с тобой, с Лешкой. Конечно, лучше бы вы… чтоб ничего не было. Но раз уж это случилось и ничего не поправишь, то надо хотя бы радоваться тому хорошему, что будет. Правда ведь? Ну скажи? Когда ты поправишься и тебя выпишут, я отвезу тебя прямо туда. Он сказал, тебе премию дадут большую, и я еще одолжу и куплю гарнитур. И когда ты вернешься, все будет новым. Ладно, Гошик? Ну скажи что-нибудь, что ты молчишь? А не хочешь, можно и со старой мебелью пожить пока, а на премию купим мотоцикл, ты ведь мечтал, пока ребята не родились… Только на три комнаты не хватит, нашей-то… Ну и бог с ней, не в стульях счастье. Я вот ехала сюда, все думала. Сколько лет мы женаты. Ребята… И всякое было. С твоим характером – не сахар ведь. И когда что случалось, а дети тут же, и нельзя по-человечески поговорить, только ругаться – это почему-то можно при детях, – и я думала тогда: господи, вот если дадут квартиру и у ребят будет своя комната, а у нас своя спальня, тогда уж можно будет ссориться как следует и говорить обо всем, что думаешь; а сегодня я увидела все наяву и подумала – а теперь зачем ругаться; теперь только жить да жить в свое удовольствие. И я думала – это уже по дороге сюда: вот приеду к тебе и скажу это тебе, чтоб ты знал, что мы никогда больше не будем ссориться, ты только поправляйся скорее. Я еще думала: на заводе тебе торжественную встречу устроят, ты ведь у них герой теперь, а я дома – как я тебя встречу? Ты ведь и для нас герой, не только для них, для других, я ребятишкам так и сказала – у нас папка герой. Володька спрашивает – как Матросов? А я говорю – да, как Матросов, только в мирное время. И я решила, что скажу тебе, чтобы ты не думал, будто я не понимаю, что ты сделал и каким ты показал себя, что я только о квартире думаю да о барахле. Я думала, скажу это, как только приду, а сама – про квартиру, про прачечную… Ты не сердись, Гоша…