У меня выработались свои приемы, позволявшие избегать медосмотров. Но перед окончанием училища что-то не сработало, и я предстала перед женщиной в белом халате. «Менструации есть?», спросила она. Я не решилась соврать. Чуть не силком меня отправили в областную больницу. Положили в гинекологическое отделение. Лечащий врач сказала, что мне надо удалить «эту шишку», да, так она выразилась. Но я стала отпрашиваться на выпускные экзамены, и она согласилась меня выписать, как бы на время. А там нужно было подавать документы в техникум, сдавать экзамены, в сентябре начались занятия. Короче, в больницу я так и не вернулась. Потом, почувствовав, что никак больше не справляюсь, я попробовала разыскать эту женщину, моего лечащего врача. Но она на мои письма не откликнулась.

Конечно, в голову мне приходили разные предположения относительно себя. Я ведь не Робинзон Крузо с необитаемого острова. Ко мне шел поток информации, в том числе и медицинской. Под конец я сама стала разыскивать публикации, могущие пролить свет на мою проблему, но ответа нигде не нашла.

В одном никогда не возникало сомнений. Я и официально считалась, и чувствовала себя, и хотела быть женщиной.

Затрону еще одну тему, хоть никогда не представляла, что смогу об этом говорить, тем более, описывать свои чувства на бумаге. Но постараюсь переломить свою стеснительность.

Живя в женской среде, невозможно не знать о таком явлении, как менструации. Впервые услышав это слово, я не могла понять, что это такое, но спрашивать не решалась, чтобы не выдать себя. Потом разобралась. Со мной ничего подобного не происходило. Зато с 15 лет появилось нечто противоположное. У меня стали возникать эрекции. Независимо ни от чего, сами по себе.

Это было неприятно, но не больше, чем все остальное. Отношение к девочкам или женщинам при этом совсем не изменилось. В интернате, по 8 класс включительно, я даже спала на одной койке с девочкой, и ее близость никак на меня не действовала.

Но вот прошло еще немного времени, и мне стали являться какие-то дурацкие (как я считала) сновидения, сексуальные сцены с моим участием. Возникавшие при этом ощущения были мне отвратительны, я всеми силами старалась их избежать. Я даже научилась будить себя, когда по ходу сна чувствовала, что это вот-вот произойдет. Меня дико пугали такие сны. Я ведь понимала, кому они должны сниться, а мнение о себе как о женщине поддерживала всю жизнь, как первобытные люди огонь в своей пещере.

Затем уже и наяву стали приходить непрошеные мысли, в голове теснились эротические образы. Я собирала всю свою волю, чтобы скинуть с себя наваждение. Иногда удавалось, иногда, нет.

Ни на кого из окружавших меня девчонок эти переживания не распространялись. С большой натяжкой могу сказать, что одна-две девушки мне нравились. Но что значит, нравились? Они мне симпатизировали, я, им, приятно было побыть с ними рядом, поболтать о том о сем. Никаких особых волнений они во мне не вызывали.

Ну, а интерес к мужчинам, переполняющий всех нормальных девчонок в этом возрасте? Тут тоже вспоминаются настолько незначительные моменты, что смешно даже о них говорить. Трудно сказать, как все было бы, если бы я чувствовала себя хоть немного свободней. Но в том-то все и дело, что во мне ни на минуту не ослабевал самоконтроль. Я не только не позволяла своим желаниям и впечатлениям прорываться наружу, я и в самой себе подавляла их в самом зачатке. Ни одна из знакомых девушек не сливалась с тем собирательным женским образом, к которому меня влекло. Знала, что женщина в женщину влюбляться не может, и точка.

Не буду врать: я никогда не оставалась равнодушной, видя обнаженное женское тело, а в моем положении видеть его приходилось постоянно, во всех возможных вариантах. Но когда ловила себя на том, что украдкой поглядываю на раздевающихся подруг, тут же заставляла себя отвести глаза.

Прожив 22 года в женской среде, я никогда в ней не растворялась. Друзья для меня кончились в подростковом возрасте, когда на первый план стали выходить другие мерки к дружбе, отличающиеся от детских. Не могу сказать, что жила совершенным отшельником, но оторванность от сверстников ощущала сильно.

В техникуме не встретила никого, кого бы знала раньше. Как всегда, в новый для себя коллектив входила долго и трудно. На первых порах вообще не вступала в контакты, только присматривалась и прислушивалась. Но потихоньку начала «оттаивать». За человеческие качества и фантастическую любовь к спорту меня стали уважать. Но настоящего сближения, такой дружбы, какая бывает между девушками, ни с кем не возникало.

Наверное, мешали разные причины. Девчонки постоянно говорили о любви, а я никак не могла поддерживать такую беседу. Никаких любовных похождений, никаких мальчиков у меня не было, и вообще для меня не существовало данной темы в том виде, как рисовали ее себе они. Второе, я вела себя скрытно и в их глазах была окутана некоторой таинственностью. А может быть, они и догадывались о чем-то больше, чем показывали мне. Когда живешь с человеком несколько лет в одной комнате, он для тебя становиться как бы прозрачным.

Я не ходила на вечера, никогда не танцевала, поэтому читалась человеком несовременным. Это тоже была причина не самая последняя, почему между мной и подружками существовала дистанция.

Девчонки из группы на меня обижались, потому что я жила в комнате с девчатами из других групп. Они звали меня к себе, я отказывалась, получалось, что я плохо к ним отношусь. А я поступала так сознательно, я не хотела, чтобы в группе знали о моих странностях.

Все три года в техникуме я сидела за столом с одной девушкой, которую звали Надя. С ней я говорила больше и откровеннее, чем с другими. И она, мне кажется, выделяла меня среди всех остальных. Даже приезжала ко мне несколько раз в деревню во время каникул. Но тем, о чем я думала все 24 часа в сутки, я не могла с ней поделиться, поэтому, я думаю, даже тут настоящей дружбы не возникло. После окончания техникума мы некоторое время с ней переписывались, но после катастрофы, которая на меня обрушилась, я перестала отвечать.

Пришла, наконец, очередь рассказать и об этом.

В спорте мои результате неуклонно росли. Я шла вперед, «словно танк, крушащий все на своем пути» (как выразился как-то тренер). Его это даже озадачивало, и однажды он решил поговорить со мной. «Знаешь, Женя, людей с такими данными я никогда не встречал. И я был бы просто счастлив тренировать тебя, если бы.», и тут стал довольно витиевато объяснять что-то про гормоны.

Я сразу все поняла и дальше уже не слушала. С еще большим ожесточением продолжала тренироваться, истязая себя до безумства. Знала, что рано или поздно меня попросят уйти, но все равно не сдавалась. Продолжала мечтать о больших успехах, которые хоть как-то компенсируют ошибку природы. Остервенело бросалась на самые длинные и утомительные подъемы, в одиночестве пробегала за день десятки километров. Вокруг нашей деревни большие леса, зимой в них много волков, но и это не могло остановить меня, я только каждый раз, вставая на лыжи, брала с собой нож.

Наконец, настал один из немногих моих счастливых дней, я выполнила норму мастера спорта. Но радоваться пришлось не долго, 8 дней.

В Свердловске начались крупные соревнования, первенство страны среди сельских лыжников. И в первую же гонку я попала в число призеров, заняв третье место. Через день снова гонка, я выступила еще лучше, уступив лидеру всего 5 секунд. и сразу оказалась в центре внимания. Кто такая? Откуда?

Следующий день, эстафета. Еще утром я почувствовала, что вокруг меня возник какой-то вакуум: переглядывания, перешептывания. Начали оглашать состав участников. Как лидеру команды мне обычно поручался финальный, самый ответственный этап. И вот назвали первую фамилию, вторую, третью. И в конце, фамилию запасной участницы. В первое мгновение я только удивилась: что за чепуха? Но тут же все поняла.

Как мне объяснили случившиеся? Да никак. Никто из тренеров ко мне даже не подошел. Девчонки, как только я выходила из комнаты, начинали громко возмущаться, кричать о несправедливости, но при виде меня смолкали и смотрели куда-то мимо.