Нельзя забывать и о том, что проблема, помимо медицинского, имеет и правовой аспект. Возможность лечь в больницу, обследоваться и лечиться, получать пособия по нетрудоспособности – все это реально только для тех, кто болен. Вывести из длинного перечня болезней и патологических состояний гермафродитизм – значило бы оказать таким людям медвежью услугу, поставить под сомнение их право на внимание врачей и социальную поддержку.
Ну что ж, давайте примем эти доводы. Правда, просмотрев под этим углом зрения несколько самых авторитетных монографий, я не обнаружил полного единства во взглядах. Гермафродитизм действительно называют болезнью, заболеванием. За многими его разновидностями прочно закрепилось чисто медицинское определение «синдром». Но в ходу и другие определения – аномалия, изменение, дефект. Ощущение, что все это полные синонимы, обманчиво: каждое понятие имеет свой оттенок смысла, и не случайно оно ложится на бумагу, когда крупный специалист сосредотачивается на обобщении своего опыта. Но терминологические разбирательства и в самом деле не принесут нам никакой практической пользы.
Большинство моих коллег, полагаю, согласятся с тем, что гермафродитизм относится к классу дизонтогений – расстройств, отклонений в индивидуальном развитии организма, которое в сжатой форме повторяет эволюционный процесс развития вида. Это я принимаю без всяких поправок. Но вот какая странная мысль не оставляет меня в покое с тех самых пор, как я вплотную соприкоснулся с этой проблемой. Какой знак несут на себе эти отклонения?
Чтобы было понятнее, приведу самый простой пример. Каждый день вы добираетесь до работы одним и тем же путем. И вдруг однажды попадаете в совершенно другое место! Это может произойти потому что вы зазевались, что-то напутали – то есть ошиблись, допустили в своих действиях брак. Но возможна и другая причина: вам захотелось усовершенствовать привычный маршрут, но ваши предположения не оправдались. Это тоже ошибка, по результату ничем не отличающаяся от первой. Но у нее другая природа, и последствия, скорее всего, окажутся другими – в первом случае вы просто прикажете себе быть внимательнее, а во втором вполне можете задуматься над тем, как же все-таки выполнить свое намерение и найти более удобную или более короткую дорогу. И если в принципе такой путь существует, то в конце концов вы его найдете.
Так что же стоит за отклонениями в половом развитии эмбриона? Поломка в программе, выработанной за миллионы лет эволюции? Грубо говоря, брак? Или хотя бы в отдельных случаях перед нами попытка видоизменить эту программу – пусть не увенчавшаяся успехом, но совершенная под знаком поиска, эксперимента? Разве это невозможно? Разве все эволюционные изменения в мире живой природы не появлялись первоначально в виде всевозможных дизонтогений. отклонений от хода развития, унаследованного от родителей?
В молодости я зачитывался Фламмарионом, делал выписки, от которых у меня кружилась голова. «Новая раса, умственно более развитая, займет наше место на Земле, и кто знает, не встретимся ли мы когда-нибудь с вами, серьезный читатель, или с вами, мечтательная читательница, в кабинете какого-нибудь ученого 276-го века в виде белых величественных скелетов с этикетками на лбу… На нас будут смотреть как на любопытные экземпляры вымершей расы, довольно грубой и жестокой, но уже обладавшей зачатками культуры и цивилизации и отличавшейся некоторой склонностью к занятию науками…»
Знаменитый французский астроном, умерший в 1925 году, остался мыслителем своего времени. Сейчас это поприще отдано фантастам. Если же говорить о науке, то значительная часть ее представителей склоняется скорее к тому, что эволюция человека как биологического вида завершена – по крайней мере, в плане морфологическом, поскольку в среде его обитания природные факторы представлены лишь опосредованно, а действие естественного отбора, благодаря медицине и социальным системам, сведено едва ли не к нулю.
И все же мне по-прежнему больше импонирует противоположное мнение, утверждающее идею эволюции как главный закон бесконечности и непрерывности жизни. Могут меняться формы эволюционных изменений, может замедляться или ускоряться ее ход. Но в любой временной точке человеческий организм представляет собой всего лишь очередную стадию в безостановочной цепи изменений.
Послушать патологоанатомов – им, в их печальной работе, редко удается обнаружить орган, полностью отвечающий «нормативным представлениям». Опытный глаз сплошь и рядом обнаруживает отклонения, говорящие о том, что попытки внести какие-то изменения в строение человеческого тела природа предпринимает постоянно. Правда, в большинстве случаев они бывают не очень значительны, а главное – не выстраиваются в систему, не закрепляются и не затрагивают популяцию в целом. И все-таки с тех самых пор, как эволюционная теория вошла в наше мировоззрение, как его неотъемлемая составная часть, самые мудрые и проницательные из медиков не устают напоминать друг другу, какого внимания требуют встречающиеся в нашей практике аномалии. Они, безусловно, могут не означать ничего, кроме того, что природа, по нашей аналогии, допустила брак. Но всегда есть вероятность, что наблюдаемые нами дефекты, даже если на общем фоне они воспринимаются как уродство, на самом деле есть неудавшийся результат предпринимаемого природой эксперимента, который будет успешно завершен… Ну, хотя бы к тому времени, о котором говорил Фламмарион.
Не относится ли к числу таких экспериментов и гермафродитизм? Учитывая, что в каждом поколении человеческий род в строго определенной пропорции платит эту непонятную дань, мы вполне вправе сделать такое предположение.
Но что же дальше?
Хочу сопоставить два ряда явлений, лежащих, казалось бы, в бесконечно далеких одна от другой, не пересекающихся областях.
Когда влюбленным хочется донести до окружающих силу и глубину охватившего их чувства, они часто используют один и тот же образ. Есть, говорят они, старая легенда, согласно которой люди были некогда цельными существами, а потом Создатель разделил их надвое и разбросал половинки по всей земле. Так они с тех пор и блуждают, мучимые томительным ощущением своей неполноты, пока судьба не пошлет им встречу с той самой, давно утраченной второй половинкой, и только воссоединившись с ней, человек постигает высшее счастье, доступное смертному.
Почему так популярна эта метафора? Да, действительно, она очень точно передает психологическое состояние, сопутствующее торжествующей любви, – чувство духовной и телесной нераздельности с любимым, превращение двух разных людей в одно существо, неизмеримо более сильное умственно и физически, более устойчивое к любым житейским напастям, чем это дано одиночкам. Но вот что кажется удивительным. И в мифологии, и в поэзии есть великое множество других параллелей и метафор, и их, в меру своей начитанности, люди тоже нередко используют. Но ни один не может конкурировать с этой легендой о половинках. Только ей удалось так глубоко укорениться в массовом сознании, вознестись в ранг истины, разделяемой миллионами в самые разные времена.
Приходит ли кому-нибудь в голову при этом, что раз две половинки исходного целого представляют собой мужчину и женщину, значит, то существо, тот мифологический прачеловек должен был быть, без вариантов, двуполым? Нет, как много раз я убеждался, эта подробность в расчет не принимается, сознание ее отсекает. Легко понять, почему так происходит: по логике мифа, первоначальное состояние было благополучным, счастливым, мытарства начались только после жестокой операции рассечения. При существующем же эмоциональном восприятии гермафродитизма никак невозможно увидеть в нем воплощение максимального внутреннего комфорта и сбывшихся надежд.
Если же мы обратимся к подлинным легендам, дошедшим до наших дней в своем первозданном звучании, то там все точки над «i» расставлены четко и недвусмысленно. Многие племена, невысоко поднявшиеся над первобытной культурой, до сих пор сохраняют веру в то, что появлению разнополых людей предшествовали более сильные и могущественные существа, объединяющие в себе достоинства и преимущества обоих полов. Некоторые малые этносы, почитающие своего общего предка, полагают, что он был гермафродитом. Двуполые или непринужденно меняющие один пол на другой божества представлены едва ли не во всех языческих пантеонах, причем, их тем больше, чем дальше в седую древность уходят культовые представления.
