Конечно, если считать, что эволюция завершена и вопрос заключается лишь в том, какие из существующих биологических видов сокращаются, а какие, в результате нарастающей человеческой экспансии, перейдут в разряд музейных, то и говорить не о чем. Но если мы ощущаем себя не на финише, а в середине процесса, которому предстоит длиться столько же, сколько у него позади, то и размножение при участии двух полов начинает выглядеть не пунктом назначения, а всего лишь точкой неведомо куда ведущего маршрута. Почему нет? Как и все предшествовавшие ему типы, он доказал свои преимущества, но продемонстрировал и слабые стороны.
Общепризнанно, что эволюционная биология переживает своего рода кризис с тех пор, как переход естественных наук на точные методы исследования по-новому высветил проблемы, связанные с полом. Часто цитируют Вильямса, утверждавшего, что «преобладание полового размножения у высших растений и животных несовместимо с современной эволюцонной теорией» Белла, называвшего пол «вызовом» науке об эволюции, Мейнарда Смита, признававшего: «мы не имеем удовлетворительного объяснения тому, как возник и как сохраняется пол». Все это не мимоходом оброненные высказывания «смежников», сосредоточенных на других проблемах, а мнение ведущих авторитетов именно в данной области, зафиксированное в работах, которые так и называются: «Пол и эволюция», «Эволюция пола», «Эволюция и генетика сексуальности». Трактуется это обычно как упрек в адрес научной мысли, пасующей перед необходимостью дать объяснение установленным фактам. Но может быть, все дело в природе этих фактов?
«Пол – это антисоциальная сила в эволюции», – провозглашает еще один видный теоретик, Эдвард Вильсон в книге «Социобиология». Почему? А очень просто. «Совершенные общества, если набраться храбрости определить их как общества, в которых нет конфликтов и которые обладают в высочайшей степени альтруизмом и координацией, скорее всего развиваются при условии, что все его члены генетически одинаковы. Когда введено половое размножение, члены группы становятся генетически различными… Неизбежный результат этого – конфликт интересов».
Когда подобные конфликты возникают в нашей повседневной жизни, из них существует только два выхода. Наихудший, по современным представлениям, – торжество сильнейшего за счет подавления того, кто оказался слабее. Наилучший – апелляция к третьей, заведомо беспристрастной стороне, в лице суда, коллектива или просто какого-нибудь умного человека, пользующегося достаточным уважением. Если даже решение находят сами конфликтующие, за счет уступок или компромиссов, все равно эта умиротворяющая сторона присутствует символически. Стремясь разрешить спор, мы вспоминаем о существующих в обществе законах и традициях, о моральных и религиозных заповедях, а значит, и о тех, кто в свое время нам их преподал. В ушах у нас звучат их наставления, советы, мы обращаемся мысленно к опыту других людей, проходивших через такое же испытание и сумевших с честью выйти из него… Все вместе это и образует третью сторону, преобразующую саму природу конфликта: из столкновения, чреватого войной, истреблением, он превращается в источник нового ценного опыта, в инструмент совершенствования отношений.
Мысль о введении еще одного равноправного участника в процесс продолжения жизни приходит сама собой – ввиду ее очевидной целесообразности. Не менее сильной, чем та, что продиктовала некогда переход от гермафродитных форм размножения к разделению всех биологических сообществ на два пола, существующих каждый по своим особым законам. Закон, установленный для мужского пола, резко ужесточающий условия отбора, был, вероятно, каким-то образом сопряжен с относительной простотой форм жизни, доминировавших в тот незапамятный период, и с безграничностью биологических ресурсов на нашей планете, тогда еще довольно-таки молодой. И то, и другое с тех пор существенно изменилось. Как знать, может быть, само замедление темпов эволюции как-то связано с тем, что потенциал прогресса, заложенный в принципе двуполости, давно себя исчерпал?
У меня есть старинный приятель и тезка, Арон Каценелейнбоген, давно уже живущий в Америке. Это один из самых поразительных людей, с которыми мне приходилось встречаться. Представьте себе крупного экономиста, авторитетного, преуспевающего, обступаемого со всех сторон профессиональными проблемами, интереснейшими и перспективнейшими и в творческом смысле, и в плане улучшения собственной жизни за счет работы над ними. И он действительно работает, создает теории, пишет книги, полемизирует, считается главой какого-то не вполне мне понятного направления в экономической науке. Поддерживать этот имидж без самых серьезных усилий невозможно, но у моего тезки это, слава Богу, получается.
И вдруг в нем просыпается жгучий интерес к проблеме, никак не пересекающейся с той областью, которой он посвятил свою жизнь: его начинает мучить тайна происхождения рака. Он изучает все версии, все гипотезы, в которых, как мы понимаем, нет недостатка, но он без дураков ухитряется познакомиться со всеми, – и ни одна его не удовлетворяет. Его мышление, поистине компьютерное по мощи и неутомимости, мгновенно улавливает в этих концепциях внутренние противоречия, несообразности, натяжки. Попутно – чтобы понимать, о чем идет речь, – он буквально заглатывает университетские курсы биохимии, генетики, эмбриологии – всех наук, на языке которых изъясняются специалисты в той области, куда он неожиданно и далеко уже не молодым человеком вторгся. Его дилетантизм служит ему добрую службу: он ничем не ограничен, он не говорит: «это моя специальность», «это не моя специальность», читает все подряд. А поскольку еще и все запоминает – так уж устроена у него голова, – полученная информация укладывается у него в оригинальную систему. В конце концов он создает собственную, никого не повторяющую теорию изменчивости клетки, с объяснением причин, которые ее вызывают, механизмов, которые приводятся в действие этими причинами, законов, которые управляют этими механизмами.
Я не знаю, что подвигло Каценелейнбогена на этот титанический труд, невольно вызывающий у меня ассоциацию с Карлом Марксом. Возможно, в биологии и заключалось его истинное призвание, голоса которого он почему-то своевременно не расслышал. Возможно и другое – сигналом послужила тайная, подавленная вспышка канцерофобии, страха перед раком, – это весьма распространенный психологический недуг. В любом случае, благодаря уникальности своего интеллекта, он сумел найти наилучший выход. И повел он себя со своим открытием совсем не так, как Маркс – со своим. Он не стал требовать всемирного признания, не стал будоражить несчастных раковых больных и их родственников криками, что их лечат неправильно, что врачи не понимают природу их заболевания, что надо перевернуть кверху дном всю медицину. Изложив свою теорию в книге, даже объемом напоминающей «Капитал», Каценелейнбоген издал ее – и предоставил жить своей естественной книжной жизнью: искать читателя, убеждать его, вести с ним диалог, искать свое место в безбрежном море научной литературы.
Проблемы пола специально его не занимали, но поскольку размножение тоже является разновидностью процессов изменчивости, идущих через клетки, миновать их не мог. И тут, между прочим, подтвердилось, что необычная деятельность моего тезки вызывает в Америке достаточно широкий доброжелательный резонанс. Его пригласили выступить на семинаре «сумасшедших идей» в одном из исследовательских институтов в Филадельфии. В ученом мире Америки любят и очень ценят такие вольные трибуны, несерьезные лишь в той мере, какая необходима, чтобы снять напряжение и страшный груз ответственности, который всегда давит диссертантов, авторов солидных монографий и статей в сверхтребовательной научной периодике.
На этом семинаре Каценелейнбоген сделал доклад о многополовом размножении, и он был выслушан с подобающим интересом. Мысль отталкивалась от того же, о чем мы с вами только что говорили: от непомерно высокой затратности процесса продолжения жизни, как он сложился в природе, что для нее в конце концов может стать непосильным. Наличие двух полов не препятствует появлению особей, не удовлетворяющих требованиям развития. Приходится вмешиваться беспощадному контролеру, в виде естественного отбора, который исправляет ошибки, но уже постфактум, когда потенциал рождения использован. Если и вправду эволюция приведет к созданию третьего пола, то функция его будет заключаться в упреждении нарушений фундаментальных программ развития.
