Да, получился длинный ответ на простой вопрос. Однако вслух такое говорить нельзя. И врать негоже — раскусят вмиг. Осталось говорить другую правду

— Ты очень необычная. А какая хозяйка в доме! Слушай стихи:

Ты как май прекрасна, как дитя светла,

Но меня смущают ступа и метла.

Оттаивая, Анюта улыбнулась на незатейливую шутку:

— И еще я очень хитрая. Я придумала, как нам дальше разведку вести.

— Опять за рыбу деньги… — огорченно прошептал я. — Нет, бог меня не наградил, он наказал.

— Да? — снова насупилась она.

— Знаешь, где Ваня до ранения служил? В батальоне охраны и разведки Ракетных Войск стратегического назначения. ОБОР РВСН называется. Там толк в маскировке знают, и с диверсантами умеют работать. А ты про разведку только в детективах читала. Чувствуешь разницу? «Большой брат следит за тобой» — это не шутки.

Пока Нюся переваривала отповедь, подошла наша очередь. Кефир мы решили брать не только Антону с Верой. Дома такой напиток пригодится, и разведчику Ване молочная диета тоже не повредит. Не успели набить авоську, как в соседнем отделе выкинули вареную колбасу и сардельки. Подсуетившись, мы очень удачно оказались в первых рядах мгновенно образовавшейся очереди.

Когда катит фарт, надо хватать его хвост, и заодно «докторскую», «телячью», и «пражские» шпикачки. Ее ж только с завода привезли, с пылу с жару! Сомнениям места нет — даже домашняя кошка трескает свежую советскую колбасу с жадностью, а это показатель. Впрочем, ничего удивительного. Правильную вареную колбасу делают из мякоти говядины и свинины, с добавлением натурального молока, яиц, кардамона и мускатного ореха. В «языковой» колбасе за три сорок присутствовал вареный язык, а в ливерной колбасе — именно ливер, а не жилы. Добавлять крахмал, сою, тертые кости и прочие казеинаты здесь еще не додумались. Хотя недолго ждать осталось — в следующем году начнут потихоньку, а к концу социализма научатся в колбасу все пихать, кроме мяса.

Поэтому нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Загрузив еще одну авоську правильными продуктами, мы переместились в хлебный отдел. Ваня задерживался, и меня это тревожило. За окном гастронома потемнело, витринное стекло покрылось капельками дождя. В вечерних сумерках мокрая улица выглядела удрученной, из настежь раскрытых дверей катила осенняя прохлада. Променада на тротуаре не наблюдалось, растревоженными муравьями отдыхающие граждане разбегались по сухим норкам. Мелкий моросящий дождь смыл все очарование курортной деревеньки, оставив довольными одни лишь цветы.

Наконец Иван появился. Заскочил в магазин, но вместо поиска товарищей почему-то застрял у табачного отдела, опустив голову на стекло прилавка. Табачный отдел здесь построили с краю, у входа. А вид из окна загородили затейливой витой пирамидой из спичных коробков. Такие же рукотворные горы громоздились за спиной продавщицы.

Важной приметой любой мало-мальски приличной лавки в Советском Союзе являлись спички. Независимо от географии, они всегда стояли огромной пирамидой. Дело в том, что один вид колоссального количества спичек на витрине вызывал у советского человека чувство покоя и крепости державы. Так повелось издавна, если спички в продаже — значит, нет в мире беспорядка и угрозы.

Отряхнув с плеча капли дождя, Иван поверх очков глянул на скучающую продавщицу

— Это кубинские сигары?

Не отворачивая головы от пейзажа, покрытого каплями, та кивнула головой. Глаза она сощурила в две презрительные щелочки, так что увидеть их цвет возможности не представлялось.

Мазнув взором по выкладке сигарет вперемешку с папиросами, Анюта нависла над плечом Ивана.

— Дядя Ваня, вы же не курите, — удивленно пробормотала она.

— Я-то давно не курю, после ранения пришлось бросить. Но кубинские сигары… Пресвятые корнишоны! — потрясенно прошептал Иван. — Смотри, это настоящие «Ромео и Джульетта». А это «Бельведер».

— И что?

— Чудо, Анечка! Сенсация. Вот придут ребята ко мне домой за футбол болеть, притащат пиво с чипсами. А я, словно Уинстон Черчилль, выставлю на стол «Ромео и Джульетту» под армянский «Двин»! — Ваня подмигнул Нюсе, и перевел веселый взгляд на продавщицу.

— Свэйки! Каадс рунаа криевиски?

Хмурое лицо белокурой девчонки моментально оттаяло, осветившись ответной улыбкой:

— Лабдиен! — распахнув светло-голубые глаза, она перешла на русский язык с милым характерным акцентом: — Чем могу помочь?

— Милая барышня, а есть у вас такие же сигары в коробках? Запечатанные, и из недавней партии?

— В подсобке лежат, — продавщица захлопала густо накрашенными ресницами. — Вчера только привезли. Но у нас коробками никто не берет, это дорого. По одной штуке продаем, да…

— Яя-яя, давайте коробку такой и такой! — потыкав пальцем в стекло, Ваня полез в карман, пересчитал деньги. Проблемы не возникло, подъемных ему Коля Уваров выдал прилично. — А возьму-ка еще «Партагас», пожалуй.

Иван выхватил из кармана авоську, а я вспомнил еврейскую мудрость: если для решения проблемы достаточно денег, это не проблема. Это просто расходы.

Девушка отсчитала сдачу, а наш таксист галантно поклонился:

— Палдиес, скайстулэ!

На улице, в поисках безлюдного места, мы ускорили шаг. Дождь прибил пыль и запахи, оставив хвойную сырость.

— Дядя Ваня, вы говорите по-латышски? — Нюся наклонила голову, заглядывая ему в лицо.

— Язык вероятного противника надо знать, — хмыкнул Иван. — Английским владею уверенно, говорю бегло, а по-латышски выучил всего лишь несколько слов и пару необходимых фраз.

Скороговоркой он выдал короткую речь.

— А что вы сейчас сказали?

Иван без паузы перевел на русский:

— Брось оружие! Руки вверх! Иди сюда. Фамилия? Кто командир? Отвечать! Сколько у вас танков? Где ваш штаб?

— Ладно, Ваня, — я оглянулся, пешеходов вблизи не наблюдалось. — Что можешь сказать по существу?

— Если коротко, то ты, Михалыч, был прав. Дождь людей разогнал, а возле дачи Пельше какое-то броуновское движение. Туда соваться — себе дороже. У меня здесь камера, картинка на базу уходит, — он прикоснулся к заколке на галстуке. — Виталик обработает, потом посмотрим. Но главное не это. Передо мной с дачи вышли два мужика, я следом пристроился, подслушал.

— И что? — пуская бутылку варенца по кругу, заинтересовалась Нюся.

— Пельше еще не приехал, в Москве заседает. А одного из них я узнал, это Борис Пуго. Завтра с утра они снова сюда снова придут.

— А вот это хорошая новость, — хмыкнул я. — Значит, завтра.

— Да, — согласился Иван, вытирая молочные усы. — Разведку мы провели, кефир купили. Делать здесь больше нечего, валим домой. А интерпретировать факты и делать выводы — удел начальства.

Глава сорок девятая, в которой счастья нет, но есть покой и воля

Полковник Зимин, руководитель следственной бригады по делу о пропаже товарища Седых, особых новостей от совещания не ждал. Как и успеха, впрочем. Однако бюрократические законы, вместе с правилами этикета, придумали задолго до него. Начальство желало видеть бурную деятельность, а что может быть убедительней для председателя КГБ, чем имитация активности в череде бесконечных собраний?

Юрий Владимирович тогда прямо сказал:

— Ход расследования беру под личный контроль. Приказываю бросить все силы, поскольку это дело чести! О любых изменениях докладывать мне напрямую.

Генералы Цинев и Цвигун стояли рядом и кивали головой.

— Тьфу, — вспомнив начальственную накачку, Зимин скривился. — Господи, прости, а лучше помоги…

Не хватало только выступления Леонида Ильича Брежнева на расширенном заседании Коллегии — с призывом досрочно завершить расследование. Если пятилетку за три года можно, почему дознание нельзя? Под руководством Зимина в недрах оперативно-следственной машины родилось множество отчетов о проделанной работе, промежуточных выводов и планов на будущее.