— Но, всё-таки, что я должен делать? Хоть бы инструкцию какую дали, методичку… Тут психологом надо быть, а я, смешно сказать, — слаботочник!

— Вот и действуй слабыми токами своего разума. Считай, что просто гости к тебе приехали. Гостей встречать умеешь?

— Приходилось.

— Значит, справишься.

С этими словами Котыч нахлобучил свой берет и канул в недрах «Неспешной помощи», где был разом доктором, санитаром и водителем.

Оставшись один, Виктор Аркадьевич занялся самым нелюбимым делом: перемыл всю посуду, которая хоть и казалась чистой, но наверняка запылилась, а может, и мыши по ней бегали. Затем надраил полы, а там мог бы, подобно будущим пациентам, и в депрессию впасть, если бы не явилась тётя Клава и не позвала в лес за черникой.

Вернувшись с полной берестянкой ягоды, Виктор Аркадьевич увидал первого посетителя. Молодой парень, лет двадцати с гаком, обряженный в маскировочный комбинезон, в каких изображают в кино десантников. Как и полагается, гость был вооружён. Ружьё причудливой конструкции лежало у него поперёк колен. Может быть, это было и не ружьё, просто Виктор Аркадьевич не знал, как его назвать. На задворках памяти шевельнулось словосочетание: «подствольный гранатомёт», но здесь оно явно не годилось, хотя, возможно, подствольник на орудии был. Небрежная поза и то, как держалось оружие, показывало, что всё это привычно и давно набрыдло хуже горькой редьки.

— Что же ты тут сидишь, как невеста на смотринах? — попенял Виктор Аркадьевич. — Заходи в дом, устраивайся.

— Без хозяина не годится.

— Я хозяин и есть. Сейчас борщ разогрею, обедать будем. Только второго у меня нет, одни ягоды.

— Будет вам… У меня сухпаёк есть. Комроты выдал, хотя мне уже не положено. И карабин зачем-то оставил, хотя он через час растворится, как не было. Домой иду, туда с карабином нельзя.

— В бессрочный отпуск?

— Вроде того. Я бы уже давно дома был, но комроты мне не приказал, а попросил зайти сюда и помочь по хозяйству. Тут, сказал, старик живёт, так ему трудно одному. Вот я и явился.

Солдат говорил легко, свободно, но было в его речи глубинное безразличие. Попросили помочь дедушке — помогу. Но по поводу себя самого всё уже решено. Торопиться некуда.

— А что? — согласился Виктор Аркадьевич. — Помощь и в самом деле нужна.

Захватив колун, он отвёл гостя к баньке, где возвышалась куча толстенных чурбаков: осиновых, берёзовых и ольховых. Их привезли недавно лесорубы и вывалили здесь за какую-то мизерную плату. Обычно эту древесину оставляли гнить на вырубках, превращая бывший лес в непроходимую свалку. А тут некондиционный лес отвезли на продажу, и всем стало хорошо: по вырубкам появился незагаженный малинник, которому через несколько лет предстояло превратиться в молодой лесок, у лесорубов объявилась существенная прибавка к зарплате, у деревни — дешёвые дрова. Эти дрова и предстояло колоть.

Парень здоровый, не чета Виктору Аркадьевичу, легко управлялся с колуном. Сухие удары перемежались с треском раскалываемых поленьев.

— Передохни малость, — произнёс Виктор Аркадьевич, выйдя из дома минут через двадцать. — Борщ сейчас закипит.

Десантник опустил колун, присел на широкий чурбан. Прямо перед ним тянулся некошеный луг, за ним лес, уходящий в синеющую даль.

— Хорошо у тебя здесь.

— Не у меня, а у нас, — поправил Виктор Аркадьевич. — Здесь не личная фазенда, а третья линия обороны. Не достроена, правда, но это дело наживное. Собьют вас там, на первой линии, лепуны здесь появятся.

— Вот оно как… А я гадал, чего комроты так твоим хозяйством озабочен.

— А ты не озабочен? Всю эту красоту лепунам отдать?

— На кой она им? Лепуны по городам паразитируют, да ещё не до каждого достанут. А по этим местам ходом пройдут, будут по малу гадить.

— Вот уж хрен! Наша земля им не сортир, чтобы гадить по малому или по большому. Не позволю…

— Давай, пытайся. Я с ними год воевал. Пошёл добровольцем. Фэнтези перечитался, вот и захотелось мир спасать. И знаешь, что самое скверное в наших делах? Лепунское воинство можно крошить до бесконечности, их не убывает. Бессмысленно это всё.

— А ты что хотел? На нас не клопы ползут, чтобы их можно было вытравить раз и навсегда. Понимай так: если ты здесь лепунов отбросил, значит, где-то в другом месте они к твоему дому прорваться не смогут.

— Знаю я всё это. Тысячу раз повторял. Но больше не помогает. Отвоевался.

— Коли так, пошли борщ есть. Остынет, второй раз греть придётся. У меня плитка медленно фурычит.

Ел солдат странно, то энергично загребал ложкой, как и положено голодному человеку, то застывал над тарелкой с отсутствующим видом, и в глазах у него плавало масло, будто плеснул он туда жирным борщом. Виктор Аркадьевич догадывался, что это последствия контузии, поразившей душу, но не знал, как такое лечить и можно ли вылечить.

— Второго у меня нет, — признался он спустя некоторое время. — Поленился или не успел приготовить. Я ведь тоже не святой, всего успеть не могу, но в город не сбегаю и не сдаюсь. Борща наварил и черники набрал — этого, по-твоему, мало? Но вот что забавно: в городе мою чернику обозвали бы десертом, а тут говорят попросту, ягоды.

Миску со свеженабраной черникой Виктор Аркадьевич придвинул к гостю. Тот осторожно взял двумя пальцами большую черничину.

— Что ты, право, по одной ягодиночке? Чернику надо горстями есть, только тогда и вкус, и польза проявляются.

— Верно, — произнёс десантник, набрав чуть не полную горсть ягод и впервые растянув в улыбке красные от сока губы.

— Так и ешь на здоровье. Черники тут полный лес, далеко ходить не надо, вот он за окном.

Солдат взял ещё горстку ягод, лицо его стало отсутствующим, кулаки сжались, кровавый сок потёк между пальцами. Лишнее пятно на маскировочном костюме было почти незаметно.

— Всё-таки, удивительная ягода, — кстати заметил Виктор Аркадьевич. — Цвет у неё синий, сок — красный, а зовётся она черникой.

— Ребята сейчас атаку отбивают, — также невпопад ответил гость. — Сами лепуны носа из убежища не высунут, они пушечное мясо в бой посылают. А ещё у них артиллерийские установки появились, хотя и немного. Стреляют газовыми снарядами. Что там за дрянь — неизвестно. Я под выстрел попал: там затхлостью пахнет, а так, ничего, не отравился.

«Ещё как отравился», — подумал Виктор Аркадьевич, а вслух сказал: — Кто-то атаку отбивает, а ты сидишь, руки ниже колен. У тебя же винтовка при себе, помог бы друзьям. Им твоя помощь сейчас ой как нужна.

— Не могу… — натужно произнёс солдат. — Я же дезертир. Сбежал я с фронта, понимаешь? А что с оружием сбежал, так это ещё хуже.

— Кто сбежал? Куда? Ты сейчас на третьей линии обороны, выполняешь важное поручение. Сам видишь, какой ворох дров наколол. Мне пришлось бы неделю мудохаться, а теперь у меня баня готова, хоть сейчас затопляй. Вернёшься в часть, доложишь по всей форме: в грязи сидеть не будем, в тылу имеет место банно-прачечный комбинат.

— Точно, так и скажу!

Несостоявшийся дезертир поднялся из-за стола. Свой автомат он держал не как деревяшку, а как положено держать оружие. Двумя пальцами осторожно выбрал в мисочке самую большую черничину.

— Бери ещё, — предложил Виктор Аркадьевич.

— Мне хватит. Да и на позицию пора. А тебе, вам — спасибо. Вправили мозги, а то как наваждение какое нахлынуло.

— Так оно и было. Наглотался лепунского дурмана. А тут — полчаса чистой жизни, и в голове просветлело. Желаю удачи, и чтобы война закончилась поскорее, но не бегством, а победой.

Первый пациент ушёл, Виктор Аркадьевич даже не понял, куда и каким образом. Зато скоро стало ясно, в чём состоит его работа. Встретить человека, попавшего под удар незнакомого оружия, вызывающего острый приступ безразличия, и дать ему возможность прийти в себя. Ведь все контуженные когда-то пришли на войну добровольцами, их было не трудно привести в норму. Кому-то было достаточно выспаться на сеновале, кому-то сходить на подобие охоты со своим ружьём, а вернуться, никого не подстрелив, зато с полным мешком боровиков. Большинство выздоравливало за день или два, хотя Константин по прозвищу Шумок прожил под присмотром Виктора Аркадьевича целую неделю. Каждое утро он брал самодельную удочку и отправлялся на рыбалку. Ни реки, ни озера поблизости не было, имелся только худосочный ручеёк, никакой рыбы в котором ожидать не приходилось. На этом ручье, неподалёку от деревни была устроена запруда из замшелых камней. Там поток разливался, образуя не то озерцо, не то лужу размером десять на двадцать пять метров и глубиной метра полтора. В этом водоёме водились карасики, которых Шумок вылавливал к восторгу бабы-Клавиного кота.