— В запретных зонах охрана. На худой конец надпись. Нет, заглянуть любопытно. Подожди, я мигом. Может, воды принесу. Давай посудину. — Он направился к Таду, протягивая руку.

Тад рванулся вперед, и тут же был отброшен. Едва устояв, он картинно изогнулся и облокотился на невидимую стену.

— Каково? — Тад подпрыгнул и разлегся в метре от земли, как в гамаке, дрыгая ногами, раздирая рубашку, хохоча и гремя монистами на дремучей груди.

Арви нахмурился.

— Попробуй кинуть мне фляжку, — сказал он.

— Я, видать, недостаточно хорош, — зло прохрипел Тад, когда фляжка, покувыркавшись, оказалась у Арви. — И наплевать. Чего я там не видел.

Арви подошел к башне вплотную, провел ладонью по пузырчатой стене.

— Холодная, — крикнул он. — Только не пойму, из чего она!

Когда Арви исчез в башне, Тад сел на камень и вытащил из мешка теплое крупное яблоко. Полез в задний карман за ножом. «Экая махина, — думал он, задирая голову, — этажей в семь. Чего там Арви увидит…» Опустил глаза и замер. Надежного, видавшего виды иззубренного клинка, которым он в разных обстоятельствах ковырнул не менее дюжины врагов, клинка этого не было.

На длинной леске, которой он всегда привязывал нож к поясу, болтался розовый гуттаперчевый лягушонок.

Осторожно ступая, Арви проник в прохладный сумрак. И сразу почувствовал, что за ним наблюдают. Арви остановился, втянул голову в плечи. Но взгляд был теплым, и Арви несмело двинулся вперед. Изнутри помещение, как это нередко бывает, казалось больше. В данном случае — неизмеримо больше. На дальней стене зажглись огни. Арви оперся о край какого-то пульта, усеянного кнопками. Немедленно что-то включилось. Вертикальные цепочки огоньков побежали к сводам.

— Хорошо, что ты пришел, — сказал голос.

— Я? — спросил Арви, озираясь.

— Ты. Именно ты.

— Так, — сказал Арви, — а почему ты не впустил моего приятеля?

— Никто не может войти ко мне с оружием. Никто не может войти ко мне, если хотя бы сотой долей своей души он способен на убийство человека.

— Но кто же ты?

— Не знаю точно. Наверно, всего лишь машина.

— Машина?

— И все же хорошо, что ты пришел, — продолжал голос, — я теперь знаю тебя и скажу, что ты познаешь великое чудо и великое счастье. На земле — и совсем недалеко отсюда — живет та единственная женщина, о которой ты несомненно мечтаешь всю жизнь. А мне так хочется соединять созданных друг для друга людей.

На стене среди огоньков возникло изображение женского лица. Девушка с широко открытыми глазами.

— Это она, — прошептал Арви. — Та, что мне снилась.

— А все то, что убивает людей — железное, электронное, атомное, — да сгинет оно вовсе! — сказал голос.

— Это она! — закричал Арви.

— Чего он там орет, тронулся, что ли? — пробормотал лежащий среди камней Тад.

Прежде чем двуглавая башня встала на дне высохшего озера, в высших кругах страны прошли жаркие дебаты.

Потом никто не мог вспомнить, кто привел к президенту этого человека, но все со смехом — и даже как бы преувеличенно смеясь — непрерывно говорили о каких-то брачных машинах. Об электронных свахах, о научно поставленном соединении любящих сердец. И все генералы друг другу подмигивали, как бы говоря: о, мы все прекрасно понимаем. И сам изобретатель, нахваливая свой товар, употреблял именно это название.

— Великолепные брачные машины, — сказал он президенту и тоже подмигнул.

Президента кольнуло неприятное чувство. Но он переборол себя и все заседание провел на уровне, то есть с мудрым спокойствием.

— Итак, еще об одном свойстве моего аппарата, — сказал в конце довольно длинной и довольно путаной речи изобретатель, — пусть не самом главном, но для вас, возможно, небезынтересном. Главной ошибкой всех создателей оружия с древнейших времен до наших дней является то, что они лишали свое детище самостоятельности, душили инициативу, обращали в тупого исполнителя воли хозяина. Посылая арбалетную стрелу в сторону вражеского воина, наводя оружие на окоп противника, программируя навигационную систему ракеты, вы обрекаете себя на решение задачи столь мелкой, никчемной, сиюминутной, преследуете цель столь… — Изобретатель запнулся в поисках очередной тройки эпитетов и раздраженно столкнул с колен кота.

— Вам не кажется, что вы несколько затянули выступление? — попытался прервать оратора сухонький старичок с длинными руками. Его лоснящийся черный пиджак совсем было затерялся среди мундирного шитья и сверкающей чешуи орденов, но голос звучал требовательно.

Изобретатель мотнул головой: не мешайте.

— …преследуете цель столь жалкую, ничтожную, пустую, что успех, достигаемый поражением вражеского объекта, оказывается мимолетным, преходящим, эфемерным. Пусть камень, ядро, пуля летят не по воле стрелка, наделенного, как правило, куриными мозгами, а куда он, оно, она сочтет необходимым, следуя велению собственного разума, наитию, убеждению.

Румяный седовласый маршал со звоном подскочил в кресле:

— Бред! Ядро, пуля — они лишены разума.

— Это вы лишены… скажем, воображения. Впрочем, я пользуюсь языком аллегорическим, едва ли доступным питомцам Академии генерального штаба, — сказал изобретатель.

Маршал побагровел. Генералы, пыхтя, задвигались. Старичок в черном успокоил их взглядом. «Не обращайте внимания, — говорили его глаза, — это же яйцеголовый, они все чокнутые…»

— Вы еще мыслите заплесневелыми категориями служаки прошлого века: первая колонна, вторая колонна, правый фланг, левый фланг, взять высоту, форсировать реку… Что там у вас еще? — Изобретатель снова допустил к себе кота и ласкал его за ухом. — Ах, да. Уничтожить живую силу, подавить огневые точки, разрушить промышленные центры. Все это чушь. Короче, если сейчас не касаться функций машины, от вас далеких, то фактически я предлагаю вам оружие, которое само отыщет врага, руководствуясь воспитанными в этом оружии идеалами, само выберет средства, используя свой интеллект, и с помощью этих средств лишит противника сил, парализует его волю, поставит на колени. И все это — заметьте! — не уничтожив ни одной живой души, ибо, — оратор возвел глаза к лепнинам потолка и продолжил сладко, — ибо убийство противоречит его убеждениям. Миллионы юношей не будут призваны в армию, не будут отлучены от любимых, и тем самым уже упомянутая функция аппарата — споспешествовать соединению сердец — получит мощную поддержку.

Повисла ледяная тишина. Изобретатель перешел на скороговорку:

— Обладание примирителем-свахой системы «Синий купол» означает торжество мира и порядка, истинно справедливое общество наконец-то обретет безопасность, правые и левые диктатуры рассыплются в прах, лишенные своего единственного аргумента — штыка! Мне нужно сорок миллионов, две сотни людей и полигон. Я кончил.

Военные дали волю чувствам. В разгар неистовства черный старичок наклонился к президенту:

— Разумеется, вояки против. Амбиция, престиж, да и денег они ему не уступят ни гроша. А главное — они хотят стрелять сами. Отдай-ка мне этого чудака вместе с его высоконравственным камнеметом. Примиритель-сваха? Остроумно. «Синий купол»? Романтично. Но какие возможности?

— И все же — что означают эти розовые слюни о союзе сердец? О гармоничном соединении душ? Что за бред о брачных машинах?

— Болтовня. Маскировка. Очень странный тип. Едва ли мы до конца его понимаем, но не воспользоваться его идеями и этой штукой было бы… Это должно попасть в хорошие руки.

— Пусть так, но мы видим и реакцию наших бравых вояк. Дело надо вести тонко.

— И даже более того! — сказал старичок.

Подводя обескураживающий для изобретателя итог, президент произнес короткую страстную речь, из которой явствовало, что нет на свете более высокой цели, чем упрочение мира на многострадальной планете, и нет более твердой гарантии этого мира, чем военная мощь — единственная разумная стратегия, единственный выбор ответственных и зрелых людей.

Стихли аплодисменты. Двери отворились. Люди в мундирах удовлетворенно потянулись к выходу.