«Не сажайте его… Умоляю…»

Какая странная ситуация… Ее внедрили, чтобы найти гада, а приходится решать совсем другие проблемы. И не простые проблемы. От ее выбора зависит судьба двух людей. Никакие показатели ее не волнуют — она человек временный, через месяц уйдет, а то и раньше. А люди-то останутся. С последствиями сделанного ею сейчас выбора. И как всегда бывает в подобных случаях — на раздумья меньше минуты. И не с кем посоветоваться.

Закон слеп, но она не слепа.

Какую интересную работу она все-таки выбрала.

Принцип «Все лучшее детям» не распространялся на инспекцию по делам несовершеннолетних города Зареченска. Поэтому находилась она не в отдельном здании с большими светлыми окнами, выходящими на солнце, а арендовала пару темных и сырых комнат в типовом здании жилищной конторы. Еще повезло, что комнаты находились на первом этаже, а не в подвале. С другой стороны — лучше бы в подвале — стекла в окнах приходилось вставлять раз в неделю. Молодое поколение считало, что нет лучшего способа отстоять свои права, чем метнуть камень в окно детскому инспектору. А то и «молотов коктейль». Картонный Дядя Степа, поставленный в качестве наглядной агитации перед дверью, прожил два дня. В первый день его нецензурно разукрасили баллончиком, а на второй подожгли.

Без пяти семь по местному зареченскому времени в инспекцию зашла конопатая особа лет двадцати пяти, с легкой сутулостью. Подобная обычно бывает у пианисток, сидящих по восемь часов за пианино. Ее гардероб указывал на принадлежность к нижнему сословию. Все скромно, без бутикового гламура. Она постучалась в первую комнату, после чего приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

Там находились две женщины средних лет и милый подросток в майке с татуировкой слона на плече и пояснительной надписью «СЛОН».[4] Наверно, специально для тех, кто не понял. Одна из женщин курила, вторая вытирала платочком слезы, сидя на стульчике.

— Здравствуйте, — негромко поздоровалась посетительница.

— Здоровее видали! — тут же прогорланил пацан, за что получил от курящей дамы подзатыльник.

— Не имеете права! Завтра встретимся в прокуратуре! — завопил подросток. — Я побои сниму!

— Заткнись, — не глядя на него, бросила инспектор и повернулась к гостье. — Слушаю?

— Я к Светлане Юрьевне… Родионовой.

Инспектор ответила не сразу. Словно складывала в уме два шестизначных числа. За нее ответил юридически подкованный мальчик:

— Мы ее на «хор» пустили! Ха-ха-ха…

И тут же получил второй подзатыльник. Женщина с платочком заплакала еще сильнее, прошептав: «Сынок, не надо…»

— Она здесь больше не работает, — пояснила инспектор, вдавив окурок в пепельницу, сделанную в виде покемона, — перевелась в Юрьевск.

— Жаль…

— Я ж говорю, на «хор» пустили, — добавил милый мальчуган.

— А что вы хотели? Могу дать ее служебный телефон, — она взяла со стола мобильник.

— Спасибо, не надо… Я… Просто хотела посоветоваться… У меня проблемы с сыном.

Если судить по возрасту посетительницы, сыну было не больше восьми лет. Молодеет преступность, молодеет.

— Есть другие инспектора. Там, в коридоре, расписание приема.

— Спасибо… Мне нужна именно она.

Девушка быстро закрыла дверь, получив от подростка рекомендацию отрастить буфера побольше. Инспектор подошла к окну, выглянула во двор, но сутулую посетительницу не увидела, видимо, та сразу свернула за угол.

Та действительно прошла не через двор, а вдоль стены, затем по дорожке, выходящей к торцу здания. Миновав сквер и детскую площадку, она вышла к пятиэтажке и села на пассажирское кресло старенькой «киа», припаркованной возле помойки. Машина тут же сорвалась с места, словно уходя от погони.

— Будучи опрошенной, Селезнева пояснила, что ее муж Селезнев Андрей Игоревич, временно не работающий, находясь в состоянии алкогольного опьянения, исполнял кавказский танец «Лезгинка», взяв в качестве реквизита кухонный нож. Желая поддержать его, Селезнева тоже начала танцевать. В процессе исполнения танца, размахивая ножом, Селезнев нечаянно нанес жене резаное ранение в область шеи, что подтверждается справкой из больницы. Претензий к мужу Селезнева не имеет, считая, что ранение нанесено им неумышленно, по неосторожности. Уголовного дела просит не возбуждать, — Сычев прекратил чтение, снял очки и посмотрел на собравшихся в его кабинете участковых инспекторов, — хорошо хоть так… Не знаю, пропустит ли это прокуратура, но дело в другом. Вот! Учитесь! Человек неделю отработал, а как творчески подходит! Молодец, Светлана Юрьевна!

Доброе слово, как говорится, и коту приятно. А уж внедренному сотруднику собственной безопасности как бальзам на легенду.

Личный состав с уважением посмотрел на молодую коллегу. «Лезгинка» — это креативно. Многие бы не додумались.

— Теперь второе. Сегодня ОСБ приедет. По Михалеву. Смотрите, чтоб без катаклизмов. Лишнее из столов и сейфов убрать и вообще мусор вынести. А то не опорные пункты, а бомжатники. Это касается всех, а не только второго опорного. Запомните — я за вас свою работу делать не буду. По местам!

Свой визит охотники на оборотней решили не делать неожиданным, а объявить заранее, через Сычева. Пойдут разговоры, может, промелькнет что-то ценное. А уж Светочка эту ценность не пропустит. Приехать должны Бойков с Гориной. Ольга нагрянет на первый «опорник», на второй — Николай Васильевич.

И уже спустя сорок минут Коленька пытал участкового инспектора Седых, пока остальные ждали своей очереди на лавочке перед опорным пунктом.

— Я ж уже все следователю рассказал, — стандартно ответил Володя на бойковский вопрос: не вспомнил ли он чего-нибудь еще.

— А ты напрягись. С душой подойди к проблеме. Вспомни тот день по минутам. Или хотя бы по часам. Я имею в виду день накануне убийства.

Седых немного поскрипел стулом, на котором сидел, поморщил лоб, потом без должного энтузиазма выдал информацию:

— Я тогда в больницу ездил. По телефонограмме. Потом на стройку пошел. Регистрацию проверял у таджиков. Теперь на нас это повесили… На опорный вернулся часов в девять. Сергей здесь был.

— Один?

— Нет… С Никитой.

Никита тем временем не по-детски переживал, норовя через форточку подслушать содержание разговора. Кое-что услышал. Опустился обратно, достал очередную сигарету:

— Собираются нас через полиграф пропустить… При чем мы, вообще, здесь?!

— А что ты дергаешься тогда? — усмехнулся Машков, на лице которого не имелось никаких признаков волнения.

— Ага! Знаю я их прихваты. Они под это дело начнут вопросы не по теме задавать.

Петр Егорович еще раз усмехнулся:

— Ну ты же честный человек. Или тебе есть что скрывать от государева ока?

— А тебе нет? Лучше сразу рапорт пиши на пенсион. Пока не вынесли.

— Не вынесут. А ты поменьше арбузников тряси…

— Чья бы мычала… Дядя Степа, — Никита отвернулся от Машкова и пододвинулся к более приятному собеседнику: — Свет… Говорят, этот Бойков бабник редкий.

— Кто говорит?

— Народ.

— И что?

Никита выдержал паузу, прикидывая как сформулировать не совсем пристойное предложение:

— Им тебе пока предъявить нечего. Да и Серегу ты не знала, колоть не будут… Может, стрельнешь глазками? Ради общего дела.

— Какого дела, куда стрелять? — Светочка, конечно, поняла суть идеи, но изображала «возмущенный разум».

— Ну что ты как маленькая? Сходите в ресторан… Или кино там. В разумных пределах. Он урод, но потерпи. Может, проболтается, что у них на нас есть. И с полиграфом — серьезно или гон… Выручай, а?

— То есть… Мне его закадрить?

— Почему сразу закадрить? Я ж говорю — в разумных пределах. Чего такого-то? Он на тебя точно клюнет. С твоей-то внешностью… Кстати, у тебя есть кто-нибудь?

Надо обязательно сообщить Коленьке насчет «урода». Чтоб не строил из себя Тома Круза.