В коридоре раздался топот тяжелых сапог, не исключено омоновских или собровских. Машков на всякий случай расстегнул кобуру. Через пару секунд на пороге предстала пара бородато-патлатых верзил в косухах и цепях с крестами:

— А концерт здесь?

— Да… Вон ваши места, — Машков с мрачностью акулы кивнул на клетку для задержанных.

Верзилы переглянулись, после синхронно уставились на мини-тюрьму.

— Шутка. Рок-клуб напротив… Задолбали крестоносцы…

Светочка не опоздала в районную прокуратуру ни на минуту, но это не спасло от упрека:

— Опаздываете. Проходите, присаживайтесь.

В кабинете, дверь в который украшала латунная табличка с серьезной надписью «Лимонова Ульяна Михайловна, помощник прокурора, старший советник юстиции», последняя трудилась одна. Что говорило об отсутствии дефицита служебных помещений. А значит, и о заботе государства о прокурорских работниках.

Светочка пришла в форме, как и подобает образцовому сотруднику полиции. Села на предложенное место. Она пока не догадывалась о причинах вызова. Не исключено, это очередная проверка на подлинность. С прокуратурой контактировали в основном отдел гласных проверок и кураторы, она же ни разу не пересекалась. Бойков, узнав о вызове, никаких предположений тоже не выдвинул.

Ульяне Михайловне было в районе тридцати пяти. Косой, заплетенной в «ватрушку», она напоминала экс-премьера Украины Тимошенко. Минимум макияжа. Достоинства или недостатки фигуры скрывал прокурорский китель. Но серьги свидетельствовали о неплохом финансовом обеспечении. Брюлики в них карата по полтора каждый. И вряд ли подделка.

— Ну будем знакомы.

Она посмотрела на Светочку с той легкой неприязнью, которая читается во взгляде, обращенном свекровью на молодую невестку, случайно разбившую фарфоровую реликвию.

— Прекрасная у вас фантазия, — Лимонова взяла со стола бумагу и процитировала: — «Будучи опрошенной, Селезнева пояснила, что ее муж Селезнев Андрей Игоревич, временно не работающий, находясь в состоянии алкогольного опьянения, исполнял кавказский танец „Лезгинка“, взяв в качестве реквизита кухонный нож…» Вместе придумывали?

Ну и что отвечать? Я тут, знаете ли, временно, вынуждена играть по установленным правилам, а значит, не портить цифры.

— Это не выдумка, — без вызова ответила она, — примерно так оно и было.

— В следственном департаменте, надеюсь, разберутся, как было. Назначат экспертизу по ране, по отпечаткам на ноже, допросят танцоров обстоятельно, а не формально… Я отменила ваше постановление. Точнее, вашу ахинею. Самим-то не смешно?

— Подождите, что я должна была сделать?

— Достаточно было просто направить материал в следствие, а не заниматься самодеятельностью. И я подозреваю, что дело не только в халатности. А в вашей личной заинтересованности.

Светочка не обиделась на намек. Заинтересованность действительно была.

— Никаких личных интересов у меня нет. Я записала их объяснения и вынесла постановление об отказе. Это несчастный случай.

— При несчастных случаях соседи не вызывают полицию, а в окна не вылетают молотки. А интерес, Светлана Юрьевна, вы знаете какой. Прекрасно знаете. Вы молодой сотрудник, претендуете на жилплощадь, нужны хорошие показатели. Поэтому лучше синица в руках, чем «глухарь» в небе. А вы не боитесь, уважаемая моя, что завтра этот красавец снова станцует «Лезгинку». И на чьей совести это будет?

— Не станцует.

— Вы что, знакомы с этими Селезневыми?

— Нет.

— Откуда ж тогда такая уверенность?..

Светочка пожала плечами. В чем-то Лимонова, конечно, была права. Муж Селезнев непредсказуем.

— Ох, Светлана Юрьевна, есть у вас интерес, есть. Имейте в виду, если выяснится, что все было не так, вы сами можете заработать статью. Но в любом случае я направлю руководству городской полиции представление по поводу вашего идиотского «отказняка» и для проведения служебной проверки. А какие будут последствия, предсказать не берусь. По нынешним реформаторским временам — любые, вплоть до увольнения.

— Спасибо, что предупредили.

— Кстати, фамилия Царев вам что-нибудь говорит? Или еще не успели услышать?

«Да как не говорит? По его личной просьбе я здесь и отдуваюсь».

— Нет. Ничего.

— Думаю, скоро узнаете. И имейте в виду — с сегодняшнего дня вы на моем личном контроле.

— Я могу идти?

— Увы, оснований для вашего задержания у меня пока нет. Пока…

«У меня тоже», — подумала Светочка, поднимаясь со стула.

Отдел собственной безопасности полиции не занимался прокуратурой, но информацией с кем надо поделиться мог.

Выйдя из прокуратуры, она позвонила Бойкову по секретному телефону и доложила о визите, упомянув о стиле работы Ульяны Михайловны.

— А ты что, правда такой «отказняк» вынесла? — удивился тот.

— Правда.

— Круто… А зачем?!

Света не стала объяснять, что решила помочь Карине. Тем более, подобная помощь действительно выглядела странновато.

— Показатели. Я должна быть на хорошем счету… Коль, мне никаких служебных проверок сейчас не надо.

— Раскрывать прокурорским, кто ты такая, еще опасней. Постарайся отписаться. Никто тебя не уволит, Царев прикроет.

— Она статьей грозила. А если Селезневы признаются, как было на самом деле, это реально. Сокрытие тяжкого преступления, как минимум. А признаться могут.

— Свет… Успокойся, — Бойков сменил интонацию со служебной на личную. — Ты внедрена. Косяк, связанный с внедрением, косяком не является. Четвертый закон Ньютона. Расслабься. В крайнем случае, я за тебя отсижу. А с Лимоновой поработаем. Даже у святых есть грехи, а уж у прокурорских и подавно.

Разведчица не стала размениваться на дешевые намеки, типа: «И давно это с тобой?»

— Коль, а вот, к примеру, я совершу что-нибудь доброе и волшебное, типа подвига. Как участковый. И получу премию или медаль. Потом у меня ее отберут? По тому же принципу.

— Хороший вопрос. Мне кажется, все зависит от размера премии. Если будет большой — могут. А медаль оставят. Она бесплатная.

— Ладно, пока. Я к себе. Ну то есть… Ты понял.

«К себе» она снова сказала на автомате. Не втянуться бы.

До опорного добралась на автобусе. На каждой остановке в салоне появлялись торговцы ширпотребом — пластырем, вечными фонариками, корочками для паспортов и прочей мелочовкой. Весь маршрут был поделен на сферы влияния, ни разу не случилось пересечения. На человека в форме полицейского торгаши не обращали никакого внимания, потому что исправно платили другим людям в форме. И от этого возникало определенное чувство неловкости перед пассажирами.

Возле универмага, где она вышла, музыканты в национальных костюмах пели мексиканские песни. Человек восемь. Сомбреро, гитары, маракасы — все как надо. Только лица наши. Зеваки хлопали в такт, поддерживая коллектив. Универмаг — участок Никиты. Интересно, они платят ему, чтобы здесь петь? Не исключено. На «крузер» иначе не заработать. Сама она ничего не имела против уличных музыкантов и иногда кидала им монетку. Люди работают, а не милостыню вымогают.

Тут же прогуливался печальный пенсионер в шлепанцах и рваных носках. На шее — фанерка на веревочке, словно у приговоренного. «Кредит за час без залога и поручителей». Отдавать, наверно, можно носками.

Дверь опорного оказалась на замке. Машков, согласно графику, находился при дежурной части, катаясь на заявки, остальные где-то болтались. Рокеры, курившие в подъезде, вежливо поздоровались и не подкалывали. Она открыла дверь своим ключом, миновала коридорчик, зашла в кабинет и вскрикнула…

Возле ее стола лежал труп.

«Прошу принять меры к розыску джумбокса, похищенного сегодняшней ночью от ночного клуба „Барак“ неизвестными лицами…»

«Бараком» клуб был назван не в честь лагерного общежития, а именем американского президента. Не дочитав, Копейкин негромко матюгнулся и поспешил разыскивать не неизвестных лиц, а вполне известного участкового Машкова, принявшего сие заявление. Тот отдыхал от вызовов в специальной комнатке при дежурной части. В горизонтальном положении на оперативном диване в обнимку с дубинкой.