Если монахи постоянно, по любому вопросу беспокоят игумена, это показывает, что жизнь в монастыре организована неправильно, монастырь не воспитывает своих насельников так, чтобы они возрастали в духовной жизни и угождали Богу. В таком монастыре нарушаются правила монашеского жительства, истощаются душевные и духовные силы братьев, устраняется свобода из внутреннего мира человека, и человек меняется в худшую сторону.
Итак, в монастыре существует некая пирамида, на вершине которой — игумен, ниже его — лица, занимающие административные должности, а затем и остальные члены братства. Младшие обращаются непосредственно к старшим и им подчиняются. Следовательно, монахи состоят в браке и со всем братством.
Наконец, наш брак — это связь на всю жизнь с определенным родом жительства. Приведем пример. Церковные каноны не позволяют использовать монастырское имущество для мирских нужд. Невозможно, к примеру, монастырское здание превратить в театр или даже в школу, потому что и это учреждение мирское. Монастырское здание всегда должно использоваться в духовных целях, должно быть посвящено Богу. Отчуждение позволяется лишь при чрезвычайных обстоятельствах.
Если непозволительно использовать в иных целях недвижимость монастыря, то тем более сердце монаха, посвященное Богу, не может служить чему-то иному. Со дня пострига монах уже не может жить по-мирски. Не в смысле «жить во грехе», но в том смысле, что монах не может быть мелким торговцем, предпринимателем, врачом, не может заниматься какой-либо профессиональной деятельностью в миру. В противном случае это приводит к перемене всего его существа, оставлению Божественного призвания, потому что он предается занятиям вполне мирским. Монах должен оставаться монахом и всегда предстоять пред лицом Господа, то есть молиться, поститься, пребывать в бдении, в безмолвии, заниматься всем тем, без чего монашество немыслимо, что составляет его основу и является его сутью.
Бывают случаи, когда монах более не находит себе покоя в своем монастыре. Причины этому могут быть разные.
Проносится, например, по монастырю буря: возникают ереси или раскол. Или сам монах не имеет душевного мира, малодушен, не может продолжать подвиг. Или демон затуманивает его разум, так что он впадает в состояние превратного ума и все представляется ему в искаженном виде.
Случается также, что монаху приходят на ум помыслы: «Старец нехорош, он меня не любит, я не выдержу здесь». И, хотя правило говорит, что монах должен терпеть до конца дней своих и никакая скорбь не может заставить его уйти из монастыря — об этом сказано в последованиях как малой, так и великой схимы, — все же сердце монаха поддается этим помыслам. И тогда он (или они, если таких монахов несколько) решает, что лучше уйти из монастыря, чем жить не по-христиански, безрадостной жизнью. Притом он питает надежду, что в другом месте найдет более человеческие условия и сможет жить спокойнее. Это, собственно, и есть противозаконное расторжение брака, Церковь не дает на него разрешения. Всю свою жизнь такой человек будет виновен пред Богом.
Бывает, впрочем, и так, что монах не находит себе покоя в монастыре по объективным причинам. Например, жизнь в монастыре такова, что абсолютно невозможно ни молиться, ни заниматься духовным чтением, ни совершать бдение. И душа монаха надламывается, не выдерживает такой жизни. Или монастырь становится туристическим центром, из-за чего монах непрестанно погружен в мирскую суету. Или в монастыре все работают двадцать четыре часа в сутки, и монах от усталости падает и засыпает, не успев произнести и одной молитвы. Для настоящего инока такой образ жизни — это тяжелое испытание, в таких условиях трудно вести подлинную монашескую жизнь. Некоторые иноки в этом случае просят о перемене монастыря. Если игумен, которому они изначально были подчинены, уже почил, тогда это сделать легче: обычно духовные отцы дают возможность монаху пойти в другое место.
В сплоченном братстве, с единым сердцем и образом мыслей, это может показаться невозможным. Когда на дворе лето, никто не думает о зиме. Зима, однако, приходит. Значит, подобные случаи могут происходить во все времена, в любом обществе и монастыре. Дьявол не покидает землю, и ходит он не в горах, а среди людей. К тому же есть еще и эгоизм, немощь человеческой природы, и потому легко может случиться, что кто-либо уйдет из монастыря.
Кроме того, есть определенные случаи, когда монаха изгоняют из обители: прежде всего если его намерения расходятся с образом мыслей всего братства. Братство, например, убеждено в необходимости послушания друг другу, но этот монах хочет слушаться только игумена или требует от других, чтобы они переменились, ропщет на игумена, досадует. Из монастыря изгоняют также тех монахов, которые, видя, как брат совершает какой-то серьезный проступок, что-то опасное для своей жизни, не рассказывают об этом игумену. Предположим, монах ворует, а брат, который это видит, ничего не говорит игумену. Мало-помалу душа вора будет приходить во все более тяжелое состояние, а ответственность за это должен будет взять на себя тот брат, который обо всем знал. Если же он не понесет ответственности и не согласится испросить прощения у всего братства, то непременно должен будет уйти из монастыря, потому что он — соучастник в духовном убийстве, он умерщвляет душу брата.
Когда после подобных случаев кто-либо из покинувших обитель возвращается, тогда игумен его принимает, но вернувшийся остается в стороне от жизни братства, потому что не перестает представлять опасность для его единства, если только он с великим смиренномудрием не покажет своего покаяния.
Возможен и случай, когда монастырь с большим состраданием принимает ушедших из него братьев, если те ушли, поддавшись безрассудному порыву, совершив ошибку. Такой случай произошел с монахами святого Симеона Нового Богослова. В то время как святой произносил слово о нетварном свете, монахи, поддавшиеся дурным помыслам и охваченные ненавистью, бросились на него и хотели убить. Но его спасли остальные братья, после чего напавшие, пылая яростью, убежали, разошлись по домам и начали жить мирской жизнью. Все это произошло в безрассудном порыве. Этот порыв назревал, конечно, в их сердцах, по они и сами не ожидали такой резкой развязки. Поэтому святой Симеон отправился в их дома, чтобы отнять монахов у женщин, с которыми они сожительствовали, или у родителей.
Но если речь идет о проступке сознательном, тогда принять возвратившихся мы не можем. Более того, мы удаляем их, чтобы не было соблазна для остальной паствы.
Впрочем, в большинстве случаев, как говорит преподобный Антоний Великий, если какой-либо брат уходит из монастыря и потом возвращается, мы принимаем его с любовью, даем ему вздохнуть свободно, чтобы «он благодарил Бога и восхвалял нас». Мы должны воздавать славу Богу, а слава Божия состоит в том, чтобы мы сами становились достойными благодарности других людей. Однако же потерпевшие неудачу в духовной жизни и в отношениях с людьми и испытывающие внутреннее смятение не имеют духовной радости, их сердце, ум и тело не обращены к Богу, поэтому они не могут возблагодарить ближнего. Они все делают в угоду самим себе, своим немощам, своему мнению, и потому другим с ними бывает трудно.
Итак, в настоящем правиле говорится о монахах, которые уходят из монастыря. Если обратиться к «Аскетическим правилам» святителя Василия Великого или к его житию, то можно заметить, что эта проблема занимала его в особенности, потому что некоторые монахи, отправляясь в Александрию или в иные места, покидали монастырь навсегда. Как видно из этих текстов, подобные случаи происходили во все времена, и потому понимание и предвидение этого отобразилось в последовании монашеского пострига. Священник спрашивает постригаемого: «Пребудеши ли в монастыри сем даже до последняго твоего издыхания?» Он спрашивает об этом потому, что при каждом монахе находится некий бес, который будет стараться увести его из монастыря под разными предлогами: якобы из желания более высокой духовной жизни или из тех соображений, что братство становится помехой в его жизни, потому что один брат грешит, другой не ходит в церковь, третий ругается, четвертый ни во что не верит.
