— Получается, что пока у нас по-прежнему никаких фактов, одни подозрения. Понятно. Как с оперативным освещением?

— В настоящее время работают четыре секретных сотрудника, привлечен к освещению деятельности еще один добровольный помощник. Ничего нового не получено. Но я еще не получал донесений за последнюю неделю. Впрочем, в полученном до этого есть кое-что. Я считаю этот факт сомнительным, но…

— Докладывайте, докладывайте.

— Помните о необычайных вычислительных способностях Припяти-три? Так вот, добровольный осведомитель доложил, что вычисления объект производит не в уме, а использует неизвестный прибор. Во время боя объект в срочном порядке рассчитывал баллистическую таблицу для захваченных немецких пушек. Наблюдателю удалось увидеть, что это что-то вроде небольшого плоского портсигара с кнопками, нарисованными на светящемся экране, на котором также отражаются в виде таблицы результаты вычислений. Объект Припять-три его не заметил, увлеченный выполнением работ, что и позволило наблюдателю рассмотреть подробности.

— Изобретатель какой-то? Ничего криминального. Правда, непонятно, зачем он тогда скрывает этот агрегат?

— Вот именно, Лаврентий Павлович. Причем скрывает очень тщательно. К тому же смущают размеры и особенности прибора. После консультаций с учеными по этому вопросу могу вас заверить, что современная техника не позволяет создать прибор, производящий столь сложные вычисления в таких габаритах и с таким экраном.

— Так что вы хотите сказать? Чудо-ученые какие-то? Или иностранные сверхагенты? Или как у Уэллса — машина времени?

— Прошу извинить, товарищ нарком, но пока ничего конкретного доложить не могу.

— Ладно. Оставьте докладную у меня, посмотрю. Нет, ну фантасты. Прямо Беляевы. Даже меня заставили в эту ерунду поверить. Перейдем к более конкретному делу. Что у нас по Ижевску?

— Работа идет, товарищ нарком. Судя по донесению первого отдела, должны уложиться в сроки. Уже добились повышения надежности, сейчас работают над эффективностью боеприпаса. Разработан новый станок, испытания дали положительный результат, вес системы снизился на 4 килограмма, кроме того, стало возможно крепление на бронетехнике.

— Вот это хорошо. А то товарищ Сталин уже интересовался. И еще… товарищу Сталину очень понравилась аналитическая записка нашего наркомата. И он приказал, чтобы мы еще раз провели такую же работу. Так что как только обстановка на фронте улучшится, отравлю вас к вашим старым знакомым. Поедете под прикрытием, легенду продумайте. Записку с вашими предложениями передадите секретарю завтра до семнадцати ноль-ноль. Вопросы?

— Все понятно, товарищ нарком. Разрешите идти?

— Идите.

Мурашов вышел, а оставшийся один нарком несколько раз прошелся по кабинету, затем остановился и несколько минут рассматривал карту, о чем-то размышляя. Вернувшись к столу, он открыл папку с докладом Мурашова и несколько минут тщательно читал ее. Затем отложил бумаги в сторону и долго сидел, сняв пенсне и протирая его кусочком фланели. Лицо его приобрело беспомощно-задумчивое выражение, свойственное очкарикам. От размышлений наркома отвлек очередной звонок по телефону. Ответив, Берия решительно отложил в сторону бумаги, принесенные Мурашовым, и продолжил работу.

Через некоторое время он вызвал секретаря и отдал несколько распоряжений. Вечером автомобиль отвез наркома не домой, а на одну из конспиративных квартир в старом, дореволюционной постройки доходном доме, спрятавшемся среди множества таких же на одной из улиц Москвы. С кем встречался Лаврентий Палыч и о чем шел разговор, осталось неизвестным как его современникам, так и потомкам.

Как и ожидалось, немцы начали серьезное наступление с утра. Похоже, действия небольшой, но активной группы войск были наконец-то ими оценены по достоинству, и они подтянули все силы, какие смогли.

Началось с авиационного налета. Наверное, целая эскадра «Хейнкелей» бомбила тылы, дороги и даже прифронтовые леса. Не меньшее число пикирующих «Юнкерсов-87», уже прозванных за неубирающееся шасси «лаптежниками», завывая сиренами, сбрасывали четверть- и полутонные бомбы на передовые позиции и ближайший тыл. Удивительно, но наша авиация тоже не осталась в стороне. Почти четыре десятка истребителей И-16 и МиГ-3, из поддерживающего истребительного полка, вступили в бой и сумели сбить по нескольку немецких самолетов каждого типа. Руководил их атакой с земли авиационный наводчик, за которого неплохо отработал бывший командир эскадрильи автожиров старший лейтенант Трофимов. Вовремя фронт выделил авиационный полк для прикрытия, а еще лучше, что у этих истребителей, пусть только на командирских машинах, оказались рации установлены. Но после двух вылетов командование перенацелило истребители туда, где они показались нужнее. Немцы, словно узнав об этом, нанесли еще один мощный авиационный удар, на этот раз по передовой. Снова с диким воем сирен переворачивались через крыло «лаптежники», снова ходили кругами над рощами и перелесками «Хейнкели», сбрасывая вперемешку фугасные «сотки» и мелкие осколочные бомбы в надежде накрыть расположение наших артиллерийских батарей.

Над штабом также появилась девятка пикировщиков, но не обычных «лаптежников», а более тяжелых и новых «Юнкерс-88».

— Кажется, немцы обнаружили нас. Наверное, по работе раций засекли, — отметил спокойно Мельниченко, выслушав доклад от поста ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи).

— Если так, то штаб они бомбить не будут, мы рации несколько дней в пятистах метрах южнее держали, — ответил Калошин, наблюдая, как операторы принимают доклады и наносят на карту изменения.

— Закончится бомбежка, поеду к Сидкову, — сказал Иванов и уже поворачивался к связисту, когда к нему обратился Калошин:

— Прошу вас остаться в штабе. Немцы бомбят, управление и так ни к черту. Сейчас еще глушилки включат, и вы вообще от нас отрезаны будете. Считаю, что здесь вы нужнее.

Подумав, Мельниченко кивнул.

«Юнкерсы» действительно отбомбились в основном по старому месту размещения раций, но по закону подлости, весьма действенному на войне, несколько бомб упали и в расположении штаба. Одна из них попала точно в землянку связистов, убив находящихся там людей, а вторая повредила одну из оставшихся посыльных танкеток.

— Теперь при серьезном перебое в связи нам может не хватить специалистов, — заметил Калошин, узнав о случившемся. И все. Больше об этом никто не вспоминал, начался бой.

Звонки и донесения, посыльные и операторы, снующие по помещению штаба, Калошин и Мельниченко, то сходящиеся вместе, то говорящие по различным телефонам, — все это напоминало муравейник, в который шаловливые хулиганы воткнули палку. Как гроссмейстер, разыгрывающий вслепую одновременно несколько шахматных партий, Мельниченко руководил разгорающимся боем. Но, в отличие от гроссмейстера, точных данных о противнике у него было намного меньше, а мешающих принятию правильных решений факторов больше. Всех, кто критикует принятые полководцами решения, неплохо бы поместить на их место, хотя бы даже в компьютерной игре. А еще лучше — с полным присутствием, чтобы рвались снаряды, грохотали бомбы, пикировали с неба самолеты и данные поступали либо несвоевременные, либо неточные. Вот тогда думай, бросить оставшиеся резервы в бой полностью, или поддержать кого-то одного, или просто подождать, пока все решится само собой, потому что силы немцев тоже на исходе и не станут они дальше рисковать…