Марина

Иногда, долгими одинокими ночами, я представляла, как мы встретимся с Федором. Когда-нибудь, в далеком прекрасном будущем.

Я буду в длинном летящем платье, на высоких каблуках, с волосами, уложенными мягкими волнами. Их будет развевать легкий ветерок, и я буду вся такая романтичная, возвышенная, и, естественно, нечеловечески красивая.

Я пройду мимо, небрежно бросив на ходу: "Привет". Он будет стоять, смотреть мне вслед. А когда я скроюсь за поворотом, по его щеке скатится одинокая слезинка…

Ладно, слезинка — это, пожалуй, перебор. Он просто стиснет зубы и мужественно подавит рвущийся из груди стон.

И вот, мы встретились. Через пять лет после того безумия, что случилось так внезапно и так закономерно.

Естественно, в реальности все было совершенно не так, как в мечтах.

— Снег! — завопила Ксюша, вырвала у меня руку и, разбежавшись, прыгнула в сугроб.

К счастью, снег был мягким, свежевыпавшим. Снегопад все еще продолжался. Это из-за него наш самолет задержали на целых четыре часа, на протяжении которых я бегала за неугомонной Стрекозой по всему аэропорту.

Я устала, не выспалась, проголодалась. Мне смертельно хотелось принять душ и выпить горячего чая с капелькой травяного бальзама — Инга часто меня таким угощала. Сейчас он был бы очень кстати… Но до душа и чая еще нужно добраться. Из-за задержки Инга не смогла нас встретить, ей нужно было ехать на работу.

Так что мы ждем такси. И мечтаем об отдыхе.

Вернее, я мечтаю. А Ксюша с восторгом барахтается в сугробе, поднимая тучи снежных брызг.

— Мана, снег такой пушистый! И холодный!

"Мана" — это сокращение от "Марина". Ксюше нравится звать меня так, и я не возражаю. Когда-то она не могла выговорить мое имя, а потом сокращение прижилось.

Стрекоза впервые в жизни видит настоящие сугробы. У нас, на юге, снег если и выпадает, то лежит всего несколько часов. А Ксюша еще не выезжала из родного города.

Глядя на ее счастливое личико, я почувствовала, что тоже начинаю улыбаться. Все- таки правильно я сделала, что взяла ее с собой!

Ксюша вскочила, бросилась ко мне, потянула за руку — и вот я тоже барахтаюсь в сугробе, ощущая, как ледяная крупа проникает за шиворот и обжигает ладони. Но все равно это весело! Надо только надеть варежки.

Мы хохотали, бросали друг в друга снежками, я показала Ксюше, как рисовать бабочку, лежа на снегу. А потом она заявила:

— Ты будешь моей лошадкой!

Видимо, на эту мысль ее натолкнула моя поза: я как раз встала на четвереньки, собираясь подняться. Но подняться не удалось, неугомонная Стрекоза прыгнула мне на спину и закричала:

— И-го-го!

Пришлось сделать небольшой круг с ней на спине. В тот момент мне было все равно, что обо мне подумают окружающие. Мы с Ксюшей веселимся, и если кому-то это кажется странным или глупым — пусть отвернется!

Если бы я знала, что среди зрителей находится Федор…

Не представляю, сколько времени он стоял и смотрел на наши бесчинства.

Моя шапка сползла на глаза, я не видела, куда иду, вернее, ползу на четвереньках. И его тоже не видела, хотя почти уперлась головой в его колени.

— Ну все, хватит. Лошадка устала, — выговорила я.

— И-го-го, — Ксюша не хотела меня отпускать.

— Я встаю, — предупредила я. — Слезай, а то свалишься.

Ксюша, наконец, сползла с меня. Я поднялась, начала отряхиваться. Выпрямилась.

И поняла, что стою в полуметре от какого-то мужчины.

Он протянул руку, поправил мою сползшую почти до самого носа шапку. И я увидела его лицо.

Это был Федор.

Моя ошибка. Тот, из-за кого я пять лет назад сбежала из города.

Выглядел он великолепно. Шикарный костюм, галстук, элегантное пальто. Небрежная, но очень стильная стрижка, легкая небритость и — снисходительная улыбка. А глаза… все такие же голубые, такие же пронзительные — до мурашек.

Меня как будто окатили ледяной водой из ведра. Или, наоборот, обжигающе горячей. В общем, у меня перехватило дыхание, я стояла, открывала и закрывала рот, как обалдевшая рыба. И долгих несколько секунд не могла вымолвить ни слова.

— Привет, Гаврилова, — произнес Федор.

Все два года, что мы учились вместе, мы называли друг друга по фамилии.

— Привет, Морозов. — сказала я, изо всех сил стараясь не заикаться.

Он не должен заметить, что у меня подкосились колени и сдавило грудь. Мой голос дрожал, я с трудом с ним справилась.

Сколько раз я представляла нашу встречу… но никогда не думала, что она будет такой.

Что я предстану перед Федором уставшей и замученной, без косметики, с мешками под глазами после бессонной ночи, с растрепанными волосами, выбившимися из- под шапки. И к тому же — ползающей на четвереньках под крики "И-го-го".

Марина

— Каким ветром тебя к нам занесло? — спросил Федор.

— Южным, — ляпнула я.

Хотелось сказать что-то остроумное, легкое, небрежное. Не уверена, что получилось. Федор смотрел на меня все с той же снисходительной улыбкой.

Через мгновение он издал какой-то сдавленный звук, скривился и приложил ладонь к лицу. Потому что ему прилетело снежком ровно в глаз!

Сомнений в том, кто это сделал, у меня не было. Я слышала за своей спиной демонический хохот моей любимой Стрекозы.

Я обернулась и крикнула:

— Ксюша!

Строгим родительским голосом.

На самом деле я готова была ее расцеловать. Теперь Федор не выглядит абсолютным совершенством! Не буду утверждать, что мы сравнялись, но все же я почувствовала себя менее ущербной.

Пока я любовалась тем, как Федор стряхивает снег с лица, мимо моего уха снова просвистел снежок. В этот раз он угодил ему в лоб, правда, по касательной, не причинив ущерба..

— Да что за… — начал он.

И тут я, совершенно случайно, на автомате, прикоснулась к его губами. Ладонью. Я просто хотела заткнуть ему рот! Чтобы он не сказанул чего-нибудь такого, чего четырехлетней девочке совершенно не нужно слышать.

— Тихо, — произнесла я, удерживая рвущиеся из его рта слова.

Мой жест произвел на него странное действие. Он замер на месте, удивленно и даже испуганно воззрился на меня. А потом положил поверх моей ладони свою.

Я отдернула ладонь от его лица. Но не смогла вырвать ее из его руки. Федор держал меня за руку, смотрел в глаза. Ухмылка слетела с его губ, сейчас он вовсе не казался самоуверенным и самодовольным идеалом.

В глубине его небесно-голубых глаза плескалось что-то такое… одновременно манящее и пугающее.

Я не буду снова нырять в этот омут! Ни за что! Я достаточно обожглась в первый раз.

Сильнее потянув свою руку, я добилась лишь того, что Федор сделал шаг ко мне. Теперь мы стояли еще ближе друг к другу. Он сжимал мою ладонь, его рука была теплой и властной. Как я ни хотела вырваться из этих тисков, мне это не удавалось.

— Я очень рад тебя видеть, — произнес Федор.

А я ничего не сказала.

Ведь я не могла сказать того, что думаю. А произносить какие-то стандартные вежливые фразы просто не хотела.

Я смотрела на него, задрав голову — он выше меня сантиметров на двадцать. Я чувствовала аромат изысканного и явно дорого парфюма. А еще — знакомый, забытый и волнующий его запах.

Что чувствовал он, я не знаю. Надеюсь, не запах нафталина от моей дубленки, извлеченной мамой из дальнего угла шкафа.

Не знаю, сколько мы так стояли, сверля взглядами друг другу. Наверное, всего несколько секунд, максимум — минуту. Но мне эта минута показалась вечностью.

— Ксюша, — вдруг произнесла я.

Федор посмотрел на меня удивленно. Он не понял, что я имела в виду. Стрекоза затихла. Это не к добру!