Пока я добираюсь до вершины горы у Пентаргонского залива, у меня складывается общее представление о геологии этих краев. Темные породы вдали на недосягаемых скалах наверняка исстрадались в колоссальных тисках земной коры: они будто смяты и опрокинуты. Пласты изгибаются и закручиваются, я не вижу ни одной прямой линии. В дальнем конце залива замечаю вертикальную трещину, которая рассекла утес сверху до самого моря. Тысячелетиями ее углубляли ветер и волны. Это, очевидно, разлом – гигантская трещина в черной породе; земля содрогнулась, когда произошел этот сдвиг. Разломы – это следы древних землетрясений, навечно записанных на скалах. Когда-то весь берег смяло могучими взрывами, заставившими целые пласты гнуться и разламываться. Свидетельства доисторических конвульсий земной коры навсегда запечатлены на этих вершинах.

Если присмотреться, следы тектонической активности заметны везде. Недалеко от трещины в узкой впадине течет ручей; он пробился там, где породы ослаблены. Впадина резко обрывается у скал, ручей срывается в море водопадом, а ветер превращает его в водяную пыль. Море вымыло в скалах пещеры и гроты: я вижу их вдоль всей береговой линии. Даже при сегодняшней спокойной погоде слышно, как море штурмует сланец, выбирая слабые места там, где сдвиг поломал пласты, и на отвоеванной территории оставляет грот или промоину. Иногда волна, подобно поршню, загоняет в пещеры воздух, и сжатый он вырывается обратно со звуком выстрела, будто далекие беспорядочные залпы отзываются эхом тектонических войн. А вообразите канонаду в штормовой день! Нетрудно понять, как тысячелетняя эрозия вытачивала каменные громады и острова, подобные острову Мичард в заливе Боскасл. Со временем вода и ветер превратят в пыль и эти отчаянные форпосты суши, смоют их мало-помалу в море. Я вижу, как белые вены кварцита расчертили мрачную поверхность камней, будто мелом на черной доске. В одном месте кварцитовые линии прорисовывают контуры пласта, скрученного так, что он оказался вверх ногами. Какая же чудовищная сила играла каменными глыбами, скручивала их, как пластилин! Вдоль разломов массы кварцита утолщаются. Подобно сукровице в ране, кварцевая масса выдавливается из породы и застывает в трещинах. Скорее всего, именно отсюда взяли кварцит для тех подпорок в стене. В напряженной породе кварцит, где только возможно, заполняет пустоты; получаются узоры, похожие на клубок взбесившихся спагетти. В целом кварцит тверже сланца, и кварцевая галька еще долго останется на берегу после того, как эрозия обратит в ничто каменные глыбы материка. Готов спорить на что угодно, что круглые камушки на берегу Пентаргонского пляжа – это кварцитовая галька. Она переживет окрестные скалы и – кто знает? – может, даже и человечество.

Когда-то черный шельф и сланцы были осевшим мягким илом на дне океана. Время преобразило его: заставило затвердеть, подняло на сотни метров над уровнем моря, свернуло в складки. Сколько времени на это понадобилось? Рядом со мной, на краю обрыва надпись: «Осторожно! Камни крошатся! Будьте внимательны!» И это правда. Каменный карниз нависает прямо над пропастью. Дрожь пробирает, когда представишь, как эта глыба рухнет вниз и разобьется на куски. Неслучайно соседняя бухта называется Крэкингтон – Трещинная, – в названии звучит разрушительное коварство эрозии.

В кармане у меня геологический путеводитель по району Боскасл. Схема выхода пород в моей геологической карте рассказывает истории о тектонической агонии этих мест, столь очевидные наблюдателю: каменные образования покорежены и перевернуты, земля рассечена трещинами. Я могу точно определить – я стою на породах свиты Боскасл; на сухом научном языке они значатся как раннекаменноугольные[3] (в Америке их назвали бы миссисипскими). Этот уголок мира очень древний – древнее млекопитающих, даже древнее динозавров. Изломанные контуры черных плит считались старожилами в этих местах уже тогда, когда на склоны холмов вышли тираннозавры. Во времена, когда появились эти скалы, вокруг были только древовидные папоротники, тараканы да неповоротливые земноводные. Невольно задумаешься о необъятности геологического времени!

Процесс эрозии, хотя и видимый, и слышимый, тянется невыразимо медленно. Я могу простоять здесь всю жизнь и не заметить ни малейших изменений в окрестных скалах. Может быть, расщелина вдоль разлома после особо сильного шторма местами чуть расширится, покажется немного темнее. Сорвавшийся камень оставит след, ободрав траву и кусты. Но я уверен, когда Томас Гарди стоял на этом месте, он видел тот же пейзаж, который сейчас открывается моему взору. Скорее всего, растительность была другой, но геологический портрет скал остался прежним. Наш разум не в силах объять временной размах, стирающий скалы в ничто, крошащий в пыль каменные валуны, превращающий в мелкие камушки глыбы кварца: сначала неровные, потом обкатанные морем в круглую гальку, цветом и размером похожую на яйцо. Проносятся тысячелетия, зарождаются и вымирают виды, а утесы упрямо стоят, безразличные к штурмам и осадам времени. Тем не менее, если ждать ДОСТАТОЧНО долго, то кажущиеся незыблемыми каменные уступы исчезнут, плиты пола в «Паутине» превратятся в песок, осядут на дно, как и все, что сделано человеком, – все переменится и перемелется великим колесом времени. Скалы стираются в пыль: пыль затвердевает в камень; тектоника Земли поднимает камни со дна моря, превращая их в горы; и опять настает черед воды и ветра. Вот оно, колесо земного бытия. Если бы Густав Малер написал «Песнь о Земле» (Das Lied von der Erde) с позиции геолога, она отразила бы мелодию бесчисленных циклов эрозии и воскрешения, но даже самый терпеливый слушатель, приученный к длинным заунывным симфониям, и тот не выдержал бы.

Корнуолл когда-то был частью гигантской горной цепи. Он был оконечностью Герцинских гор, которые проходили через всю Европу, примерно как на юге современные Альпы. Видимые складки образовались, когда сланец безжалостно захватило колоссальной тектонической стихией. Камни прогибались, не в силах противостоять невыносимой мощи. Любая трещинка в скалах у Пентаргонского залива свидетельствует о мучительном сопротивлении законам тектоники, но ни один камень не может противостоять всеразрушающему движению земной коры. Камни сминались в складки, складки громоздились одна на другую, так образовались горы. Специалисты-геологи из Университета в Экзитере, в частности Е. Б. Селвуд, потратили годы, реконструируя процессы, сложившие местные горы. Они выясняли, что рисунок береговой линии показывает не только образование складок; весь берег поделен на крупные куски, которые по ходу формирования ломались, наползали один на другой и переползали друг через друга. Камень не может погасить силу движения коры только за счет пластических трансформаций и поэтому ломается. Чтобы уравновесить силы сжатия, гигантские каменные глыбы размером с целый поселок скользят по направлению от центра приложения силы под малым углом; это похоже на то, как искривляются ветви дерева, растущего под постоянным ветром. Под этими движущимися глыбами слои более мягких пород сворачиваются, сминаются, как колода карт в руках неудачливого игрока. Каждая новая трещина – а земля трескается и размалывается под колесами тектоники – заполняется кварцем. И вот передо мной выветренные остатки этих гор. Покрытые лишайниками каменные ограды сложены из того, во что превратился этот древний горный хребет. Труженик, с таким тщанием уложивший вертикально сланцевые плиты, не подозревая, действовал заодно с тектоническими силами.

На несколько миль к югу, недалеко от Бодмина, над всей местностью возвышается гранитный холм. Это творение природы напоминает ступенчатые пирамиды майя – масштабом поменьше, но и воздвигнутое самой природой. Это удивительное сооружение из гигантских блоков есть не что иное, как результат тысячелетнего выветривания гранита. Даже гранит в конце концов сдается силам природы, дождю, ветру и морозу. Но гранит сопротивляется дольше сланца, это видно хоть тут, недалеко, во дворе церкви Св. Джулиота. Гранит, как и сланцы корнуоллских утесов, – персонаж той же истории о канувшей в небытие горной цепи, только родословная у гранита совсем иная, чем у сланцев.