Очень скоро я познала ограниченность любви. Сначала я познала ограниченность любви других "я" по отношению ко мне. Некоторые "я" ограничивали любовь в количественном отношении - любили меня "для меня", но не столько, сколько бы мне хотелось; некоторые же "я" ограничивали любовь в качественном отношении - любили меня "для себя", любили какую-то "часть" меня для достижения своих целей, а некоторые и вовсе отказывали мне в любви.

Осознание ограниченности любви - это первый трагический опыт познания, это предчувствие смерти, которое наполняет неизъяснимой тоской.

Оказавшись в такой ситуации, люди ведут себя по-разному. Одни бывают настолько потрясены осознанием или ощущением несовершенства любви, что словно каменеют от метафизической боли, эта боль ранит их в буквальном смысле, как копье. Эта рана или судорога от боли фиксируется - вплоть до материализации, поражая нервную систему человека. Такие люди, как правило, либо заболевают психически, либо закладывают фундамент в здание будущей болезни. Такая пораженность есть следствие неразрешенное(tm) внутреннего выбора - то ли идеальной

76

любви не бывает вовсе, то ли она бывает, но ее нужно долго искать. Эта внутренняя неразрешенность делает человека уязвимым вплоть до смерти, подобно ослику из притчи, умершему от голода между двух стогов из-за невозможности выбрать, к которому подойти.

Другие люди, испытав трагический опыт познания несовершенства любви по отношению к самому себе, делают вывод - идеальной любви нет. Такой вывод защищает человека от метафизической боли, но одновременно защищает человека и от любви. Человек строит внутри себя глухую крепость. И хорошо еще, если он сделал вывод об отсутствии идеальной любви на онтологическом уровне, тогда он бывает вполне доволен своим существованием - жизнью в глухой крепости с достаточным количеством жизненных припасов, то есть удовольствий, компенсирующих хотя бы отчасти отсутствие идеальной любви. Такими удовольствиями могут быть спорт, наука, сексуальные утехи, коллекционирование, политика, общественная деятельность, различные хобби, производство потомства и многое другое.

Но если вывод человека об отсутствии идеальной любви умозрительный - на уровне аргумента разума, а не на уровне глубинного волевого выбора, тогда жизнь его в глухой крепости превращается в пытку, он становится узником по- неволе, словно сам себя помещает в глухое подземелье, мечтая о солнце и свободе. Человек при внешней целостности живет в состоянии внутренней раздвоенности, когда глубинная воля противоречит разуму, не соглашается и не хочет согласиться с ним. Подобное состояние чревато неврозами и возможными самоубийствами.

В такой ситуации, как правило, оказываются люди, которые не находят в себе достаточно мужества, чтобы устремиться в неизвестность поиска идеальной любви, они в глубине души очень хотят идеальной любви, любви по отношению к себе, но не от себя, потому их так страшит

77

поиск в неизвестности. Ведь такой поиск сопряжен с жертвами самого себя - нащупыванием пути в бездорожье. И совсем неизвестно, найдешь ли этот путь, дойдешь ли до идеальной любви, получишь ли компенсацию за все свои жертвы...

И наконец, не самая многочисленная группа людей, которые, изведав трагический опыт познания несовершенства любви по отношению к самому себе, находят доста- точно сил, чтобы определить для себя: идеальная любовь существует, но она находится в "тридевятом царстве, в тридесятом государстве". Не все люди, сделавшие такой вывод, одинаковы в своем поведении. Есть среди них мечтатели-идеалисты, которым для счастья достаточно лишь запаха с кухни этого "тридевятого царства, тридесятого государства".

Таких людей много в церкви - они веруют млея, они, в определенном смысле, отторгают некоторую жесткость, заключенную в векторе "усилия, которым берется Царство Божие", отторгают и остроту "меча обоюдоострого", им достаточно лишь увидеть блеск этого меча, занесенного над другими.

Но есть и те, кто хочет и пытается достигнуть этого "тридевятого царства, тридесятого государства". В свое время, столкнувшись с трагическим знанием несовершенства любви по отношению к самой себе, я испытала нечто вроде личного апокалипсиса, в какое-то мгновение небо для меня действительно свернулось как свиток. Но поскольку во мне был очень сильный заряд жизнелюбия, метафизическая боль не поразила меня до смерти, и даже рана, нанесенная, казалось бы, в самое сердце, не лишила меня способности двигаться. Я не отвергла существования идеальной любви. Для меня идеальная любовь только и могла быть источником жизни, и ни в коем случае не наоборот.

Итак, выбор был сделан - идеальной любви нет в моей жизни, но где-то она должна быть. Выбор тогда

78

является действительно выбором, а не умозрительным реше- нием или аргументом только разума, когда есть волевая устремленность к определенной цели. Волевая устремленность дает способность концентрации энергии человека, всех его возможностей для достижения определенной цели. Волевая устремленность диктует определенный тип поведения. Исследовав поведение человека, можно судить о состоянии его воли и об адекватности этому состоянию, провозглашаемого на вербальном уровне, типа поведения.

Поначалу мой выбор был не глубоким, не затрагивал воли, а касался только сознания. Я, подобно доброму молодцу, оказалась на распутье у камня, на котором было начертано, как в сказке: "Направо пойдешь коня потеряешь, налево пойдешь - замертво упадешь, прямо пойдешь истину обретешь".

Моя воля пока к истине не стремилась, но сознание приняло решение о поиске истины, и меня начало бросать то вправо, то влево, несмотря на предупреждение на камне у перепутья. Начался своего рода эмпирический поиск истины. Я, как слепец, ощупывала все, что попадалось под руку: нет ли в этом идеальной любви. И только, пожалуй, неустанность в таком, казалось бы, безнадежном поиске говорила о созревании действительно волевого выбора.

Мой волевой выбор был связан с устремленностью к диалогу. Диалогические отношения могут быть лишь на основе общего устремления к познанию. Жизнь, как и любовь, нужно осознать, а осознав, не отвергнуть.

Существует три гносеологических вопроса: что может Бог для человека, что может человек для Бога и что может человек для человека.

Эволюция как духовное устремление к диалогу определяется изживанием некрофилии - энергетики разрушения,

79

страха и ограниченности. Дух - это замысел. Материя - реализация. И если человек воплощается, то основным смыслом этого воплощения является определение степени своей некрофилии, которая нуждается в изживании, ибо некрофилия - это основное препятствие для диалога.

Эффективность развития сознания гораздо важнее, чем материальное усовершенствование, духи либо неуничтожимы вовсе, либо более долговечны по сравнению с материей, время над ними не властно, по крайней мере не имеет такой прямой власти, как над материей. Возможно, духи "развиваются", пока не становятся святыми. Поэтому энергию надо отдавать тому, над чем время не властно. В материи есть частный смысл, но спасительного смысла - нет, следовательно, человеку надо предпочитать духовное, а это означает развитие в себе способности к диалогу. Но человек, к сожалению, всегда не свободен. Допустим, в нашей стране он освободился от советской идеологии, но у него тысяча других несвобод, есть несвобода движения темной, слепой воли, которой, чтобы освободиться, нужно прозреть на самое себя. Отсутствие чужой свободы так же мешает взаимодействию, как и отсутствие своей собственной. Большинство людей находится в состоянии агрессивной самообороны, как галчата в гнезде, которые открывают рот, и если не получают ожидаемой пищи, то "долбают" друг друга. Человек угнетает другого не только из-за личной, но и из-за метафизической угрозы. Страх ограничивает и сковывает сознание, и только диалог с Богом и другими людьми помогает человеку преодолевать страх и ограниченность.