- Не как, а над чем. Над имиджем своим работать готова? - переспросил он.

   - Ты это серьёзно?

   - А ты думала, я шучу? Напрасно. У меня же с чувством юмора напряг. Так что, если ты не очень занята, собирайся, и приступим.

   - Что для этого нужно? - спросила Клавдия.

   Она и не заметила, как стена исчезла, и ей снова было с ним легко.

   - Только твоё желание. Можешь через час подъехать на Октябрьскую?

   - Могу. А куда пойдём?

   - В Центральный дом художников на выставку истории французской фотографии.

   - Я думала, ты собираешься менять мой имидж, - усмехнулась Клавдия.

   - Именно это я и собираюсь делать. Так что, идёшь?

   - Да, - согласилась она, прежде чем вспомнила, что надо предупредить маму. Та очень удивится, если, придя с работы, не застанет дочери дома. Клавдия была завзятой домоседкой. Впрочем, маме можно позвонить.

   Нажав кнопку отбоя, Клавдия ещё некоторое время сжимала телефон в руках. Кто бы мог подумать: она идёт с парнем на выставку. Конечно, это не настоящее свидание, но всё же и не экскурсия с мамой и её подругами.

   Клавдия посмотрела на часы. Скоро у мамы должен быть перерыв между лекциями. Словно в ответ на её мысли, зазвонил телефон.

   - Клюшка, как ты там? - раздался знакомый голос.

   - Ма, я как раз хотела тебе звонить. Я собираюсь на выставку французской фотографии.

   - Вот как? С каких пор ты интересуешься фотографией? - удивилась Антонина Павловна.

   - Мы с Наташей идём, - солгала Клавдия и сама удивилась тому, как легко ложь слетела с языка.

   - Хорошо. Когда вернёшься домой, позвони. У нас двое преподавателей заболели, и мне придётся их подменить, так что буду не раньше десяти. У меня вечерники, - предупредила она.

   - Не волнуйся. Ничего со мной не случится.

   Клавдии было неловко, что она обманула маму, но с другой стороны, она ведь не на свидание идёт. Если мама узнает, что она собирается на выставку вдвоём с парнем, то вообразит невесть что. Она же не видела Савву.

   Клавдия влезла в мешковатые джинсы, натянула кроссовки, и тут её взгляд случайно упал на зеркало. Она вспомнила, как Савва попросил её снять очки и распустить волосы. Несколько мгновений она колебалась, а потом оставила всё, как есть. Так она чувствовала себя гораздо увереннее.

   Клавдия не слишком верила в то, что Савва собирается сделать из неё фотомодель. Сказка о Золушке годилась для кино. В реальной жизни разыгрывались другие, куда более прозаичные сюжеты.

   Всю дорогу Клавдия раздумывала: снять очки или нет. С одной стороны, ей хотелось угодить Савве, а с другой - показать, что ей безразлично, что он о ней думает. Конечно, он снова станет пенять на то, что она делает из себя чучело. Если скажет хоть слово, нужно развернуться и уйти. Она себя не на помойке нашла.

   Когда Клавдия добралась до "Октябрьской", она была словно ёж, готовый при малейшем прикосновении свернуться в клубок и выставить иголки, но Савва её удивил. Он не подал вида, что ему не нравится её зализанная причёска и старомодные очки.

   - Привет! Ты точная, как часы, - радостно сказал он.

   Клавдия смущённо улыбнулась в ответ. Все заготовленные слова оказались ненужными. Решимость поставить Савву на место сменилась лёгким разочарованием, что все обещания насчёт создания имиджа оказались простым трёпом.

   - Ты увлекаешься фотографией? - спросил Савва.

   - Нет.

   Савва сделал вид, что не замечает её скованности. В этой девчонке было слишком много комплексов. Прежде чем удастся создать из неё что-нибудь приемлемое, нужно, чтобы она открылась, стала более доверчивой. Савва почувствовал азарт, как скульптор перед бесформенным куском глины, из которого собирался вылепить шедевр. Он продолжал:

   - Напрасно. Фотография - увлекательная штука. Кстати у меня неплохой фотоаппарат. Как-нибудь сходим, пофоткаем вместе. Тебе понравится.

   Клавдии польстило, что он собирается и дальше встречаться с ней. Они подошли к Центральному дому художников. На газоне перед зданием стояли полу абстрактные, но довольно занятные скульптуры. Клавдия с интересом огляделась. Она была здесь только один раз очень давно. Они с мамой ходили на выставку кукол.

   Клавдия хотела заплатить за себя, но Савва не позволил и сам взял билеты. Он уверенно провел её мимо живописных бутиков, где можно было купить всё, начиная от картин и кончая изделиями народных промыслов, к широкой лестнице, ведущей на второй этаж.

   Лабиринт ширм разделял просторное помещение на небольшие, уютные зальчики. Народу было немного. Ценители фотографии разглядывали снимки, развешанные по стенам в аккуратных рамочках. Первая экспозиция представляла фото начала прошлого века. Посреди зала стоял древний фотоаппарат на деревянном треножнике. Из-под чёрной накидки с любопытством выглядывало фиолетовое око объектива, похожее на глаз хамелеона.

   Старинные снимки на толстом картоне, в углу которых красовался вензель с названием ателье, производили странное впечатление. Всех этих мужчин с тросточками и дам с раскрытыми кружевными зонтами давно уже не было в живых. А в тот далёкий миг, когда их запечатлел фотограф, они ещё строили планы, переживали и радовались, ссорились и мирились. Особенно популярны были семейные портреты, где всё семейство, включая толстощёких карапузов на коленях у чадолюбивых родителей, усердно пялилось в объектив. Позы и выражения лиц так часто повторялись, что Клавдия скоро потеряла к фотографиям интерес.

   Видя, что она заскучала, Савва увлёк её дальше:

   - Здесь есть потрясающие чёрно-белые снимки. Настоящее искусство. Знаешь, мне вообще кажется, что с приходом цветной фотографии ушла её изысканность.

   - А мне нравятся яркие снимки. В жизни и так много серого, - сказала Клавдия.

   - А чего же ты тогда выряжаешься в серое? - спросил Савва.

   - Это практично, - отрезала Клавдия, дав понять, что не желает обсуждать эту тему.

   - Понял. Проехали. Не хочешь чёрно-белые, пойдём смотреть на модерн, - предложил Савва.

   Миновав несколько залов, они вошли туда, где были развешаны работы современных фотографов.

   - Что тебе больше всего нравится? - спросил Савва.

   Клавдия осмотрелась. Здесь фотографы представали, скорее, как художники, каждый со своим видением мира. Вот узкая улочка какого-то южного городка. От окна к противоположному балкону протянулись бельевые верёвки. На переднем плане развеваются на ветру, словно флаг повседневного быта, белые кальсоны. А вот бушующая красками картина стадиона, лица болельщиков расписаны под триколор французского стяга. А рядом райский уголок: изумрудная зелень и струящийся меж камней ручеёк, такой прозрачный, что в нём видна мелкая рыбёшка.

   Клавдия показала на него.

   - Вот.

   И тут её внимание привлекла соседняя фотография. Снимок обращал на себя внимание не яркостью и живописностью, а непонятностью. То ли решётка, то ли оконный переплёт. Молочно-белые квадраты в чёрной раме. А на них будто застывшие капли. Приглядевшись, Клавдия поняла, что это ступни.

   - Что это? Ноги?

   - Да. Пол из матового стекла. Вид снизу, - сказал Савва.

   Теперь, когда смысл снимка открылся, он завораживал ещё больше. В нём таилась загадка.

   - Пожалуй, эта фотография самая интересная, - уверенно произнесла Клавдия.

   - Что и требовалось доказать. Чёрно-белое видение мира. В искусстве это придаёт остроту. Ты не безнадёжна.

   - Спасибо на добром слове. Ты что, позвал меня сюда, чтобы протестировать мой интеллект? Согласна, я дура, а ты о- очень умный.

   - Не обижайся. Вообще-то я собирался показать тебе нечто другое.

   Савва взял её за руку и повлёк назад. Они остановились перед чёрно-белым женским портретом. В снимке не было ничего примечательного, как впрочем, и в самой женщине. Невыразительная внешность. Таких фотографий можно найти сотни в каждом семейном альбоме.