– Ну-ну, Юра, выше голову. Пойдем, посмотрим.

Магистр действительно был магистром психокоррекции, с дипломом и официальным разрешением заниматься целительской деятельностью. Он принимал на дому, но не отказывался и от платных массовых сеансов, ставил диагноз и лечил по фотографиям, заряжал воду и отыскивал пропавших без вести. Магистр любил деньги и женщин, и Клименко почти наверняка знал, что Валентина в свое время расплачивалась с Магистром не только деньгами. Впрочем, неприятное гинекологическое заболевание у нее действительно прошло, а все, как известно, требует вознаграждения. К тому же, неплохо было иметь в приятелях настоящего целителя, не шарлатана какого-нибудь, и очень даже хорошо, что Магистр любил деньги: с деньгами у Клименко проблем не было, а вот со здоровьем – как и у всех после сорока пяти... Иногда, сидя в гостях у Клименко за коньячком, Магистр туманно намекал на свои связи с иным миром. Потому-то перепуганный Клименко, выскочив из квартиры, позвонил из телефона-автомата именно ему и сбивчиво рассказал о том, что произошло.

– Сейчас, сейчас, Юра, – бодро говорил Магистр в кабине лифта, тесня Клименко внушительным животом, обтянутым пестрым свитером. – Разберемся, почему это ему не лежится. Хоронили-то, вроде бы, как положено. И я ничего такого не чуял...

Магистр был на похоронах. В числе других, многим обязанных бывшему комсомольскому, потом советскому деятелю областного масштаба, а ныне частному предпринимателю, генеральному директору общества с ограниченной ответственностью господину Юрию Александровичу Клименко.

Они подошли к приоткрытой двери в квартиру. В прихожей по-прежнему горел свет.

– Проходи, Магистр, – осипшим голосом сказал Клименко, пропуская гостя вперед.

– Пушку на место положи, – ответил Магистр, крадущейся походкой направляясь к комнате Артема. – Пушка мертвого не берет. Иди к себе и жди.

...Клименко казалось, что он уже долгие годы сидит, прислушиваясь к звукам, доносящимся из соседней комнаты. Рокотал басок Магистра, шелестел голос... МЕРТВЕЦА. Гос-споди, голос сына, его умершего сына! Клименко схватил бутылку, глотнул прямо из горлышка – раз, другой, третий, не разбирая вкуса. Закурил и вновь скорчился в кресле. Закрыл глаза и стиснул зубы, стараясь побороть дрожь. Шелестел, шелестел голос Артема... Пес шумно дышал под креслом.

– Юра, очнись.

Клименко вздрогнул и поднял голову. Магистр достал фужер из мебельной «стенки» , грузно опустился в кресло, налил себе коньяку и залпом выпил. Немного посопел, сильно потер пальцами хищный нос.

– В общем, так, Юра: бояться не надо. Он не опасен. Картина вот такая рисуется: никто ему ничего не советовал и не подсовывал. И рецептов не давал. Потребность у него такая вдруг появилась, понимаешь? Разыскал травку, чутьем, как кошки... Кстати, травка какая-то неизвестная, непонятная – я о такой не слыхивал. Цветочки какие-то. Сам отвар приготовил, с кровью смешал... У него, между прочим, еще осталось, он спрятал в комнате. Я взял, попробую разобраться, что это за зелье. Нужно это было ему, понимаешь, Юра?

– За...чем? – выдавил Клименко. – Зачем... нужно?

Магистр повертел фужер в сильных коротких пальцах.

– Тут сложно, Юра... Ты ведь пьешь, когда тебе пить хочется или, скажем, идешь к девочкам, когда свербит. Вот и он...

– Так он что, умереть хотел? Он мертвый или живой? – Клименко оглянулся на дверь и понизил голос. – Скажи, Магистр, он ожил, что ли?

Магистр сосредоточенно прожевал лимон и ответил:

– Он существует, но – ИНАЧЕ. В конце концов, ко всему на свете можно привыкнуть, Юра. К любым странностям.

– Ничего себе... – Клименко поежился. – Валентина же с ума сойдет. Он что, так и будет... здесь?

– Он совершенно безобидный, Юра. Я в нем покопался... – Магистр успокаивающе поднял руку, потому что Клименко вздрогнул. – Бесконтактно, конечно. Есть у него поле, только не такое, как у тебя или у меня. Особенное. Понимаешь, Юра, есть живые, есть мертвые, а он – нечто другое. Между прочим, он никоим образом не зависит от окружающей среды. Ни воздух ему не нужен, ни коньяк, ни лимоны. Ничего ему не хочется. И ничто на него не влияет.

– Господи-и! – простонал Клименко. – Это же мистика какая-то, Магистр... Такого же быть не может!

– В наше время все может быть, Юра. У нас теперь вся жизнь – сплошная мистика. Плесни-ка еще коньячку.

Он пересек улицу, прошел мимо припаркованных у кромки тротуара автомобилей и остановился перед старинным двухэтажным зданием, протянувшимся чуть ли не на полквартала. Стена возле входных дверей была густо усеяна разноцветными стеклянными вывесками. «Полюс» . «Арктур» . «Линник и К» . «Артемида» . «ДДД» . «Взлет» .

«Взлет. Общество с ограниченной ответственностью» . Черная вывеска с красными буквами. Это было то, что ему нужно.

Задержавшись ненадолго в вестибюле возле указателя помещений, он неторопливо направился по длинному коридору и открыл дверь с черно-красной табличкой.

Мягкая ковровая дорожка, стены в зелени вьющихся растений. Большой аквариум рядом с телевизором. Светловолосая секретарша оторвалась от почти неслышно работающей пишущей машинки, заученно улыбнулась. Два смахивающих на бульдогов молодых человека с мощными шеями подняли глаза от газет и изучающе взглянули на него из кресел. Дверь в кабинет была чуть приоткрыта, оттуда доносился мужской голос.

– Здравствуйте. – Секретарша вновь улыбнулась. – Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Слушаю вас.

Он молча направился к приоткрытой двери. Тут же один из бульдогов, в два прыжка преодолев пространство приемной, преградил ему дорогу; другой задышал в затылок.

– Вас же попросили присаживаться, – вежливо, но с нажимом сказал передний бульдог, пошевеливая могучими плечами. – Шеф занят.

Он вновь ничего не ответил. Он внутренне напрягся, словно попытался сдвинуть с места воображаемый тяжелый шкаф (шкаф поддался приложенной силе) и, пройдя сквозь еще ничего не успевшего сообразить охранника и сквозь дверь, оказался в кабинете. Скользнул над светлым паркетом к дальней стене, к столу, за которым сидел, прижав к уху трубку телефона и глядя в окно, поджарый лысеющий человек с модным широким багровым галстуком на безукоризненно белой сорочке с короткими рукавами. Из приемной донесся изумленный возглас пришедшего в себя охранника, и человек за столом, недовольно сдвинув брови, повернул к двери гладко выбритое загорелое лицо.

«Кончай с ним, Игорь», – сказал он себе и, вновь обретая телесность, прыгнул на хозяина кабинета и обхватил пальцами его горло. Телефонная трубка со стуком ударилась о край стола. Руководитель «Взлета» тщетно пытался оторвать от себя чужие руки, отбросить нападавшего. От двери покатился над паркетом грохот выстрела одного из вбежавших бульдогов. Пуля вонзилась нападавшему в бок, продырявив пиджак, но живой мертвец даже не вздрогнул, продолжая душить свою жертву...

В приемной визжала секретарша, два побледневших бульдога, пятясь к дверям кабинета, наперебой палили в приближающегося к ним парня с равнодушным лицом и безжизненными глазами. Звенели, разбиваясь от пуль, стекла шкафа у дальней стены. Хозяин «Взлета» застыл в кресле, неестественно вывернув голову, широко открыв ничего уже не видящие глаза, и его искаженное от удушья лицо было багровым, как галстук. В висящей у самого пола телефонной трубке бился чей-то взволнованный голос.

У охранников кончились патроны, но они не убежали и не упали в обморок, как прильнувшая к пишущей машинке секретарша. Они заслонили собой дверь, ведущую в коридор, и приняли боевую стойку, готовясь к рукопашной, хотя губы их тряслись от страха.

Он проплыл над полом и, приблизившись к ним, свернул к стене с большим овальным зеркалом. Проник сквозь стену и очутился в коридоре. За дверью с черно-красной табличкой раздался сдавленный вскрик.

– Ты вот сказал, что на Артема теперь ничего... н-не влияет. – От выпитого коньяка у Клименко начал заплетаться язык. – Я правильно ф-формулирую?