— Очень познавательно, мистер Граймс, — нарушила тишину Комиссар.

Она отстегнула ремень безопасности. Словотный и фон Танненбаум вскочили с кресел, намереваясь галантно помочь ей встать. Они столкнулись, фон Танненбаум упал, а Бидль плюхнулся сверху.

— Очень познавательно, — повторила Комиссар, грациозно высвободившись из кресла без всякой помощи. — Мистер Граймс, не могли бы вы зайти ко мне минут через десять? Нам нужно обсудить новый распорядок питания.

— Конечно, миссис Далвуд.

Граймс повернулся к сконфуженным офицерам.

— Будни Глубокого космоса, мистер Бидль.

Он всегда так говорил. Но на этот раз его терзало смутное подозрение — что ничего будничного больше не будет.

Ничего будничного больше не было.

Обычно команда «Щитомордника» предпочитала количество еды качеству, и тугие пояса принимались как само собой разумеющееся. Даже если у кого-то получалась непонятная и, наверное, несъедобная масса, которой все же можно было набить брюхо, она неизбежно съедалась — с бутербродами. Но эти счастливые — относительно счастливые — дни остались позади.

Как Комиссар и говорила Граймсу, ее роботы прекрасно готовили, хотя назвать их шеф-поварами было бы преувеличением. В том, что касалось тонкости вкуса и аромата, а также украшения блюд, их никто не мог упрекнуть. Но для обычного астронавта количество еды столь же важно, как и качество. Добавки были отменены. Должно быть, бездушные машины точно подсчитали, какое количество калорий требуется каждому на корабле, чтобы эффективно работать — и люди получали порции в соответствии с этими расчетами. Кроме того, по крайней мере один из механических слуг всегда дежурил на камбузе или в кладовых. Капитану и офицерам стало ясно, что о любой попытке «перекусить» будет немедленно доложено миссис Далвуд.

Настоящий капитан, с золотой лентой на погонах и кокардой на фуражке, ни за что не стал бы терпеть такое положение дел. Но Граймс, при всей его власти и ответственности, был всего лишь младшим офицером, лейтенантом, притом обойденным повышением. А Комиссар, хоть и гражданское лицо, могла даже адмиралов заставить прыгать через обруч.

Граймс хотел есть.

Однажды утром, по корабельному времени, он отправился в солярий, чтобы немного потренироваться — ежедневная гимнастика входила в распорядок. Вообще этот отсек назывался «гимнастическим залом», но составлял часть «фермы», и поэтому на его долю приходилась часть ультрафиолета, освещающего гидропонные установки. Обычно Граймсу удавалось подгадать время, когда миссис Далвуд и ее горничная Розалин уже уходили — он не горел желанием с ними встречаться. Нельзя сказать, чтобы Граймс — или они — испытывали какую-нибудь стыдливость, но он старался как можно меньше иметь с ними дело. Но на этот раз они задержались.

Войдя в солярий, лейтенант сразу заметил халаты, висящие у двери сауны. Он пожал плечами. Ну и что? Это его корабль. Он разделся до плавок и взгромоздился на велотренажер. Крутя педали и посматривая на часы, он чувствовал себя почти счастливым.

И тут уголком глаза он заметил, что дверь сауны открылась. Комиссар и ее горничная вышли.

Впервые Граймс видел ее обнаженной — и чудом удержался, чтобы не присвистнуть. Она была весьма хороша — конечно, если вы поклонник аристократической худобы. Не прекращая крутить педали, лейтенант вежливо кивнул.

Комиссар остановилась и смерила его взглядом.

— Мистер Граймс, — сказала она. — Ваша форма стала несколько лучше — но это, скорее всего, благодаря хорошо сбалансированной диете.

Она направилась к тренажеру, аккуратно переступая по ковру изящными ногами. Ее бюст слегка покачивался.

— Слезьте, пожалуйста, с этой штуки.

Граймс слез — так, чтобы тренажер оказался между ними. Миссис Далвуд наклонилась, плавно и грациозно, и повернула рукой педали.

— Мистер Граймс! Как вы хотите получать пользу от этих упражнений, если выполняете их неправильно?

Она повернула рычажок настройки на колесе, потом снова повернула педали. Под гладкой загорелой кожей ее правой руки четко обрисовались мускулы. Комиссар улыбнулась и скомандовала:

— Вперед, астронавт!

Граймс повиновался. Теперь ему приходилось буквально лезть вон из кожи, чтобы заставить колесо вращаться. Он катался на настоящих велосипедах, но перед крутыми подъемами всегда предпочитал спешиваться. Комиссар стояла и наблюдала. До сих пор он не представлял, как красивая обнаженная женщина может не нравиться. Но все когда-нибудь бывает в первый раз.

Комиссар повернулась к своей горничной:

— Розалин, последней на тренажере работала ты. Это ты его так установила?

Девушка виновато покраснела — от корней волос до пят:

— Да, мэм.

— Видимо, за тобой тоже придется последить, — Комиссар взглянула на часы, составлявшие всю ее одежду. — К сожалению, я должна кое-что сделать. Но ты можешь остаться здесь еще на тридцать минут. Опять велосипед, гребля, турник. А вы, мистер Граймс, проследите: пусть она сделает хоть что-то, чтобы согнать этот омерзительный жир.

Граймс промолчал. У него не было дыхания, чтобы говорить.

— Да, мэм, — выдохнул он.

Миссис Далвуд надела халат, всунула ноги в сандалии и грациозно прошествовала к двери, даже не оглянувшись на мужчину на велосипеде и девушку на гребном тренажере.

Как только дверь закрылась за Комиссаром, Розалин перестала грести.

— Фу! — выдохнула она. Граймс продолжал крутить педали.

— Эй, капитан. Отдохните немного. Стоп машина — или как у вас там говорят.

Граймс перевел дух и сказал:

— Лучше не останавливаться.

— Мы в безопасности, капитан, — усмехнулась девушка. — Она так привыкла, что все подчиняются ее приказам, что даже не подумает проверять.

— Ну, ты ее лучше знаешь, — заметил Граймс.

— Еще бы. — Девушка поднялась со скользящего сиденья тренажера и плюхнулась на пол.

Граймс решил, что она столь же привлекательна, как ее хозяйка, но обладает несомненным преимуществом — молодостью. Ну, и несколько более выразительными формами. Граймс поймал себя на том, что рассматривает ее точно медик. Она действительно теряла вес — ее кожа выглядела не такой упругой, как следовало бы.

Девушка заметила его взгляд и пожаловалась:

— Да, приходится голодать…

— Как и все мы, Розалин.

— В этом-то вся проблема, капитан.

— Но тебя же всегда так кормят.

— Черта с два. По ночам я свободна и могу объедаться пирожками и конфетами, и горячими булочками с маслом, и жареной свининой с хрустящей корочкой…

— Пожалуйста, перестань, — взмолился Граймс. — У меня слюнки текут.

— Но у вас на корабле, — продолжала она, — приходится ходить по струнке. Здесь некуда бежать.

— Думаю, да.

— Но вы-то, конечно, можете что-нибудь сделать. У вас полные кладовые хлеба…

— Да, но…

— Вы же не боитесь ее, капитан?

Ее огромные глаза умоляюще смотрели на него. Черные… нет, темно-фиолетовые.

— Гхм. — Его взгляд скользнул ниже и поспешно вернулся к ее лицу. Казалось, каждая линия ее пышного тела приглашала, почти звала… Граймс не был снобом, и ее статус служанки не много значил для него. Но она служанка Комиссара. Говорят, у хозяйки нет секретов от горничной — а наоборот? В любом случае, они женщины. А значит, болтают друг с другом, и разница в положении им совсем не мешает.

— Я хочу есть, капитан, — жалобно сказала девушка.. — Как и я, Розалин.

— Но вы же капитан. Граймс слез с тренажера.

— Мне пора в сауну.

Он бросил плавки в направлении своей висящей одежды и направился к парилке. Девушка последовала за ним. Он растянулся на одной из скамеек, она плюхнулась напротив и повторила:

— Я хочу есть.

— Все эти проклятые роботы, — пожаловался Граймс. — Все время ошиваются на камбузе и в кладовой.

— Сегодня вечером их не будет.

— Откуда ты знаешь?

— Они умеют не только готовить. Даже я не знаю всего, на что они запрограммированы. Но вот что я знаю: она работала над каким-то рапортом, и завтра его надо будет зашифровать для передачи. Она дает шифровать Джону — это тот, у которого золотая шишечка на голове, — а Джеймс дешифрует каждый лист, как только Джон его заканчивает — чтобы удостовериться, что нет ошибок.