Чикада. Обычное суждение не так понимает Эпикура.

Тансилло. Потому что не читают ни его книг, ни тех книг, где без зависти излагаются его взгляды, в отличие от тех, где читаешь о ходе его жизни и о его смертном конце. Там изложена основа его завещания в следующих словах: В последний и в то же время в счастливейший день нашей жизни мы установили спокойной, здравой и безмятежной мыслью вот что: сколько бы с одной стороны нас ни мучила самая большая мука - каменная болезнь,- все же это мучение поглощалось наслаждением от сознания наших открытий и созерцания конца. Очевидно, он не считал, что больше счастья, чем горя, в еде и питье, в лежанье и в зачатии, нежели в отсутствии чувства голода, жажды, усталости и вожделения. Из этого ты видишь, каким является, по-моему, совершенство стойкости: оно - не в том, что дерево не рушится, не ломается или не гнется, но в том, что оно избегает движения; подобно дереву, и Энтузиаст устремляет дух, чувство и интеллект туда, где нет ощущения буйных ударов.

Чикада. Вы, таким образом, считаете желательным переносить мучения, потому что это дело силы?

Тансилло. То, что вы называете переносить, есть часть твердости, а не вся добродетель, которую я называю переносить с силою, а Эпикур называл не чувствовать. Эта нечувствительность имеет причиной то, что все охвачено заботой о добродетели, об истинном благе и о счастье. Таким образом, Регул не чувствовал лука, Лукреция - кинжала, Сократ - яда, Анаксарк - каменного резервуара, Сцевола - огня, Коклес - пропасти, а прочие - иных вещей, которые чрезвычайно мучили и устрашали людей обыкновенных и низких.

Чикада. Переходите к следующему.

Тансилло. Смотри, вот рисунок молота и наковальни, вокруг которых идет изречение: От Этны. Здесь изображена прозопопея Вулкана. Но раньше, чем рассмотрим его, прочтем стихи:

[34]

Меня раскаты Этны не влекут,

Когда с ее вершины Зевс грохочет;

Я, увалень-Вулкан, останусь тут,

Где молодой Титан воспрянуть хочет,

В ком новые дерзания живут

И против неба гордый гнев клокочет,

Здесь тяжелее молот, крепче жар,

И горн, и наковальня, и удар.

Здесь грудь так вздохами полна,

Что, как мехи, они в ней распаляют

Огонь, которым душу закаляют,

Чтоб яд мучений вынесла она.

Но слышит слух скрежещущие звуки

Испытанных обид и долгой муки.

Здесь показаны мучения и неудобства любви, больше всего любви низменной, которая есть не что иное, как кузница Вулкана, молот, который кует молнии Юпитера, мучающие преступные души. Ведь беспорядочная любовь несет в себе начало своего наказания, принимая во внимание, что бог близок, что он внутри нас. В нас находится некая священная мысль и понимание, держащие в подчинении собственную страсть и имеющие своего мстителя, который угрызением верной совести, по меньшей мере как некий неумолимый молот, бичует преступный дух. Эта мысль следит за нашими действиями и страстями, и она обращается с нами так, как мы обращаемся с нею. У всех любящих, скажу я, имеется этот кузнец-Вулкан; как нет человека, который не имел бы в себе бога, так нет любящего, который не имел бы этого бога. У всех несомненейшим образом имеется бог, но каков этот бог у каждого, не так-то легко узнать; а если даже и возможно исследовать и различать, то можно только думать, что он познается любовью, как и то, что он движет весла, вздувает парус и управляет нашим целым, - отчего на благо или на зло приходит и страсть.

Я высказываюсь о страсти в зависимости от того, кто приводит ее в осуществление моральными действиями или созерцанием, потому что в конце концов все любящие обычно чувствуют некоторое неудобство; ведь вещи смешаны, ибо нет такого блага, к которому, под влиянием мысли и страсти, не было бы присоединено или которому не было бы противопоставлено некое зло, как нет такой истины, с которой не соединялась бы или которой не противополагалась бы ложь. Так нет и любви без боязни, без чрезмерного рвения, ревности, обиды и других страстей, происходящих от одной противоположности, которая ее мучает, если другая противоположность дарит ей вознаграждение. Так душа, намеревающаяся открыть телесную красоту, старается очиститься, оздоровиться, измениться и поэтому применяет огонь; ибо, подобно тому как золото, будучи смешанным с землей и бесформенным, при некотором напряжении хочет освободиться от грязи, так действует и интеллект, истинный кузнец Юпитера, когда дает вам руки, побуждая вас к действиям умственной силы.

Чикада. К этому, мне кажется, относится находящееся в “Пире” Платона место, где сказано, что Любовь унаследовала от матери Бедности бытие жесткое, тощее, бледное, разутое, покорное, без ложа и без крова. Из-за этих-то свойств она и называется мучением, которым болеет душа, изнуренная противоречивыми страстями.

Тансилло. Это верно; потому что дух, возбужденный подобным восторгом, возвращается из глубин мысли рассеянным, разбитым неотложными заботами, разгоряченный жаркими желаниями, воодушевленный многочисленными поводами. Вот отчего душа, будучи приподнятой, неизбежно становится менее внимательной и менее деятельной в управлении телом при помощи растительных сил. Из-за этого и тело становится худым, плохо питаемым, истощенным, малокровным, полным механических соков, которые, если они не являются орудиями души дисциплинированной или же духа ясного и светлого, то ведут к безумию, к глупости и к грубой ярости или же, по меньшей мере, к недостатку заботы о себе и пренебрежению к своему существованию, что у Платона обозначено посредством босых ног. Любовь принижена и движется, как бы пресмыкаясь, по земле, охваченная низкими силами. Высоко же она летает, когда отдается более высоким деяниям. В заключение по этому поводу скажу, что какова бы ни была любовь, она всегда озабочена и мучается участью, которая не может не стать материалом для кузницы Вулкана; ведь душа, будучи божественной вещью и, естественно, не рабой, но госпожой телесной материи, тревожится еще и тем, что добровольно служит телу, в котором не находит ничего, что ее удовлетворило бы; и хотя душа устремлена к любимому, все же всегда оказывается многое такое, что беспокоит и волнует ее в порывах надежд, боязней, сомнений, рвения, сознаний, угрызений совести, упорств, раскаяний и прочих мучителей, каковыми являются мехи, уголь, наковальни, молоты, клещи и прочие инструменты, находящиеся в кузнице этого отвратительного грязного супруга Венеры.

Чикада. Однако, по этому вопросу высказано достаточно. Сделайте милость, посмотрите, что следует дальше.

Тансилло. Здесь золотое яблоко с эмалью, богато изукрашенное драгоценностями с изречением вокруг: Предназначено прекраснейшей.

Чикада. Этот намек на трех богинь, которые предстали перед судом Парнаса, - весьма обыден. Однако надо прочесть стихи, они дадут нам большую возможность понять, каковы подлинные цели Энтузиаста.

Тансилло.

[35]

Венера, неба третьего богиня,

Мать отрока, чей беспощаден лук, -

Главой отца рожденная Афина, -

И Гера, старшая среди супруг, -

Спросили Пастуха-Троянца: чья гордыня

Оправдана? кто краше из подруг?..

Моя ж богиня выше их! Ей мера -

Не Гера, не Паллада, не Венера!

Она поспорит красотой

С Киприлою, а разумом с Минервой,

Она и близ Юноны будет первой,

Хоть много величавости у той;

Она прекрасней их обличьем, -

Умом, и красотою, и величьем!

Так-то вот Энтузиаст проводит сравнение своего объекта, который в едином субъекте совмещает все обстоятельства, свойства и виды красоты, с другими объектами, которые показывают их лишь в одиночку у каждого отдельного субъекта, а затем все виды красоты - посредством различных предполагаемых субъектов. Так обстоит дело с одним видом телесной красоты, все достоинства которой Апеллес не смог показать в изображении одной девы, но лишь изобразив многих. Здесь же, где наличествуют три вида красоты, то, хотя все эти три вида находятся в каждой из трех богинь (поскольку у Венеры не отсутствует мудрость и величавость, Юнона не лишена изящества и мудрости, а у Паллады всеми признается и величие и красота), все же у каждой одно качество преобладает над остальными, в силу чего именно оно и почитается как бы ее особенностью, прочие же - общими свойствами, поскольку из этих трех даров один является у каждой преобладающим и показывает ее, и в самом деле делает ее, выше других. Основанием же такого различия служит то, что причины лежат не в существе и не являются первичными, но лишь по соучастию и производно. Так и во всем: зависимые вещи есть совершенства - соответственно ступеням большего и меньшего - большие и меньшие.