— Почему ты согласился на это?

Заверения Ноа, что он делает это ради Дэймона, не имеют для меня никакого смысла.

— У меня свои причины, как и у тебя. — Ноа делает глоток вина и продолжает: — Хотя я надеялся, что ты окажешься более благодарным.

— Так и есть. В смысле, я благодарен. Не совсем представляю, как это сработает или поможет заполучить контракт, но Мэддокс сказал, что Дэймону можно доверять, и я так и делаю. Не хочу быть придурком, но я ставлю на карту все, что у меня есть. От этого зависит моя жизнь.

Ноа кивает.

— Это огромное давление.

Сейчас, посреди океана, вдали от идиотских фотографов, я впервые с начала этого безумия могу свободно дышать.

— Ну что, мир? — спрашиваю я. — Может, начнем все заново?

Ноа слишком долго смотрит, не отвечая, и я начинаю нервно ерзать. Затем поднимает бокал.

— Согласен.

Наш «мир» длится весь ужин, но затем все снова идет наперекосяк.

***

Мы возвращаемся в каюту, и Ноа протягивает мне пиво из мини-бара. Но только я думаю выйти на балкон, Ноа тянет меня назад.

— Давай здесь поговорим. Я выходил туда утром и слышал разговоры даже из кают на нижних палубах.

Я киваю и устраиваю задницу на крохотном диванчике. Ноа умудряется пристроиться рядом.

До нас доносится грохот волн Атлантического океана, бьющихся о борт. Все спокойно, пока Ноа не открывает рот.

— Мы должны поцеловаться.

Я чуть не давлюсь пивом:

— Нахрена нам это делать?

— Я не собираюсь к тебе приставать, придурок.

— Мне кажется, просьба поцеловаться немного противоречит этому утверждению.

— Послушай. Ты чувствуешь себя неуютно на людях, и мы плохо знаем друг друга. Чтобы все выглядело натурально, нужно вести себя естественно. Для этого и нужен поцелуй, чтобы ты расслабился.

Как бы мне ни хотелось признавать правоту Ноа, но эту черту нам переходить не стоит.

— Давай договоримся, что у нас все чисто платонически, чтобы не было путаницы.

— С моей стороны не будет никакой путаницы. Вполне понимаю твои сомнения — стоит лишь взглянуть на меня. Ты боишься слишком увлечься, — указывает на себя Ноа, но я стараюсь не смотреть.

— Ага, тебе повезло, что я на тебя еще не набросился.

Притом что у него реально офигенное тело. Черт бы его побрал.

— Я мог бы тебя подтолкнуть, но не думаю, что должен. Ты же и сам видишь, что это хорошая идея.

— На самом деле, нет.

— Боишься, что влюбишься? — дразнит Ноа. — Все парни влюбляются.

— Может, они западают на твой кошелек, — бормочу я.

Он щурится, его глаза приобретают грозовой оттенок. Если бы взгляд мог убивать…

— Влюбиться в тебя после одного поцелуя? — фыркаю я. — Невозможно. Даже после нескольких поцелуев. Думаю, я вообще не способен любить, так как просто не знаю, что это такое.

Парень придвигается ближе.

— Ноа… — Я начинаю ерзать.

— Ты слишком напряжен. Обещаю, что не попытаюсь тебя трахнуть. Хотя, было бы весело.

Рука Ноа неуверенно скользит по моему боку и останавливается на спине.

Я замираю. Тридцать секунд назад он считал, что я напряжен? Так вот, это ничто по сравнению с происходящим сейчас.

— Через два дня у нас фотосессия. — Его дыхание обдает мне щеку. — И тебе придется расслабиться и притвориться, что я тебе нравлюсь.

— Вот тогда это и сделаем. — Хриплю я, но тут же откашливаюсь. — Не вижу смысла целоваться сегодня.

— Тебе сейчас так же комфортно, как мне в тот день, когда экономка застукала меня по самые яйца в заднице моего бойфренда. Это было в выпускном классе. Забавный способ объявить родителям, что ты гей.

— Ты… что… как?

Если он пытался так меня отвлечь, это сработало.

— Дыши, — говорит Ноа. — И просто позволь мне тебя поцеловать.

Это точно дурацкая идея. Невероятно дурацкая. Тем не менее, глубоко в душе я не только этого хочу, но и надеюсь, что Ноа прав. Потому что я точно не смогу притворяться влюбленным в парня, которого не знаю, и рядом с которым нервничаю.

— Ладно. — Я наклоняюсь вперед и ставлю пиво на журнальный столик.

У Ноа такой ошарашенный вид, словно он не ожидал, что я могу согласиться. Возможно, для него это просто игра. Если так, то он выиграл.

Но нас это не останавливает.

Я замираю в паре сантиметров от его губ, но прежде чем поцеловать, шепчу:

— Это всего лишь эксперимент. Только один раз.

— Мэтт…

— Ты убедишься, что ничего не выйдет, и я с радостью буду тыкать тебе этим в лицо каждый день до конца этого фарса.

Ноа смеется, как будто знает, что я пытаюсь убедить себя, но смех обрывается, когда я перебиваю его поцелуем. В отличие от сегодняшнего утра, когда от меня реакции было не больше, чем от истукана, сейчас я беру инициативу в свои руки. Проникаю языком ему в рот и еле сдерживаю стон от встречного прикосновения. Уже через две секунды я понимаю, что совершил огромную ошибку.

Я пытаюсь не обращать внимания на дрожь, пробегающую по спине вслед за пальцами Ноа, и внезапно ставшие тесными штаны. Затем я неожиданно оказываюсь спиной на диване, который слишком мал для нас двоих.

Но и это нас не останавливает.

Ноа прижимается ко мне членом, и даже через два слоя одежды я чувствую, что он длинный и толстый.

Блядь, не думать о его члене!

Ноа чуть отстраняется и скользит губами по моей шее.

— Кажется, ты говорил, что тебе не понравится, — шепчет он мне на ухо.

— Мне и не нравится.

Хм-м, наверное, прозвучало бы убедительнее, если бы мой голос не надломился как у подростка, впервые открывшего журнал для взрослых. Или в моем случае, журнал о футболе. Парни в обтягивающих штанах и защитных ракушках… м-м… Неудивительно, что я влюбился в этот спорт, когда отец впервые привел меня на игру.

Ноа медленно двигает бедрами, прижимаясь твердым телом к моему каменному члену:

— Абсолютно уверен, что это говорит об обратном.

— Я просто гей, которому вылизывает рот горячий парень. Обыкновенная химия. Это ничего не значит.

— Ошибаешься. Здесь нет ничего обыкновенного. — Ноа снова накрывает мой рот поцелуем, и на этот раз я не могу сдержать стон.

Все, меня здесь больше нет. Я выпал за борт и тону в Ноа, больше не хочу всплывать, даже ради глотка воздуха.

— Мэтт, — шепчет Ноа мне в губы, и его голос возвращает меня в реальность подобно ведру ледяной воды.

Я отталкиваю его и сажусь, поправляя рубашку.

— Видишь? Не сработало. — Я тянусь за пивом, чтобы смыть вкус чужих губ.

Ноа вытирает рот и самодовольно улыбается.

— Значит, ты ничего не почувствовал?

— Нет. — Еще один глоток пива.

— Продолжай себя убеждать. — Он встает и выходит на балкон. Я сижу со стояком, распирающим штаны, в еще большем замешательстве, чем если бы повелся на обманный прием на поле.

Меня еще никто так не целовал. Никогда. Не сказать, что был большой список парней, с которыми я целовался. В основном мы просто дрочили или отсасывали друг другу. Даже именами не обменивались, не то что слюной.

Ноа целуется, как дышит — уверенности ему не занимать. На вкус он словно богатство и привилегии. Как-то так.

У меня нет никакого права судить его за обеспеченную жизнь. Черт, наверное, я не намного от него отстаю. Разница в том, что я знаю, каково быть бедным, а у Ноа всегда была беззаботная жизнь, поэтому он понятия не имеет о реальном мире и борьбе за выживание.

Нужно сохранять здравомыслие. Я не могу отвлекаться на парня только потому, что он умеет целоваться, и у него большой член.

Но быть рядом с ним было охренительно. С другой стороны, сейчас мне, наверное, любой близкий контакт был бы приятен.

Не хочется признавать то, что я пытался отрицать в течение четырех лет, с тех пор, как меня задрафтовали в НФЛ, но… я так устал быть один.