Ах, как же мне нравилось, когда Лешка был таким, *ука, бля*ь!!! Чапаевым, Сталиным и Человеком-Пауком в одном лице. Адвокатом, прокурором и секретарем судебного заседания. Президентом и премьер-министром. И сверху, и сзади, в живот или в пальцы… неважно, потому что я от него просто о*уевал!

Итогом добровольного заточения нас с Лешкой друг в друге явился раздавленный нахер пульт от телевизора (пи*дят китайцы насчет добротно сделанного, если не сказать грубее), негнущаяся Лешкина спина и мои ноющие колени. Все это без комментариев, конечно.

Когда мы улеглись спать, я подумал, что вот таким я бы и хотел видеть его всегда. Грубым, сильным и «а ну-ка ко мне быстро, *ука!», чем таким, каким он был до этого. И откуда в нем это? Скрывался, да? Стеснялся показать мне, какой он насильник и террорюга? Боялся признаться, что стыренные у ментов наручники были бы лучшим подарком, чем та поездка в Лондон за неделю до Рождества? Ох... да я мечтал, а ты таким ангелом казался...

- Сволочь… - ласково поцеловал я его в спину и закрыл глаза. Я был счастлив.

Все, баста, нежность и осторожность актуальнее на пенсии, когда мы с ним будем, как два таких сморщенных, а теперь мы заживем по-другому, я это точно знал.

Утром я наливал ему чай и вспоминал предыдущий вечер. Искры из глаз, некоторые болевые ощущения, внезапное "На колени!", два сильных (а че, мы рельефные…) тела на белом ковре в центре комнаты посреди обломков журнального столика… Я улыбнулся, я знал, что мой мужчина властный, сильный, мужественный и даже грубый.

Бросив в Лешкину чашку пару кусочков сахара, я крикнул в глубину коридора:

- Леш, вставай!..

И замер, ожидая, что из комнаты раздастся львиный рык и Лешка, завалив по пути ко мне пару носорогов, проломит стенку между комнатой и кухней. И когда я услышал тихое и нежное:

- Аушки?..

я понял, что кому-то, может быть, еще и есть, что терять, ну а я, кажется, уже похерил все, включая стыд, мечты и надежду.

Тьфу ты...