Некоторое время спустя Моргейна мало-помалу начала отвлекаться. Большинство дам давно уже утратили интерес к состязанию и теперь сплетничали о всяческих доблестных подвигах, о которых им доводилось слыхать. Некоторые, сидя в занавешенных ложах, играли в кости. Лишь немногие с воодушевлением следили за ходом битвы и делали ставки на своих мужей, или братьев, или возлюбленных, ставя в заклад ленты, заколки или мелкие монеты.

– Да какой смысл биться об заклад? – с досадой произнесла одна из дам. – Все равно всем известно, что победит Ланселет. Он всегда побеждает.

– Ты что же, хочешь сказать, что он добивается победы нечестным путем? – негодующе спросила Элейна.

– Вовсе нет, – отозвалась дама. – Но ему следовало бы воздержаться от подобных состязаний – ведь против него не может выстоять никто.

Моргейна рассмеялась.

– Я видала, как молодой Гарет, брат Гавейна, вывалял его в грязи, – сказала она, – и Ланселет нимало на то не обиделся. Но если ты желаешь спорить, я предлагаю поспорить на красную шелковую ленту, что Акколон завоюет приз и одолеет даже Ланселета.

– Идет! – согласилась женщина. Моргейна поднялась со своего места.

– Я не люблю смотреть, как мужчины дубасят друг друга ради развлечения. Все это тянется так долго, что мне наскучил даже сам шум.

Она обратилась к Гвенвифар:

– Сестра, ты не возражаешь, если я вернусь в замок и проверю, все ли готово к пиру?

Гвенвифар кивнула, и Моргейна, проскользнув за креслами, отправилась обратно на главный двор. Ворота были открыты; их охраняло всего несколько рыцарей, не пожелавших принять участие в общей схватке. Моргейна уже совсем собралась было уйти в замок; она сама не знала, что за чутье заставило ее вернуться к воротам, и почему ее взгляд приковали два приближающихся всадника, – какие-то гости, припоздавшие к началу праздника. Но когда они подъехали ближе, Моргейну пробрал озноб предчувствия, и, когда всадники въехали в ворота, она, всхлипнув, бросилась к ним.

– Вивиана! – крикнула она. Ей хотелось обнять приемную мать, но Моргейна оробела; вместо этого она опустилась на колени, прямо в пыль, и склонила голову.

Послышался знакомый мягкий голос – он ни капли не изменился, оставшись все таким же, каким звучал в видениях Моргейны. Вивиана ласково произнесла:

– Моргейна, милое мое дитя, неужто это и вправду ты! Как мне все эти годы хотелось увидеть тебя! Ну вставай же, милая – тебе вовсе не нужно становиться передо мною на колени.

Моргейна подняла голову; но ее била такая дрожь, что она не в силах была встать. Вивиана – ее лицо скрывала серая вуаль – склонилась над ней; она протянула руку, и Моргейна поцеловала эту руку, а затем Вивиана подняла ее и заключила в объятия.

– Милая моя, все это было так давно… – сказала она. Моргейна отчаянно старалась сдержать слезы, но у нее ничего не получалось.

– Я так беспокоилась о тебе, – сказала Вивиана, крепко взяв Моргейну за руку. Они двинулись ко входу в замок. – Время от времени я пыталась увидеть тебя, хотя бы в зеркале. Но я уже немолода; я могу пользоваться Зрением, но нечасто. И все же я знала, что ты жива, что ты не умерла родами и не уплыла за море… Мне очень хотелось повидаться с тобой, маленькая моя.

Вивиана говорила с такой нежностью, словно они с Моргейной никогда и не ссорились; и Моргейну затопила былая любовь.

– Все здешние придворные сейчас на турнире. Младшего сына Моргаузы сегодня утром посвятили в рыцари и приняли в число соратников, – сказала Моргейна. – А я, должно быть, предчувствовала, что ты приедешь…

Тут ей вспомнилось видение, посетившее ее прошлой ночью. Да, она и вправду это предчувствовала.

– Что привело тебя сюда, матушка?

– Полагаю, ты слыхала о том, как Артур предает Авалон, – сказала Вивиана. – Кевин говорил с ним от моего имени, но безрезультатно. И потому я явилась сама, чтобы предстать перед его троном и потребовать правосудия. Подвластные Артуру короли его именем запрещают древние верования, священные рощи разоряются, – даже в тех землях, что по праву наследования принадлежат королеве Артура, – а Артур бездействует…

– Гвенвифар чрезвычайно благочестива, – пробормотала Моргейна и скривилась от отвращения. Настолько благочестива, что не погнушалась возлечь с кузеном и поборником своего мужа – с согласия благочестивого короля! Но жрица Авалона не болтает о постельных тайнах, если ей поведали об этом по секрету.

Но Вивиана словно прочла ее мысли. Она сказала:

– Нет, Моргейна, но может настать такое время, когда какая-нибудь тайна сделается моим оружием, – чтобы я могла заставить Артура сдержать клятву и исполнить свой долг. На самом деле, одна такая тайна имеется, хотя ради тебя, дитя, я не стану говорить об этом перед всеми придворными. Скажи-ка мне… – Она осмотрелась по сторонам. – Нет, не здесь. Проведи меня в такое место, где мы могли бы поговорить наедине, без помех, и где я могла бы привести себя в порядок. Раз мне нужно предстать перед Артуром во время главного его празднества, я хочу выглядеть надлежащим образом.

Моргейна отвела Владычицу Озера в комнату, в которой проживала сама; все ее соседки по комнате, прочие дамы королевы, были сейчас на турнире. Все слуги тоже ушли, так что Моргейна сама принесла Вивиане воду для умывания и вино и помогла сменить пропыленное дорожное платье на другое.

– Я виделась с твоим сыном в Лотиане, – сказала Вивиана.

– Кевин мне рассказал.

Давняя, застарелая боль стиснула сердце Моргейны – в конечном итоге Вивиана все-таки получила от нее то, что хотела: ребенка, по обеим линиям принадлежащего к королевскому роду.

– Так значит, ты сделаешь из него друида, чтобы он служил Авалону?

– Пока еще трудно сказать, какими задатками он обладает и что из него может получиться, – отозвалась Вивиана. – Боюсь, он чересчур долго находился на попечении Моргаузы. Как бы то ни было, его надлежит воспитывать на Авалоне, в духе верности старым богам, – на тот случай, чтобы мы, если Артур окончательно презреет клятву, могли напомнить ему о существовании другого отпрыска Пендрагонов, способного занять его трон. Нам не нужен король, который превратился в отступника и тирана и норовит посадить на шею нашему народу этого бога рабов, греха и стыда!