– Ты, дочь королевы! И прислуживаешь?

– Нам должно ходить в служанках, прежде чем мы обретем право повелевать, – строго промолвила Моргейна. – В молодости она сама прислуживала Владычице, в ее лице я служу Богине.

Артур обдумал ее слова со всех сторон.

– Эту вашу Великую Богиню я не знаю, – наконец отозвался он. – Мерлин говорил мне, будто Владычица приходится тебе… нам… родней.

– Она сестра Игрейны, нашей матери.

– Так выходит, она мне тетка, – промолвил Артур, пробуя слово на вкус, как если бы оно казалось не вполне уместным. – Мне это все так странно. Отчего-то я всегда пытался убедить себя, что Экторий мне отец, а Флавилла – мать. Разумеется, я знал, что здесь кроется какая-то тайна; и поскольку Экторий упорно отказывался поговорить об этом со мною, я думал, это что-то позорное: дескать, я – бастард или чего похуже. Утера… моего отца я не помню, вот совсем не помню. Да и мать, по сути дела, тоже, хотя порою, когда Флавилла меня наказывала, – я порою мечтал про себя, что я живу где-то в другом месте, с женщиной, которая меня то баловала, а то отталкивала… а Игрейна, наша мать, очень на тебя похожа?

– Нет, она высокая и рыжеволосая.

Артур вздохнул.

– Значит, я и ее совсем не помню. Потому что в мечтах она походила на тебя… да это ты и была…

Гость прервался, голос его дрожал. «Опасный разговор, – подумала про себя Моргейна, – не должно нам толковать об этом». И спокойно промолвила:

– Съешь еще яблоко, они растут здесь, на острове.

– Спасибо. – Он вгрызся в сочную мякоть. – Все это так ново и странно. Столько всего со мной произошло с тех пор, как… – Голос его дрогнул. – Я все время о тебе думаю. Ничего с собою не могу поделать. Я сказал правду, Моргейна, – всю свою жизнь я буду вспоминать тебя, потому что ты у меня – самая первая, и буду думать о тебе и любить тебя…

Моргейна знала: ответить ей подобает сурово и жестко. Вместо того слова ее прозвучали мягко, но отчужденно.

– Тебе не должно так обо мне думать. Для тебя я не женщина, но воплощение Богини, к тебе явившейся, и кощунством было бы вспоминать меня как смертную. Забудь меня и помни Богиню.

– Я пытался… – Он умолк на полуслове, стиснул кулаки и угрюмо промолвил: – Ты права. Именно так и должно об этом думать: это лишь еще одно в череде странных событий, что случились со мною с тех пор, как меня отослали из дома Эктория. Загадочные, волшебные события. Как та битва с саксами… – Артур протянул руку и закатал тунику, явив взгляду повязку, густо смазанную уже почерневшим сосновым дегтем. – Там меня ранили. Вот только это первая моя битва… все было как во сне. Король Утер… – Артур потупился и сглотнул. – Я приехал слишком поздно. Я так с ним и не повидался. Тело было выставлено в церкви для торжественного прощания, я увидел его уже мертвым, а оружие лежало на алтаре… мне объяснили, что таков обычай, когда гибнет отважный рыцарь, оружие кладут рядом. И тут, пока священник читал «Ныне отпущаеши», зазвонили в набат – это напали саксы, – караульные вбежали прямо в церковь, выхватили колокольные веревки из рук монаха, вызванивающего похоронный звон, и забили тревогу; и все королевские дружинники похватали оружие и выбежали вон. Меча у меня не было, только кинжал, но я отобрал копье у одного из солдат. Моя первая битва, подумал я, но тут Кэй – мой приемный брат, Кай, сын Эктория, – сказал мне, что оставил свой меч в гостинице, так что пусть я сбегаю принесу. А я знал: это просто-напросто уловка, чтобы удалить меня из битвы; Кэй и мой приемный отец говорили, я еще не готов принять боевое крещение. Так что я не побежал в гостиницу, а пошел в церковь и схватил меч короля с каменного возвышения… Ну, так что ж, – оправдывался Артур, – Утер двадцать лет сражался этим мечом с саксами, наверняка он порадуется, что меч вновь вступил в битву, а не валяется без толку на истертых камнях! Я выбежал на свет и уже собирался отдать клинок Кэю, пока все мы выстраивались в боевой порядок, готовясь к бою, и тут я увидел Мерлина, и он громко вопросил – такого гулкого голоса я в жизни своей не слышал: «Где ты взял этот меч, мальчик?»

А я разозлился, что меня мальчиком назвали, после всего, что я совершил на Драконьем острове; и я сказал ему, что меч этот, дескать, для того, чтобы с саксами сражаться, а не затем, чтоб валяться на камнях; и тут подошел Экторий и увидел, что в руке у меня меч, и тогда они с Кэем оба встали передо мною на колени, вот так взяли да и встали! Мне не по себе сделалось, я и говорю: «Отец, зачем ты преклоняешь колени и брата принуждаешь к тому же? Ох, да встаньте же, это ужасно!» А тут Мерлин произнес этим своим грозным голосом: «Он – король, и должно ему владеть сим мечом». А в следующий миг из-за стены появились саксы – заиграли рога, – и уже не было времени рассуждать о мечах или о чем бы то ни было; Кэй схватил копье, а я вцепился в меч – и тут все и началось. Самой битвы я толком не помню… наверное, так оно всегда бывает. Кэя ранили – серьезно ранили, в ногу. А после Мерлин перевязал мне руку и рассказал мне, кто я такой на самом деле. Ну, то есть кем был мой отец. Подоспел Экторий, преклонил передо мною колени и сказал, что станет служить мне верой и правдой – как некогда служил моему отцу и Амброзию, – а мне было так неловко… и попросил-то он меня об одном лишь – чтобы я назначил Кэя сенешалем, когда обзаведусь своим двором. И конечно же, я сказал, что буду только рад, – в конце концов, он же мой брат. Ну, то есть я всегда буду видеть в нем брата. Из-за меча такой шум поднялся, но Мерлин объявил всем королям, что сама судьба заставила меня взять меч с камня, и, вот не поверишь, к нему прислушались. – Артур улыбнулся, и при виде его растерянности Моргейну захлестнули любовь и жалость.

Разбудившие ее колокола… она все видела, вот только не знала, что такое видит.

Девушка опустила глаза. Отныне и впредь они навсегда связаны незримыми узами. Неужто любой нанесенный ему удар почувствует и она, точно удар меча прямо в сердце?

– А теперь похоже на то, что мне дадут еще один меч, – промолвил Артур. – То ни одного меча, а то сразу два, да каких! – Он вздохнул и жалобно добавил: – Не понимаю, зачем это все королю.