Артур поднялся, сжимая в руке меч.

– Что тебе больше нравится? – спросила Вивиана. – Меч или ножны?

Артур восхищенно полюбовался богато изукрашенными ножнами, но ответил:

– Я – воин, госпожа моя. Ножны прекрасны, но меч мне более по душе.

– И однако же, – промолвила Вивиана, – никогда не расставайся с этими ножнами; они вобрали в себя всю магию Авалона. Пока ножны при тебе, даже если тебя ранят, умереть от потери крови тебе не грозит, в ткань вплетены заклятия, кровь унимающие. То вещь бесценная и редкостная и весьма волшебная.

Юноша улыбнулся – нет, едва не рассмеялся теперь, когда долгое напряжение наконец схлынуло:

– Ах, будь у меня эти ножны, когда я получил рану в битве с саксами; кровь из меня так и била ручьем, точно из зарезанной овцы!

– Тогда ты еще не был королем, лорд мой. Но теперь магические ножны защитят тебя.

– И, однако ж, король мой, – раздался напевный голос Кевина Барда, что скрывался в тени за спиною Мерлина, – сколько бы ты ни доверял ножнам, очень тебе советую изучать науку боя и без устали упражняться с оружием!

Артур рассмеялся, прицепляя к поясу меч и ножны.

– Да уж, не сомневайся, господин. Мой приемный отец приставил мне в учителя одного старика священника, так тот, обучая меня книжной премудрости, помнится, однажды прочел мне из Евангелия о том, как диавол соблазнял Иисуса, говоря, что Господь приставил ангелов оберегать его; Иисус же ответствовал, что не должно искушать Господа Бога своего. А ведь король – не более чем смертный из плоти и крови; вспомни, что первый свой меч я взял с того места, где лежал умерший Утер. Не думай, что я дерзну таким образом искушать Господа, лорд друид.

С мечом из числа Священных реликвий у пояса Артур вдруг показался выше и внушительнее. Моргейна уже видела его с короной на челе, в королевских одеждах, восседающим на высоком троне… на миг ей померещилось, что маленькую комнатку заполнила толпа людей: призрачные тени, пышно разряженные, величественные, тесно обступили короля – это его соратники… а в следующее мгновение все исчезло; перед нею вновь стоял неуверенно улыбающийся юноша – он еще не вполне свыкся со своим высоким уделом.

Все двинулись к выходу из подземной часовни. Но у самой двери Артур на мгновение обернулся и оглядел остальные реликвии, полускрытые в тени. В лице его отражалась неуверенность, в глазах читался вопрос: «Правильно ли я поступил, не кощунствую ли я против Господа, которому меня учили поклоняться как Единому Богу?»

Голос Талиесина прозвучал тихо и мягко:

– Знаешь ли ты, о чем я мечтаю всем сердцем, лорд мой и король?

– О чем, лорд Мерлин?

– О том, что однажды – не сейчас, нет, ибо земля к тому еще не готова, равно как и те, кто идут за Христом, – однажды друид и священник станут молиться бок о бок; и в огромном их храме святое причастие примут из вот этой чаши и блюда в знак того, что все Боги – едины.

Артур перекрестился и еле слышным шепотом произнес:

– Аминь, лорд Мерлин, и волею Господа Иисуса да сбудется это в один прекрасный день на здешних островах.

Моргейна ощутила, как от плеча к локтю пробежало легкое покалывание, и, словно со стороны, услышала свои собственные слова – она и не знала, что говорит, это Зрение вещало ее устами:

– Этот день наступит, Артур, но иначе, нежели ты думаешь. Остерегись, приближая сей день, возможно, он станет для тебя знаком, что труды твои закончены.

– Если такой день и впрямь придет, Владычица, так воистину он станет для меня знаком, что я исполнил все, ради чего взошел на трон, и я на том упокоюсь, – приглушенным голосом промолвил Артур.

– Избегай сказать лишнего, – очень тихо промолвил Мерлин, – ибо воистину слова наши рождают тени того, что будет, и, произнося их, мы заставляем чаемое сбыться, король мой.

Они вышли на солнечный свет, Моргейна заморгала, покачнулась – Кевин поддержал ее, не давая упасть:

– Тебе недужится, госпожа?

Девушка досадливо покачала головой, усилием воли разгоняя пелену, застлавшую глаза. Артур встревоженно оглянулся на нее. Но здесь, в ярком солнечном свете, мысли его тут же обратились к делам насущным.

– Мне предстоит короноваться в Гластонбери, на острове Монахов. Вольна ли ты покидать Авалон, Владычица, будешь ли ты там?

Вивиана улыбнулась юноше:

– Думается мне, что нет. Но с тобой поедет Мерлин. И Моргейна тоже полюбуется на коронацию, если ты того желаешь и желает она, – добавила Вивиана, и девушка подивилась про себя словам Владычицы. Отчего она улыбается? – Моргейна, дитя мое, не поедешь ли ты с ними в ладье?

Моргейна поклонилась. Она встала на носу, ладья стронулась с места, унося с собою лишь Артура и Мерлина; по мере того как берег приближался, девушка разглядела у кромки воды нескольких вооруженных воинов. Задрапированная черной тканью ладья Авалона внезапно возникла из туманов, и в глазах ожидающих отразилось благоговейное изумление; одного из всадников девушка тут же узнала. Ланселет ничуть не изменился с того памятного дня двухгодичной давности; разве что стал еще выше, еще красивее; богато разодетый в темно-красные ткани, он держал в руках меч и щит.

Ланселет поклонился, он тоже узнал девушку.

– Кузина, – промолвил он.

– Ты уже знаком с моей сестрой, леди Моргейной, герцогиней Корнуольской и жрицей Авалона, – промолвил Артур. – Моргейна, это мой самый дорогой друг, наш кузен.

– Мы и впрямь встречались. – Ланселет склонился к ее руке, и опять, сквозь пугающую дурноту, Моргейна испытала приступ острой тоски и желания, от которых ей вовеки не избавиться.

«Он и я были предназначены друг для друга, надо мне было в тот день набраться храбрости, пусть это и означало нарушить обет…» В глазах гостя читалось, что и он помнит тот день, – как нежно коснулся он ее руки!

Моргейна вздохнула, подняла взгляд, ее представили остальным.

– Мой приемный брат Кэй, – промолвил Артур. Дюжий, темноволосый Кэй – римлянин до мозга костей – обращался к АРТУРУ с врожденной почтительностью и любовью, от взгляда девушки это не укрылось. Итак, у Артура есть по меньшей мере два могучих вождя, способных встать во главе войска. Затем представили и остальных: Бедуир, Лукан и Балин. Услышав это имя, Моргейна и Мерлин удивленно вскинули глаза: то был приемный брат старшего сына Вивианы, Балана. Светловолосый, широкоплечий Балин изрядно пообносился, но двигался не менее грациозно, чем Ланселет. Платье его превратилось в лохмотья, но оружие и доспех ослепляли блеском, содержались они в образцовом порядке, и, по всему судя, пользовались ими часто.