Олег готов был предположить, что мастерская пригрезилась ему, но маленькая дверь в подворотне и в самом деле вела в заставленный часами подвал. Звякнул колокольчик. Девица, сидевшая за конторкой, сушила накрашенные ногти, растопырив, пламенеющие алым пальцы.

— Через шесть минут закрываемся, — не поднимая глаз, бросила она вошедшему.

— Неважно… Мне только спросить.

— Спрашивайте, — девушка качнула накладными ресницами.

— Я был у вас около года назад. Здесь работал старик. Такой сгорбленный, с шелестящим голосом.

— Который на вас похож – Дмитрий Дмитрич? — она извлекла из сумочки помаду и зеркальце. — Он умер. Давно умер. Прошлым летом.

— Как – умер?!

— Вы его брат?

— Нет, но…

— Не волнуйтесь, присядьте. Если надо, я «Скорую» вызову.

— Спасибо, девушка, все уже хорошо.

— А знаете… — девица, испуганная бледностью старика, попыталась быть любезной, — знаете, у нас теперь его внук работает. Он еще вернется до закрытия. Совсем скоро. Вы его обязательно дождитесь. Может он знает то, что вам нужно.

Олег сидел в старом кресле с потертой гобеленовой обивкой и его взгляд невольно следовал за размеренно качающимся маятником. Вокруг тикали, щелкали, стучали десятки часовых механизмов. Ждать пришлось недолго. Бодрые шаги за дверью сменились звяканьем колокольчика, и в мастерскую вбежал парень с лицом Олега.

— Привет, Тамарочка, у нас клиенты?

— Вы… — старик приподнялся в кресле.

Чуть прищурившись, парень оглядел Олега.

— Тамарочка, я всё закрою. Можешь считать, что твой рабочий день окончен.

— Понимаю, понимаю, — затянутая в джинсы девица, не дав себя упрашивать, скрылась за дверью.

Молодой человек уперся взглядом в глаза Олега:

— Я. Как часы – торопятся?

— Ты похитил мою жизнь!

— Как там было сказано? «Они, созданные как слуги Времени, безжалостно сокращавшие круг за кругом жизни, мечтали вернуть назад прошлое. Но затихал последний удар, и вновь прокрадывалась в их чрево тишина. Обволокла вязкой смолой шестеренки, просочилась меж витков пружин, сковала пары изящных молоточков… Пришло Безмолвие, а с ним Время и Смерть». Тамара, вернись! Старику плохо. Вызови «Скорую».

Но было уже поздно.

— Пружина лопнула, — пробормотал часовщик и пошел к двери.

Подчиняясь привычному распорядку, один за другим зашуршали десятки механизмов и первый, гулкий удар колокола, заполнил крошечный подвальчик. Время летело слишком быстро…

Тени

Наша маленькая кухонька… Косые лучи солнца золотят кафель стены… Склоняясь над столом и старательно орудуя ножом, я старательно потрошу крупную рыбину. Мертвый потускневший глаз рыбы уставился в потолок. Чей-то голос окликнул меня и, отложив нож, я пошла в комнату. Изуродованный рыбий труп остался лежать на столе…

Я была удивлена – в комнате, да и во всей квартире никого не было. Я села на диван, стараясь держать как можно дальше от плюшевой обивки свои перепачканные рыбьей кровью руки. Дверь бесшумно открылась и в комнату с виноватым видом вползла мертвая рыба. Я не могла шевельнуться, закричать, сидела на диване, как приклеенная. А рыба торопилась, спешила, как могла, смотрела в глаза взглядом верной собаки. И нельзя было скрыться от ее взгляда. Я закричала, не слыша своего голоса. Ясно было одно – надо было, во что бы то ни

стало убить рыбу, прекратить ее муки. Мертвая рыба все смотрела в мои глаза, у нее была такая милая и доверчивая морда, и я чувствовала, что ей очень стыдно доставлять мне столько горя. Рыбу надо добить, добить! А она все ползла к моим ногам.

Я дернулась, будто через меня пропустили ток, и проснулась, все еще ощущая на своей ноге прикосновение холодной чешуи. После такого сна, с каким удовольствием я рассматривала до последней черточки знакомые обои с солнечными квадратами на них! Потом я перевела взгляд на другие предметы. В квартире все, как прежде – вот стол, заваленный тетрадями и книгами, вот окно, за ним – березка с недавно распустившаяся распустившейся листвой, вот старые дубовые часы с потускневшим маятником… Ого! Половина восьмого. Если еще поваляться в постели можно опоздать в школу. Наскоро одевшись, наскоро причесавшись, сунув в сумку мятые тетради с невыученными уроками, я ринулась на кухню завтракать. В тарелке меня поджидала яичница – когда, наконец, бабуля поймет, что я не переношу даже вида яиц! Хлебнув чаю, я кинула в сумку пакет с бутербродами, мимоходом заглянула в потемневшее зеркало и вприпрыжку понеслась по лестнице. Я торопилась. Надо прийти в школу пораньше, успеть списать домашнее задание, а главное – быстрее увидеть Алешу.

Здесь, в мире людей, обыденном и рациональном, ее звали

«Светой». Впрочем, иронию неудачного выбора чувствовала

только она одна. Для части же человечества, знавшей о ее

существовании, «Света» была обыкновенной школьницей,

Светланой И-вой, четырнадцати лет от роду. Так думали и

люди, по глубочайшему заблуждению считавшие себя ее

родителями, и ничто не нарушало их блаженного неведенья. До

поры… Разум «Светы» пробудился за семь месяцев до ее

рождения, а первой ее мыслью было: «Я все знаю, я все могу».

Чуть позже она поняла, что знания только могут открыться

ей, если она пожелает того. Но она не торопилась. Незнание

устраивало «Свету», помогало избегать страшных открытий

и, прежде всего – скрыть от себя жребий собственного

предназначенья.

В назначенный срок она увидела свет. Часы неспешных

раздумий, прошедшие в уюте приютившего ее чрева, сменились

чередой суматошных дней. Детство «Светы» было омрачено

многими детскими хворями, что при ее могуществе, могло

показаться довольно странным. Точнее, болела не она, а ее

телесная оболочка. С первого мига своего существования

«Света» обладала сильным даром целительства, но

предпочитала терпеливо сносить тяготы болезней, желая

через страданья постичь естество человека.

«Света» росла. С годами ее истинное «Я» ушло на второй

план, и она уже не отличалась от окружавших ее людей, стала

обычной, ни чем не примечательной девочкой. Только в глубине

сознания, на грани сна и яви, теплилась гордость за свое умение

притворяться человеком, обманывать легковерных смертных,

принимавших «Свету» за подобную им.

Прошло довольно много времени с той поры, как она

начала посещать школу. Но ученье не шло ей на пользу – созданный «Светой» человек казался ленив и нелюбопытен.

«Света» вообще хотела знать, как можно меньше. Особенно

тщательно она избегала темных пропастей человеческого

знания – ясновидения, телепатии, колдовства… Избегала, боясь

найти в них ответ на главные вопросы собственной жизни:

«Кто я? Какова моя миссия на Земле?» Разум и тень

предвиденья подсказывали: если она постигнет эту тайну,

милый мирок простой девочки рухнет.

Потом пришел черед снов. Бесконечные лестницы, по

котором она стремилась подняться, но которые уводили ее

вниз, в подземелье, где таилось нечто желанное, огненные

небесные знаменья, несущие смерть, невероятно реальный

бушующий океан и, наконец, рыбы. Сны о мертвой рыбе стали ее

непроходящим кошмаром. «Света» поняла – настало время,

пора отвечать на так и не поставленные вопросы. Нечто

вынуждало ее к этому.

…мертвая рыба вскарабкалась на диван. Заползла на

колени, улыбнулась человечьей улыбкой – улыбкой Алеши…

Сон оборвался. «Света» лежала на кровати – в

незашторенное окно светил огромный диск луны. Крошечным

усилием воли «Света» поднялась над кроватью, паря в лунных

лучах.

«Конец. «Светы» больше нет. Хорошо. Свободно. Глупая

была девчонка. Хорошо… Хорошо… Ей бы пошло платье из

лунного света. Света, окутанная светом. Душа маленькой

девочки была большой преградой. Теперь преград нет. Хорошо…

Каково же мое подлинное имя? У меня нет имени. Я часть